Глава 11 Закон воспроизводства бюрократии

Но, как ни крути, главным врагом все-таки оказался бюрократ: любой – партийный, советский, профсоюзный, в спорте, в искусстве и т. д. Как Сталин ни старался отбирать в органы управления партией людей честных, порядочных (возможно, не очень амбициозных), как бы жестоко он ни наказывал подонков, соблазн партноменклатурной «халявы» был так велик, что любители легкой и сытой жизни так и лезли в органы управления партии с отчаянной решимостью. Не неся ответственности по существу, партийный аппарат стал чисто паразитическим, и Сталин это понимал.

Совершенно невероятно, чтобы Сталин не увидел и не задумался над угрозой, возникшей от управления страной двумя аппаратами одновременно.

Для победы над этими паразитами, для спасения страны нужно было отстранить партаппарат от государственной власти, от управления советами. Эту операцию Сталин и решил начать с XIX съезда ВКП (б). С Политическим отчетом ЦК на ХIХ съезде по поручению Сталина выступил Маленков.

Георгий Максимилианович Маленков – полусостоявшийся «наследник» Сталина. К этому «племяннику» и даже «приемному сыну Ленина» наиболее применимо словосочетание «темная лошадка». Главным основанием для возникновения легенды о родственных взаимоотношениях Маленкова и вождя мирового пролетариата послужило то обстоятельство, что мать его носила фамилию Ульянова. Она работала директором санатория на станции Удельная Казанской железной дороги. Других оснований для появления легенды не было.

Георгий Маленков родился в семье служащего, в ранней молодости ушел добровольцем на фронт, где в апреле 1920 года вступил в большевистскую партию. Был политработником эскадрона, полка, бригады и даже Политуправления Восточного и Туркестанского фронтов. После окончания гражданской войны Маленков приехал в Москву и поступил в Высшее техническое училище. Стремясь ускорить партийную карьеру, он женился на Валерии Голубцовой, которая занимала высокую должность в аппарате ЦК РКП (б). Но, увы, всегда, вплоть до последних лет жизни Сталина, оставался в партии на вторых ролях.

Избрание Маленкова на пост Председателя Совета Министров СССР явилось настоящей сенсацией не только для простых советских людей, но также и для тех представителей партийной элиты, которые были хорошо осведомлены о подлинном развитии событий в верхних эшелонах власти. Он не был главным лицом в небольшом техническом аппарате партии; подчинялся личному секретарю Сталина А. Поскребышеву. Позже его патронами были (каждый в свое время) Каганович, Ежов, Берия. Само перечисление этих фамилий дает основания предположить, почему у Маленкова всегда проявлялась известная пассивность, склонность к рутинным занятиям и явно отсутствовало стремление к ответственным постам.

Когда началась «чистка» партии от неугодных Сталину, появилась необходимость в «свежих» силах. Кандидатура Маленкова показалась Сталину наиболее подходящей для назначения на должность заведующего отделом руководящих партийных работников ЦК. Стремительному взлету Маленков был обязан прежде всего Кагановичу. Вскоре в полную меру проявились такие качества его натуры, как непостоянство, способность к предательству и коварство. Почти одновременно с ним Сталин выдвинул на ответственный пост в партийном аппарате и Н. И. Ежова, который стал секретарем ЦК ВКП (б) и заменил Кагановича на посту Председателя Комиссии партийного контроля. Два «соратника» по общему делу, Каганович и Ежов, вели между собой скрытую войну из-за влияния на Сталина. Для вождя их вражда не являлась тайной, и он не только не противился этому, но в своем духе даже поощрял ее. Маленков принял сторону Ежова и вскоре стал его ближайшим другом. С Кагановичем у него теперь стали складываться крайне неприятные взаимоотношения.

В октябре 1936-го Ежов стал наркомом НКВД. Этому событию предшествовало другое событие, имевшее трагические последствия для судеб многих членов партии. В первой половине 1936 года под руководством Ежова и при активном содействии Маленкова проходила канцелярская подготовка террора. Официально она предполагала проверку партийных документов, и поэтому на каждого члена партии заводилось подробное «личное дело».

Чтобы замаскировать масштабы преступных репрессий, в начале 1938 года в Москве состоялся Пленум ЦК. На нем рассматривался вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии». Доклад делал Маленков, хотя он еще не был тогда членом ЦК. Этот факт указывает на необычайное расположение к нему если не самого Сталина, то его доверенного окружения. Но пленум не остановил репрессий, поскольку это не входило в планы Сталина. Наоборот, темп узаконенных злодеяний не снижался. С 1936 по 1939 год было репрессировано более 10 миллионов человек. В этой мясорубке многие мучители занимали места своих жертв. Казнивший Ягоду Ежов был арестован, долго испытывал «прелести» политического заключения и был расстрелян в подвале на Никольской улице 4 февраля 1940 года.

Маленков, ближайший друг и соратник опального наркома, не разделил его участи. Как когда-то он предал Кагановича, так он изменил и Ежову. Понял, что мощь набирает Берия. И вот много лет спустя на ХIХ съезде ВКП (б) доклад делает не Сталин, а Маленков. На съезде Сталин говорил всего несколько минут, а на состоявшемся вскоре пленуме ЦК – полтора часа.

Историки пишут, что решение Сталина созвать съезд было неожиданным для аппарата партии. Сталин принял это решение в июне 1952 года, а уже в августе был опубликован проект нового устава ВКП (б). Сталин созвал съезд именно для изменения статуса партии и ее организационной структуры. А речь Сталина на пленуме была еще более конкретной: он предупреждал поползновения партноменклатуры к провозглашению (после его смерти, разумеется) нового вождя. Чтобы не было никаких сомнений, что он против введения после него в партии единоначалия, он, как когда-то Ленин, обрушился на возможных преемников – Молотова, Микояна и Ворошилова – с неуважительной и резкой критикой.

Интересно и то, что, несмотря на трехмесячное обсуждение нового устава, партноменклатура, похоже, совершенно не догадывалась о том, что задумал Сталин. Свое намерение подчинить партию Советской власти он держал в тайне от аппарата ЦК, и, когда на пленуме он достал из кармана список и зачитал пленуму свои предложения по персональному составу Президиума, для партаппаратчиков это было шоком. Они увидели, что их в Президиуме меньшинство и что им теперь предстоит завоевывать авторитет у рядовых членов партии конкретными делами.

Забегая вперед, скажу, что, когда Сталин умер, номенклатура окрепла, оскотинилась до криминала, выбилась на задворки Запада и поменяла кители на фраки.

В последнее время появилось много публикаций, уделяющих внимание выдающейся роли Сталина в деле превращения некогда отсталой страны во вторую сверхдержаву мира. Но мне бы не хотелось, чтобы у читателя сложилось мнение, что Сталин непричастен к «внутренним» причинам краха коммунизма: бюрократизму, партчванству, барству и т. п.

Уточним, что тенденции к развалу основ коммунизма были заложены при Сталине. Наш путь вспять начался с разрастающегося подобно плесени советского барства. Это барство было детищем Сталина, так как он был щедрым на льготы людям, по его мнению, значимым: квалифицированным специалистам, героям, выдающимся ученым, артистам, высшим военачальникам и т. д. и т. п. Они имели шикарные квартиры, настоящие дачи, слуг и могли лечиться и отдыхать в лучших здравницах и санаториях. Иногда это делалось Сталиным в провокационных целях. Вспомним хотя бы, как он разрешил Жукову и другим маршалам после победы над фашистской Германией вывозить трофеи вагонами. Потом это кое-кому (не всем, конечно) вышло боком. Но это из другой оперы.

В октябре 1942 года сын Сталина Василий, задумав снять фильм о летчиках, пригласил к себе известных режиссеров и сценаристов. Среди них были Роман Кармен, Михаил Слуцкий, Константин Симонов и Алексей Каплер. Каплер – соавтор сценариев прославленых фильмов о Ленине. Располневший к сорока годам ловелас, увидев на этой встрече шестнадцатилетнюю дочь вождя Светлану, задался небескорыстной целью соблазнить неискушенную в любовных делах девочку. Были пущены в ход проверенные приемы: он стал показывать школьнице заграничные фильмы с «эротическим» уклоном, сумел всучить ей машинописный текст тогдашнего перевода хемингуэевского романа «По ком звонит колокол» (где десятки страниц занимали впечатляющие воображение сцены «любви» в американском стиле), танцевал с ней игривые фокстроты и т. п. Сталину все, естественно, стало известно. Ожидалась чисто грузинская реакция – не сносить «влюбленному» головы (окажись на месте Сталина любой другой грузин). Но последовавшее наказание удивило всех – Каплера всего-навсего отправили в Воркуту заведовать литературной частью драмтеатра.

Приведенный эпизод указывает не только на то, что Сталин был вовсе не так жесток, как об этом принято думать, но и на то, что советское общество (пусть пока начиная с «сыночков» и их друзей) стало меняться в моральном плане. Это положило начало дальнейшему разложению низов и обуржуазиванию верхов. Цинизм заключался в том, что с трибуны говорили одно, а на деле к жизни относились как к своей рубашке, что ближе к телу. Может быть, люди были даже и не виноваты. Так как налицо проявлялась несовместимость возрастающих стандартов жизни с идеологическими установками.

Необходимо было переосмыслить теорию, соизмерить ее с практикой. Но идеология стояла на месте. Люди разочаровались в нашей идеологии. Они в основной массе (не баре, конечно) не хотели прекращать жить в идеологическом поле. Необходимо было сменить идеологию, и немедленно. Вообще, время от времени любую идеологию рекомендуется менять, в том числе и марксизм-ленинизм, прежде всего потому, что, увы, были явные «проколы». Заостряю внимание: что значит удовлетворение всех потребностей? Во-первых, все потребности удовлетворить невозможно. Во-вторых, удовлетворить всех – тем более.

Скажем больше: любая идеология, по большому счету, – это всегда ложь по определению, и ничего здесь поделать нельзя. Другое дело, если идеолог постоянно внушает обманутому: то, что я тебе предложил, имеет преимущества по сравнению с другими предложениями, в тенденции, в устремлении, в результатах. Разве коммунизм не имел преимуществ перед капитализмом? Жизнь обнаружила, что добродетели и дефекты коммунизма имеют один и тот же источник – марксизм-ленинизм. Более того, издержки теории коммунизма, приведшие к его кризису в Советском Союзе, являлись неизбежным следствием того, что на первый взгляд выглядит и многими воспринимается как достоинства ее.

В соответствии с теорией, в глубине сознания, а то уже и в подсознании множества людей, жила вера в то, что коммунизм будет царством справедливости и равенства. Люди поверили сказке о том, как люди будут как братья. Но сразу же произошло разрушение этого идеала, что вызывало приступы недовольства у советских людей, которое невозможно было компенсировать доводами рассудка (да их и не пытались высказать). Проект русского коммунизма был изначально основан на утопии, по которой директор завода или секретарь райкома обязан быть нам братом, а не наемным менеджером (по современной терминологии). А брат, который объедает твою семью, вызывает большую ненависть, чем уличный вор, ибо он – изменник. Назови их не родственниками, а как-то иначе, и все было бы в рамках правил.

Идем дальше. Главным критерием оценки работы трудовых коллективов было выполнение того, что предписано их статусом и планом. Для выполнения своих функций коллектив получал от общества материальные средства, которые не были его собственностью. Члены коллектива социально не различались по отношению к средствам деятельности, будь то директор или уборщица. Они различались лишь в системе организации работы. Если одной фразой определить коммунизм с этой точки зрения, то можно сказать, что описываемое общество было обществом, в котором все работающие граждане – суть служащие государства. Все сотрудники – суть наемные рабочие или наемные служащие. Они принимались на постоянную работу по профессии на неограниченный срок и увольнялись только в исключительных случаях. Причем в этих случаях требовалось согласие профсоюзной организации. Заработная плата устанавливалась законом. Размер ее зависел от занимаемой должности и уровня квалификации. Тем, кто захочет продолжить участие в нашем исследовании, следует запомнить это положение. Оно наиболее важное и положительное в системе русского коммунизма, но здесь уже присутствует негативный аспект – сотрудники коллектива гарантированно получают основную зарплату независимо от результатов деятельности его.

Сотрудники коллективов, независимо от дела, каким они заняты, образуют единую социальную ячейку. Основная жизнь работающих граждан проходила в этих коллективах или в зависимости от них. В них люди не только трудились, но и проводили время в обществе знакомых и друзей, обменивались неделовой информацией, развлекались, занимались спортом, участвовали в самодеятельных творческих группах. От них получали жилье, места в детских садах, путевки в дома отдыха и т. д. Очень приветствовалась так называемая общественная работа. Активисты имели некоторые льготы.

Коллектив выполнял функции идейного и морального воспитания граждан. Он вовлекал людей в активную общественную жизнь и осуществлял, таким образом, косвенный контроль за их поведением в быту. Государство и идеологический аппарат имели различные средства воздействия на людей, но прежде всего через их первичные коллективы. Коллектив, с другой стороны, нес ответственность за своих членов. Но этим накладывались некоторые ограничения на свободы граждан. Если провести сравнение жизни трудящихся России в дореволюционное время с их жизнью, когда они попадали в трудовые коллективы, то, конечно, никто не сможет отрицать, что это небо и земля. Жизнь людей в условиях коммунистической организации формально была проста, жизненные линии ясны и определенны. Для большинства имелись возможности добиваться сравнительного благополучия, улучшения бытовых условий и служебного успеха за счет личного труда по профессии и способности. Всем работоспособным гражданам государство гарантировало работу. Всем работающим были гарантированы оплачиваемый отпуск, оплата времени болезней, бесплатное медицинское обслуживание, обучение профессиям, пенсии по старости, бесплатное образование и многое другое. Это было, бесспорно, большим завоеванием трудящихся.

Трудоспособные граждане коммунистического общества обязаны были быть членами каких-то первичных коллективов, т. е. работать. Не работать нельзя было. Моя жена рассказывала об одном эпизоде своего советского детства. Только она окончила десять классов, как к ним домой пришел участковый милиционер и стал спрашивать, устроилась ли девочка на работу. Для сравнения – теперь никому из нынешних управленцев нет дела до того, чем занимается молодежь. Обязанность трудиться в коллективе при коммунизме была обусловлена тем, что люди тогда не имели никаких иных источников существования, кроме как зарабатывать в первичных коллективах.

«Ну и ну! – восклицает современный продвинутый индивид, – Нет никакого источника дохода, кроме как трудового?! Да я вас, всех коммуняк, только за это живьем в землю зарою вместе с вашими трудовыми доходами!»

Учитывая такой разброс мнений о трудовых и нетрудовых доходах, из двух зол выбираю меньшее и прощаю русскому коммунизму лозунг: «Интересы коллектива выше интересов индивида», несмотря на то что этот лозунг есть лозунг коммунального закрепощения индивида. Коллектив стремился сделать индивида максимально зависимым от себя. И он имел для этого силы. От него зависел успех индивида по работе, материальные блага, получение жилья, всякие награды и наказания, отдых по путевкам, детские учреждения и т. д. Все это – только при лояльном отношении к Советской власти.

Потом у нас сложилось неправильное мнение, что к Советской власти следовало относиться нелояльно: она такая и сякая. Нет! Неверно! К Советской власти, хлебнув прелестей «дерьмократии», нельзя уже относиться нелояльно – она беспокоилась (в лице упомянутого милиционера) очень бережно и даже трепетно о молодежи. И как бы симпатично не выглядели нынешние лидеры на всякого рода встречах с журналистами, с народом, они никогда в моих глазах не поднимутся до уровня того милиционера.

Но я хочу сказать о другом. Проявление закона единства и борьбы противоположностей никто отменить не может. А коммунизм обещал безбедную жизнь в будущем. Еще даже больше – каждому по потребности. Но мы же поняли, что потребности человека неограничены. Как быть? Есть противоречие, но нет единства. Но хорошо жить не запретишь, так как хорошо жить – это по коммунизму. А раз так, то часто индивид стремился урвать, а то и разбогатеть, по возможности, стать независимым от коллектива, приобрести какие-то привилегии, поддержку и источник дохода вне коллектива. И появились две правды: одна на кухне, а другая на собрании.

А если мы проанализируем такое понятие, как «подоходный налог», то сразу обнаружим циничный обман. Каждый раз, подвергаясь обману, человек становится циничнее. Откуда появилось выражение «содрать три шкуры»? Неужели с чикагских боен, где шкуру срывают с живой коровы? Да нет! У меня версия другая. Находящиеся у власти капиталисты, социалисты и коммунисты стали одной шайкой с тех пор, как последние стали применять этот финансовый термин «подоходный налог».

Понимаете в чем дело? Человек наемного труда, неважно какого – физического, интеллектуального или вдохновенно-творческого – оказывается, имеет доход (!). Это после того, как работодатель по закону прибавочной стоимости ободрал его как липку (опять живодерня), а та часть, что он милостиво ему оставил, называется «доходом». Какой же, к дьяволу, это доход? Ведь это сплошной убыток! И как только эти живодеры с него, законопослушного, продающего кто руки, а кто голову и сердце, начинают взимать так называемый «подоходный налог», так в одночасье этот раб, продающий свой труд, превращается в бессловесное быдло, так как безропотно позволяет совершенно бессовестно сдирать с себя вторую, третью и т. д. шкуру, после того как первую уже содрал работодатель. Государству проще обидеть обиженного, чем бодаться с сильным и нахальным, – с него бы содрать часть его дохода, благо это не его шкура… Поэтому в Советском Союзе, увы, был не социализм, а государственный капитализм, который также эксплуатировал трудящихся, «как у них».

Главная составляющая развала и запуска механизма разрушения видится в заложенной еще Сталиным практике управления экономикой страны. Не в самой плановой системе, а в системе управления этой системой. Об этом я уже говорил. Здесь речь пойдет о послесталинском времени. Социализм (с его важнейшим экономико-управленческим атрибутом – планом), по сравнению с капитализмом (рынком), требует более грамотных, подготовленных, не случайных руководителей, особенно верхнего звена. Во всяком обществе имеет место управление людьми. Чем лучше верхи управляют, тем лучше живут низы. При рынке (по определению) управление вообще отсутствует. В коммунистическом обществе управление приобретает особое значение, ибо оно является главным средством не только «ведения хозяйства», но и объединения людей в группы и в целое общество, а также средством регулирования их повседневной жизнедеятельности. Система управления коммунистического общества грандиозна – огромная армия начальников и обслуживающих их лиц. Сюда необходимо причислить руководителей общественных организаций (партийных, комсомольских и других). Добавьте и граждан, так или иначе вовлеченных в систему руководства. Цифры получаются огромные. И сократить это число ниже некоторого минимума в принципе невозможно. Можно устранить некоторые официальные учреждения и должности, но они так или иначе восстановятся явочным порядком (неофициально).

У нас нарушались основные управленческие принципы. Так, отсутствие института надежной обратной связи между субъектом и объектом управления обернулось в конечном итоге катастрофой. Надежная обратная связь правительства с массами – вот залог того, что информация будет доведена до нужного участка, что будет корректировка курса, будет решение проблемы. Ни одно правительство не способно само по себе «объять необъятное» море информации. Только народ в массе своей способен дать широкое, подлинно свободное толкование происходящих процессов. А у нас в управлении страной принцип адекватности в многообразии субъекта управления и объекта управления не соблюдался. На беду, со временем система управления превратилась в нечто самодовлеющее. Было естественным увеличение числа начальников и руководителей – оно обусловливалось усложнением общества. Управление стало образом жизни для пятой части населения страны, а с учетом теневых структур – и того больше. А в связи с тем, что «управлять», как мы управляли, и проще, и выгоднее, чем работать под началом управляющего, управленцев становилось все больше и больше. В современной России даже так, как управляли при коммунистах, не стали управлять, а их стало неимоверно много.

Если управлять как положено, то их было бы недостаточно. Вы обратили внимание на то, чем заняты современные русские управленцы высшего звена? Они не успевают отмахиваться от президента и премьера как от назойливых мух: поручение за поручением. Вы знаете, читатель, что нет ничего неприятнее, чем поручение вышестоящего начальника. И когда прикажете, в таком разе, заниматься собственно управлением?

Ой, извините, при рынке управлять не надо… А почему же в государственном аппарате США работает от 17 до 20 процентов населения страны? А в СССР было всего 12. Наиболее важные решения принимались аппаратом ЦК КПСС. Несмотря на то что в его структуре были отражены все стороны жизни государства, в полной мере управление было недостаточным. Неадекватным было прежде всего соотношение между числом объектов управления и числом управленцев. А все аспекты жизни общества усложнялись. Во всем аппарате ЦК КПСС было всего две тысячи работников-функционеров. Для сравнения приведу цифру: количество работников в одном из зданий международного валютного фонда – восемь тысяч функционеров. Нам нужно было для выполнения возникавших задач увеличить главный штаб страны на порядок. Удивительно: каким колоссальным потенциалом обладает плановая экономика, если при недостатке управленцев, их перестраховке, массе искусственных препятствий новшествам, безответственности и ничегонеделании властей и всех бюрократических препонах, страна существовала, кого-то догоняла и перегоняла?

История свидетельствует, что аппарат любого государства в той или иной мере подвержен бюрократической трансформации. В результате бюрократия неизменно оказывается «встроенной» в систему власти и управления, в административный, хозяйственный, правоохранительный и прочие аппаратные структуры. Административно-бюрократический аппарат, призванный жестко, централизованно («сверху») регулировать поведение каждого человека, что имело место и при Сталине, и после, постепенно начинал терять содержательную сторону своей деятельности. Социализм, впервые в истории цивилизации дававший возможность резко сократить проявление в деле управления бюрократизма, максимально использовать государственный аппарат во имя созидательных целей – свободного развития личности, роста материального и духовного богатства общества, ввиду объективных обстоятельств (на первом месте из которых – борьба за власть) не в полной мере использовал такую возможность. Неудачи в этих попытках были сведены к «проискам контрреволюции», что открывало беспредельные возможности для развития карательной части госаппарата, а на этой базе – для формирования всесильной бюрократии.

Из суждений классиков марксизма следует, что коммунизм в принципе отрицает бюрократию. Не случайно Ленин писал, что в борьбе с бюрократизмом мы сделали то, чего ни одно государство в мире не сделало: «Тот аппарат, который насквозь был бюрократическим и буржуазно-угнетательским, который остается таковым даже в самых свободных буржуазных республиках, – мы его уничтожили до основания». Это, однако, не исключило возможности появления у нас новой бюрократии. В декрете ВЦИК «О государственном контроле» (1919) записано: «Старый бюрократизм разбит. Но бюрократы остались. Войдя в советские учреждения, они внесли туда дух косности и канцелярской волокиты, бесхозяйственности и распущенности».

Многодесятилетняя история самовоспроизводства коммунистической бюрократии высветила такие черты, свойственные ей как социальному явлению, которые получили «прописку» даже там, где ее присутствие, казалось бы, лишено всякого смысла, иррационально, – например, в сфере производств, где создаются материальные ценности, или в сфере обслуживания, где все должно быть подчинено интересам человека. Сама по себе бюрократия может поставить дело так, что человек сам будет подчинен сфере обслуживания, и ему придется обеспечивать интересы этой сферы и работающих в ней людей.

Есть основания утверждать, что угасание темпов экономического роста, появление и быстрое развитие механизма торможения, усложнение многих проблем социально-культурного развития СССР связаны с интенсивным нарастанием в обществе бюрократических процессов. Коммунистическая система управления должна была совершенствовать свои плановые начала, но, увы, ее стали раздирать противоречия.

Причины такие.

Первая – в управленцы попадали люди, которых к управлению людьми нельзя было подпускать и на пушечный выстрел. Стяжателям никогда не должно быть места в управленцах.

При отборе кандидатов на посты в аппаратах власти и в контролирующих органах всегда рассматривалось несколько кандидатур, но предпочтение отдавалось «позвоночным» кандидатурам, рекомендованным телефонным звонком.

Вторая – руководящие работники коммунистической системы, с одной стороны, стремились к мелочному контролю за всем, как к самому простому средству, не требующему никаких интеллектуальных усилий, а с другой стороны, они стремились избавиться от всякой ответственности за ход дел и пустить все на самотек, зная, что внизу «сами знают, как лучше». Главным было – выглядеть умным и покладистым в глазах начальства и строгим – в глазах подчиненных.

Третья причина – коллегиальность, родная сестра партийности. Руководила всем все-таки партия, а в ее руководстве сосредоточивались серые и посредственные люди. Давно известно, что в политику идут не преуспевшие в других делах.

Четвертая – монополизм КПСС. Рассматриваемая система власти сложилась не потому, что будто бы одна партия захватила власть и установила однопартийную систему. КПСС вообще никакую власть не захватывала, она сложилась после захвата власти другими, сложилась как явление государственности, не вследствие, а вопреки (известно, что марксизм предсказывал отмирание государства за… ненадобностью). Сложилась как результат специфически коммунистического творчества. И следует признать, что это изобретение в системе государственности и в социальной организации населения было не самым плохим из того, что придумали коммунисты. Пагубная роль монополизма КПСС заключалась в том, что не допускалось инакомыслие во всех сферах общественной жизни, в том числе и в системе управления (вспомните слезы Рыжкова, который понимал, что рынок – туфта).

И пятая причина – монополизм в единоначалии. Уж так повелось в России (а при Сталине приобрело необратимую тенденцию): если где-то прорвало трубу, то чем больше ее диаметр, тем больше чин того начальника, который должен дать команду ее залатать. Думаю, что есть у нас такие трубы, которые подпадают под компетенцию только президента. И если ему вздумается с кем-нибудь уединиться, да еще и мобильник отключить, то из этих труб до-о-о-лго будет хлестать…

Поскольку у нас было государство рабочих и крестьян, главный лозунг его: «Все для человека, все для блага человека», эти слова не были пустыми в главном – отсутствовала безработица, и основы советского общества позволяли многим миллионам людей, ранее бесправным и бедным, жить достойно. И поначалу это определяло высокий уровень самосознания советского человека и наделяло его стремлением жить лучше. Причем многие были тогда очень далеки от желания разбогатеть, особенно, за счет других. Значит, все было, как надо. Если бы не эта пресловутая бюрократия…

Со временем стал действовать своего рода «закон воспроизводства» – бюрократия воспроизводила саму себя. Бюрократические порядки насаждались под лозунгами укрепления порядка, дисциплины, контроля, защиты общественных и государственных интересов. Постепенно человек оказывался вытесненным из сферы заботы и внимания общества – того общества, которое провозгласило своей основной задачей заботу о человеке. Формально все вроде бы делалось в интересах человека, на деле же он превращался в беззащитное и слабое существо пред исполинской мощью государства, управляемого всесильной и бесконтрольной бюрократией. Первоначально одной из главных причин бюрократизма являлись сильнейшие пережитки феодально-крепостнического прошлого, теснейшим образом связанные с неграмотностью и бескультурьем трудовых классов, особенно крестьянства, их вековым бесправным положением. Грубость, хамство, высокомерие, некомпетентность, бездушие – типичные черты царского чиновника на фоне чуть ли не сплошной безграмотности населения – были перенесены в формирующийся новый госаппарат, его учреждения. Играло здесь роль и то обстоятельство, что «вожди» были наделены громадной властью. Дальше – больше. Бюрократизм стал многоликим и многообразным. При улучшении внешних атрибутов жизни он стал проявляться в виде административного произвола, чиновничьего высокомерия, «коммунистического чванства» и волокиты.

Абсолютизация власти центральных органов управления, при зависимости судеб людей от узкого круга лиц, сосредоточивших в своих руках всю полноту политической и административной власти, способствовала формированию гигантского и разветвленного аппарата, оторванного от народа, жестко руководствующегося «указаниями сверху». Именно здесь корневая основа формирования всесильной и послушной центру бюрократии, административно-бюрократической системы. Раз сформировавшись, эта система получила внутренние импульсы развития, внутреннюю логику, автономные тенденции к экспансии, усилению, к тотальному контролю над всеми сферами жизни и деятельности общества. Бюрократия также стала одним из могильщиков коммунизма. Хотя она и не являлась детищем именно коммунизма или плановой экономики, при плановой экономике бюрократия приносила намного больший вред, чем при рынке.

Любое общество характеризуется прежде всего деятельностью. Деятельность – это работа, которая может быть плохой и хорошей. При планировании, в котором бюрократизм допускает «пробуксовывание» управляющей работы, есть плохое, некачественное или неполное планирование. К сбоям здесь приводят субъективные и объективные причины. Носителем бюрократизма в каждом случае выступает конкретное лицо, наделенное определенными правами (большими или малыми, в зависимости от статуса планирующей организации). Но поди разберись, где бюрократ, где небюрократ. Всякий ли неважный исполнитель – бюрократ? Где грань, отделяющая нормального работника аппарата от бюрократа? Не так-то просто ее провести. А если бюрократ точно выполняет указания начальства, то это дело совсем безнадежное. Бюрократ подчиняет интересы дела интересам карьеры. Суметь понравиться руководителю – вот единственная цель карьериста, которая нередко прячется за мнимым усердием. Иногда сверхусердный планирующий бюрократ наносит колоссальный вред.

Плановость коммунистической экономики вызывала зависть и особое раздражение на Западе, так как Запад в ней видел неистребимость коммунизма. И дело здесь было вот в чем. Коммунистическая экономика имела недостатки, но они были не в плановости как таковой. Наоборот, плановость не допускала кризисов, позволяла преодолевать трудности. В чем состояла суть планирования экономики? Это не был субъективный произвол высших властей. Планирующие органы исходили из того, что уже имелось в наличии, каковы возможности существующих предприятий. А при планировании новых затрат исходили из реальных потребностей страны. Их можно критиковать за то, что они плохо справлялись со своими обязанностями. Но это не являлось основанием для дискредитации самой системы планирования. Последняя была средством сохранения единства общества, ограничения коммунальной стихии и тенденций к хаосу.

Планирование – стратегическое преимущество коммунизма. Благодаря планированию социалистическая экономика развивается без кризисов и поступательно. Это – если план разрабатывается на научной основе, ориентируя производство на потребности населения. Тогда ошибки будут незначительными. А если же выдвигать постоянно «сверхзадачи», продиктованные сиюминутными политическими приоритетами, общество будет постоянно сталкиваться с кризисами. Так и было. Уже итоги первой пятилетки пришлось фальсифицировать. Заодно из общественно-экономической, партийной литературы изгнали термин «кризис» применительно к социализму. И постепенно планирование стало «насиловать» экономику. Это отразилось на ее первичном, основном звене – предприятии. Рынок как таковой был полностью ликвидирован. Увеличился дефицит. Были созданы основы для дефицитной экономики и уравниловки.

«План любой ценой» – главный ошибочный постулат нашей плановой экономики – не только постоянно приводил страну в состояние экономического стресса, но еще и на долгие годы создал кризисную экологическую ситуацию. План тем и отличается, от чего бы то ни было иного, что всегда может быть откорректирован. И отвечает за его невыполнение необязательно тот, кому планируют, а, скорее, тот, кто планирует.

Бюрократический подход к планированию привел к тому, что план приобрел черты тотальной системы. Он постепенно «отрывался» от реальных индивидуальных и общественных потребностей, развивался как бы сам по себе. При этом повсеместно развивалась система официальной и неофициальной подтасовки выполнения плана, показатели его выполнения всегда должны были превышать 100 %.

Фактически экономика не справлялась с заданиями ни по эффективности производства, хотя и эти задания никогда не отражали истинных потребностей людей, ни даже по количественным параметрам плановых заданий. В основе «отрыва» плана была абсолютизация принципа централизма, доведение его до уровня бюрократической сверхцентрализации.

Казалось бы, нелепо пытаться планировать из Москвы каждому предприятию всю номенклатуру продукции. Заводов и фабрик было, к примеру, около 50 тысяч, выпускали они продукцию 20–25 миллионов наименований. Число хозяйственных связей измерялось миллиардами. Госплан, не оснащенный необходимыми средствами, был не в состоянии держать в поле зрения этот сложнейший клубок деловых отношений. А если его оснастить необходимым количеством ЭВМ?

В русском коммунистическом обществе отсутствовала частная собственность как социальная категория отношений, т. е. как средство власти одного класса над другим классом, как средство управления одних людей другими людьми. А власть же была! Только место власти собственности занимали отношения начальствования и подчинения между людьми. При коммунизме настала такая всеобщая организация населения страны, при которой главными являлись отношения субординации – отношения начальствования и подчинения. В каждом разрезе общества, по каждой линии, в каждом подразделении, на каждом предприятии и учреждении имела место иерархия отношений начальствования и подчинения как отдельных лиц, так и их групп, организаций, учреждений. Для управления это неплохо. Но плохо то, что эта сложная социальная иерархия людей стала пагубным источником социального, материального и других форм неравенства, основой разделения людей на различные слои и категории. При наличии частной собственности формально неравенство имеет более логичную причину, чем при коммунизме. При коммунизме неравенство имеет менее веские основания, то есть является случайным, нелогичным. Для отношений субординации положение начальника было лучшим, чем положение подчиненного. Труд начальника считался более квалифицированным, поэтому и оплачивался лучше, чем труд подчиненных.

Начальник стремился к максимальному подчинению нижестоящих, а последние – к максимально возможной независимости от начальства. Стремясь сохранить свое место, начальство всегда сводило к минимуму риск и ответственность. Это легло в основу тенденции к безответственности за ход дел, к уклонению от риска, к безынициативности. Так как иерархические отношения стали основой русского коммунизма, на их сохранение фактически направлялась вся идеологическая работа среди населения. Это делалось под разными лозунгами, но только не под лозунгом борьбы за власть.

Известный лозунг «Вся власть советам!» был исчерпан и больше был не нужен, так как важнейшим фактором коммунистической организации населения стала КПСС. Члены партии были наиболее активными в социальном отношении гражданами коммунистического общества. Некоторые из них вступали в партию с корыстными и карьеристскими целями, ибо без этого, как правило, нельзя было занимать ответственные, престижные и выгодные посты, нельзя было успешно продвигаться по служебной лестнице. Однако большинство членов партии никакую карьеру не сделало и никаких преимуществ от своей партийности не имело. Они безвозмездно выполняли общественную работу сверх своих деловых обязанностей, что само по себе имело ценность как элемент их альтруизма. Такие члены партии были ничуть не хуже беспартийной части населения, а во многих отношениях – лучше. Увы, наличие партийного билета в кармане помогало им легче принимать за чистую монету демагогию, связанную с борьбой в верхах за власть.

Но поскольку истинных коммунистов было меньше чем всякого рода попутчиков и приспособленцев, в конце концов, партия претерпела свое очередное перерождение и в угоду совершенно сомнительному тезису, когда большинство подчиняет волю меньшинства и даже индивида, положила начало такому пагубному явления советской действительности, как двойная мораль. Определенная иерархия социальных слоев отражалась и в соответствующих уровнях благополучия советских людей.

Не все жили одинаково хорошо. По советским, не по западным, меркам многие жили превосходно (до пяти процентов населения), многие – хорошо (до десяти процентов), большинство – терпимо (до шестидесяти процентов), остальные – ниже среднего и плохо. В мировой социологии принято измерять степень неравенства так: вычисляется жизненный уровень десяти процентов высшего уровня и десяти процентов – низшего, и результаты сопоставляются. В Советском Союзе отношение высших десяти процентов к уровню десяти процентов низших было четыре к одному. В постсоветской России – тридцать пять к одному (!).

Но и при незначительном соотношении уровней жизни между руководителями и подчиненными, с учетом коррупции, взяточничества и просто воровства, такая несправедливость стала одной из причин краха народовластия, суть которой была в эволюционном переломе в сознании советских людей: в связи с улучшением благосостояния общества и образованием слоев благополучных и богатых призошло расслоение общества, смещение системы ценностей в сторону материальных интересов, к росту материальных аппетитов высших и средних слоев, к появлению все большего и большего количества сытых людей, в которых просыпалось мелкобуржуазное нутро. Стала появляться элита. А тут недалеко и до предательства того дела, которое вывело эту элиту «в люди».

При определенном попустительстве народа (все захотели жить лучше) по своей социальной сущности русский коммунизм привел к установлению в стране господства класса чиновников аппарата власти и управления, а всех прочих граждан превратил в людей, проявляющих услужливость этому господству, скрываемую за услужливостью государству. Неравенство в распределении благ превратило труд добровольный в труд принудительный, снизило уровень деловой активности, подорвало дисциплину труда, породило безответственность и т. д.

Не следует забывать, что жизненные блага и при коммунизме не даются людям сами собой. Они, как и везде, приобретаются в нелегкой борьбе всех против всех. Единственно, что при коммунизме законы коммунальности как бы регулируют этот процесс. Люди изобрели общественно значимые средства в виде системы правил и организаций для защиты своих интересов, а также системы и организации, следящие за соблюдением этих правил. Так появляются партийные, профсоюзные и комсомольские организации, а также всякого рода контрольные органы. Эти средства изобретаются на основе явлений коммунальности и как их продолжение. Но бюрократия постаралась эти средства нейтрализовать.

Большинство советских людей было уверено в том, что коммунизм самим фактом своего появления автоматически должен был принести с собой социальные права и гарантии, причем как установление некоей справедливости. И идеология фактически поддерживала это заблуждение. На самом деле коммунизм приносит сам по себе лишь лучшие, чем в западном обществе, возможности для этой самой социальной справедливости. Но эти возможности практически реализуются в довольно широком диапазоне неравенства, так как имеет место нарушение норм, противостояние бюрократии и т. д. Рядовым гражданам за социальные права и гарантии приходится постоянно сражаться, на что уходят значительные усилия людей в их повседневной жизни. Они выигрывают то, что им положено, фактически с боем. И получился в сознании людей такой перекос: они привыкли к правам как к чему-то само собой разумеющемуся и не воспринимали их как результат победы коммунизма, а вот нарушения их, отклонения, неравенство и прочие «несправедливости» стали приписывать именно этому социальному строю, обрушивая на него все свое недовольство. И чем больше идеология ударялась в демагогию, тем больше росло возмущение людей. Идеология (и эта ошибка повторялась властями и впредь) уклонялась от объяснения людям сути дела, а сваливала все беды на пережитки прошлого, влияние Запада и т. д. В лучшем случае, она объясняла преходящими, временными обстоятельствами. Немного потерпим, а там будет лучше. А надо было бороться за свои права. Но по существовавшей идеологии, бороться воспрещалось.

В этом запрещении таилась основная опасность. И вот появилось отчуждение людей от собственности на средства производства, отношение к ней как к чему-то чужому. Отсюда бесхозяйственность, порча вещей, воровство, небрежность, отсутствие стремления к сохранению накопленных общественных богатств и другие отрицательные явления. Это из того времени поговорка: «Тащи с завода каждый гвоздь – ты в нем хозяин, а не гость!» Общество за такие действия наказывало в достаточно терпимых рамках. Позже – гораздо строже. Я помню, как в народном суде возле моего дома шли процессы: за 1 кг соды, вынесенной с завода, давали 1 год срока, за 2 кг – 2 года, за 3 кг – 3 года и т. д. И это уже последствия упомянутых издержек.

Рассмотрим тогдашнее отношение к труду. Если гражданин не нарушает норм поведения, его трудно уволить. Его защищает коллектив. Основное назначение трудовых коллективов – обеспечить занятость и средства существования гражданам общества. Причем не ставилась цель обязательно иметь только высокорентабельные в экономическом смысле предприятия.

Интенсификация труда осуществлялась выборочно, так как это могло привести к высвобождению работающих, т. е. к безработице. Следствием этого являлся сравнительно низкий уровень заработной платы. По слухам, «там» зарплата была выше, но мало кто задумывался над тем, как при этом там надо вкалывать.

Когда советские люди почувствовали, что начальству живется намного лучше, они не особенно стали стремиться работать усердно, наоборот, старались всячески уклоняться от работы и работать лишь в той мере, в какой это достаточно для отчетов и видимости работы. Лишь немногие энтузиасты старались повысить свой жизненный уровень за счет героического труда. И большой беды, вероятно, это не представляло, но нежелательным было другое: многие добивались улучшения жизни иными путями, включая нарушение законов.

А когда началась «перестройка», вернее, в ее конце – в 1989–1991 годах, в стране, где не был снят ни один фильм, не издана ни одна книга хотя бы с одним словом против Родины, в стране, которая гордилась патриотизмом своих граждан, вдруг неизвестно откуда повылезали десятки тысяч уродов с воплями: «Патриотизм – это убежище идиотов» и «Жить нужно в той стране, где лучше». Ведь на самом деле в одночасье переубедить человека очень трудно. Значит, эти люди уже были в СССР, их уже были миллионы – несколько поколений. Всю жизнь они говорили одно, а думали совершенно другое. При этом все они считали себя коммунистами и верными сынами великой Родины.

Этих людей отличало от остальных только одно – они хотели «хорошо жить» сейчас, независимо от того, какой ценой эта «хорошая жизнь» им достается. Такая ситуация складывалась вследствие того, что жизнь улучшалась, но только у немногих. Жить стали лучше не только те, кто больше работал. А ведь сама плановая экономика могла давать преимущества только при справедливом осуществлении принципа «каждому по труду» и строгом контроле за злоупотреблениями власти предержащей.

Основной экономический принцип Ленина сводился к тому, что социалистическая экономика только тогда докажет свое право на жизнь, когда будет производить больше лучших товаров с меньшими, чем у капиталистов, затратами. Это и должно было обеспечить трудящимся лучшие условия жизни. Этот принцип оказался ошибочным, потому что при коммунизме производительность труда, и это нужно было предвидеть, всегда ниже, чем при капитализме. Там хозяин следит строже. И поэтому уровень жизни у нас всегда будет ниже. При капитализме он может быть тоже очень низким, так как все зависит от аппетитов работодателя. Законом такие вещи не регулируются.

У нас результаты деятельности трудовых коллективов вливались в общий котел. Коллектив получал из этого «общественного котла» определенную долю средств для вознаграждения трудящихся за труд. Это денежные суммы для выплаты заработной платы, премий и ссуд, оплаты жилищного фонда, домов отдыха и санаториев, средств транспорта и многого другого. Существенным здесь являлось то, что члены коллектива вознаграждались за свою деятельность по установленным нормам, причем независимо от результатов деятельности коллектива. Иногда коллектив вообще мог заниматься никому ненужным делом. Бывало, что продукция отдельного коллектива не была востребована народным хозяйством страны за ненадобностью. Но раз этот коллектив официально признан, имеет устав, план и т. п., члены коллектива обязательно получали свою долю вознаграждения. Для подавляющего большинства граждан такое положение вещей есть благо. Оно освобождало их от всяких тревог за реализацию продуктов деятельности коллектива и давало им простор в сосредоточении усилий на борьбе за увеличение производительности труда совершенно добровольно.

Казалось бы, что в этом – весь кошмар. Но кошмар был не в этом. Сегодня мы видим, как властные структуры искали выход: в новый, по сравнению с капитализмом, хозяйственный механизм пытались вмонтировать «детали» старого, отжившего. И по привычке, как и прежде, решали за трудовые коллективы, на какие нужды направлять заработанную ими, коллективами, прибыль. Те были вынуждены обивать министерские пороги, клянчить средства. Пристрастие к волевым решениям в экономике наносило значительный нравственный ущерб и не имело ничего общего с планированием. На местах приспосабливались и прибегали ко всякого рода лазейкам: руководители предприятий в случае срыва производственных программ кивали на «верхи», оправдываясь ссылками не невыделенные фонды и т. п.

Накопление проблем в народном хозяйстве нашей страны необычайно ускорилось в 1970-е годы. В значительной мере это было связано с научно-технической революцией как явлением для современной цивилизации универсальным. Новинки науки, инженерные и технические разработки стали в то время во всех индустриальных странах мира чуть ли не мгновенно внедряться в производство, в сферу услуг, быт людей. У нас тоже появилось много новшеств. Но все знают, как советские бюрократы тормозили продвижение усовершенствований в производство. Механизм торможения образовался не сам по себе, его «построили» конкретные люди, преследуя при этом конкретные интересы: личные, групповые, коллективные, общественные и т. д. В основе бюрократического мышления – упоение административными, командными методами руководства, вера в сокрушающий эффект приказа, установки, «мнения». Можно отметить, что волюнтаристское планирование, иногда доведенное до абсурда, во многом покоилось на практике гражданской войны. Он усилилось после Великой Отечественной войны и укрепилось в «штабах» отраслей. Беззаконие и произвол, которые так расцвели полным цветом в нынешней постперестроечной России, пустили корни именно в советские времена.

Многое делалось у нас на основе вульгарно-социологических идей. В 1986 году был принят «Закон о борьбе с нетрудовыми доходами». Против кого он зачастую применялся? Против тех, кого общество все последние годы призывало выращивать на своих приусадебных участках картофель, лук, морковь, ягоды, чтобы насытить городские рынки плодами земли. Об этих новшествах Н. С. Хрущева см. ниже. Мгновенно дала о себе знать казенная психология среднего управленческого звена: вся сконцентрированная мощь разветвленного аппарата пришла в действие, ринувшись в атаку на «частника». Мысль была проста до примитива: все, что производится вне государства (неважно, что за счет своего личного труда), – незаконно.

Кроме перечисленных мной выше причин, было великое множество других, не столь очевидных на первый взгляд, но сыгравших свою разрушительную роль. А главной причиной я назвал бы тот разрыв, который наметился между теорией и практикой общественной жизни. За годы Советской власти в стране сформировался мощный слой, как его сейчас называют, среднего класса – образованных, зажиточных, культурных людей. Революции совершаются не для того, чтобы пролетарии оставались, как прежде, угнетенными, голодными и бедными. Пролетарии, их дети, внуки и следующие поколения получили доступ к науке, образованию, культуре и другим благам цивилизации. Они постепенно перешли в новое качество, превратились в средний класс. А что дальше? Как должно развиваться социалистическое общество, общество среднего класса, чтобы не свалиться снова в капитализм, в систему рабства, угнетения и вопиющего неравенства.

Готовых рецептов не было, нужна была теория дальнейшего развития общества. К разработке новой теории коммунизма не приступили, опоздали. Русский коммунизм был молодым и жизнеспособным социальным образованием, находился в самом начале своего исторического бытия, но главная беда в том, что он не развился окончательно. Его погубило то, что он не обновлял себя и одряхлел внутренне. Стали появляться либеральные теории в коммунистической упаковке. В либерализме видится идея свободы, а чья свобода и от кого – не очень-то понимают. Хотя, пардон, понимают: когда Путин однажды приглашенным предпринимателям объявил о намерении ликвидировать кассовые аппараты в «среднем бизнесе» – разразился шквал аплодисментов. Бизнес учуял возможность нажиться на незащищенном потребителе.

И не совсем прав был Ленин, когда говорил, что производительность труда – это самое главное. Вождь имел в виду соревнование коммунизма с капитализмом, а все дело в том, что соревнование это бессмысленно, и не только потому, что оно безнадежно. Крепите оборону и живите как живется. Соревнуйтесь в создании лучшей жизни для людей: нравственной, целесообразной, увлеченной. Ведь при капитализме все накопления, появляющиеся в результате высокой производительности труда, увы, присваиваются алчущим меньшинством, к этому труду рук не прикладывающим.

Установление и постепенное удовлетворение норм социальной справедливости у нас на некотором первоначальном уровне ни к чему плохому не приводило. Все упиралось в запросы. А запросы формировались постоянно. Если народ морально здоров, он всегда поймет, почему сегодня мы не можем позволить себе иметь черный верх и белый низ, а пока ограничимся белым верхом и черным низом. Но такое двуцветие должно распространяться на всех. Многие страны живут так. Или почти так. И в преуспевающих странах утилизируют и бумагу, и бритвенные лезвия, и полиэтиленовые пакеты.

Надо только понимать, что никакое общественное устройство, общество и сверхобщество не может удовлетворить всевозрастающие запросы всех. Русский коммунизм доморощенные хапуги с определенного периода стали втягивать в стадию, когда именно социальные права и гарантии начали превращаться в препятствие в соревновании советского общества с западным, жиреющим прямо на глазах. Запад догнать невозможно и совершенно не нужно. Запад мы стали «догонять» потому, что элите стало удобнее жить по-западному. Мы могли сколько угодно улучшать жизнь трудящихся, и это не имело бы негативных последствий. Но коль скоро мы стали «подтягиваться» к западному уровню (не по организации производства и качеству продукции, а по насыщению нашего рынка товарами и услугами), тут же наше общество еще интенсивнее стало делиться на богатых и бедных.

Кое-что перепадало всем. Уровень жизни вообще-то улучшался, так как технический прогресс давал все новые и новые блага. Но соблазны и соблазнители появились оттуда, из-за бугра. И они овладели нашими душами. Так запланировал Даллес. Утверждать, что коммунизм рухнул только в силу соревновательности с Западом, будет неправильно. Как в природе не существует абсолютно положительных или отрицательных явлений, так и в экономике: что-то превалирует положительное, а что-то – отрицательное. В плановой экономике имеются плюсы, но и минусы планирования не явились причиной краха коммунизма. Причиной краха, скорее, явилось то, что в СССР ни на один год, ни на один час, ни на один миг не были созданы предпосылки реализации преимуществ плановой экономики: как такового плана не существовало, а существовала пародия на план.

О различии коммунистической и западной экономик мы уже говорили. Единственно, что хотелось бы еще раз уточнить: эффективность плановой экономики характеризуется тем, насколько неукоснительно она придерживается установленных норм. Когда же начали неумело и бесконтрольно со стороны государства внедрять неприсущие коммунизму формы организации труда и материального стимулирования в угоду так называемому рынку, тут же стал резко меняться общий климат в коллективах, появилось стремление к увеличению личной доли вознаграждения любым путем. Невзирая на то, что с точки зрения интересов общества главным является дело, в этих случаях индивид начинал преследовать другие цели. Сразу же возникли равнодушие к производству, халтура, очковтирательство, имитация деятельности, т. е. паразитизм. Хотя и эти новые, неестественные явления социальной организации труда при коммунизме (хозрасчет, самоокупаемость и т. п.) ни в коем разе не давали возможности догнать по производительности труда капитализм. Они являлись своего рода прикрытием появления «левых» доходов у руководителей всех уровней. Высшее руководство страны все это поняло, но, почувствовав, что свой собственный кошелек толстеет, закрыло на это глаза, так как решало другую проблему – обогащалось. За послесталинские десятилетия стабильного периода, когда не было войн и особых потрясений, в стране сформировалась устойчивая общность людей власти, своеобразная замкнутая каста – партийно-государственная элита. Известно, что элита всех времен и народов обычно стремится соединиться с богатством, иметь свою частную собственность. Появился заинтересованный в революционном переделе собственности слой людей во власти. Для успеха любой революции важно, чтобы ее хотели именно «верхи».

Новшества, противоречащие сути коммунизма, тормозили дело. Обстояло это так: был работодатель (в лице государства, он же – контрольный орган), он устанавливал правила игры, наемный люд эти правила принимал и по трудовому соглашению работал «от и до». Прибыль планировалась. Ее можно было получить и больше плановой – за счет увеличения выпуска продукции или снижения ее себестоимости. Какие-такие еще хозрасчеты?

Эти хозрасчеты не допускают даже капиталисты. Не должно допускать и государство-капиталист, каким был всеми нами любимый Советский Союз. Как только появляется возможность получать «хозрасчетную» прибавку к зарплате, так производство становится как дите без няньки – его непосредственные участники бросаются в суету за премии и надбавки.

Автор помнит время, когда были в ходу так называемые «Планы новой техники». На предприятиях даже создавали бюро по новой технике (а еще были и бюро НОТ – научной организации труда). Группа привилегированных тунеядцев составляла такой план «новой техники», утверждала его в министерстве. Когда подходил срок «выполнения», эти люди ехали в министерство и там «отчитывались» за выполнение. За каждую позицию полагалась премия. Производственные рабочие работали как и раньше, до этих «планов». Ничего о них не знали и премий за эту новую технику, конечно, не получали. Премией руководство предприятия делилось только с министерскими работниками и со своими прихлебателями, которые варили эту ненужную трудовому народу кашу.

Наш рабочий класс не разглядел контрреволюционную сущность начавшихся в стране изменений, у него не получилось предвидеть катастрофических последствий предлагаемых ему «благ» – акционирования, хозрасчета и вожделенного подряда. Он польстился на красивые мыльные пузыри – «демократию», «социализм с человеческим лицом», «самоуправление». И если говорить о трагедии, постигшей великую державу и ее народ, на языке фактов и проанализировать все принятые руководством КПСС решения, постановления за последние десятилетия прошлого века, то придется признать, что главную роль в разрушении СССР сыграла правящая партия. Именно партия, а не только ее руководство. Она безоговорочно принимала всякую муть, которую ей предлагали для «одобрям-с!». К 1980-м годам она стала аморфной, зараженной мелкобуржуазными вирусами.

Провозгласив СССР общенародным государством, отказавшись от главного в марксизме – диктатуры пролетариата, она утратила ориентацию на стержневую коммунистическую идею – защиту интересов рабочего класса – главной созидательной силы общества. Состоявшийся в 1990 году ХХVIII съезд КПСС вошел в историю коммунистического движения как съезд предателей. В большинстве своем делегаты проголосовали за рынок, сделав поворот в развитии на 180 градусов, направив тем самым страну по капиталистическому пути развития, ибо рынка некапиталистического не бывает. КПССС таким образом сдала рабочих, крестьян и трудовую интеллигенцию буржуазии, уже вышедшей на свет из подполья теневой экономики. Она предала не только советский народ, но и рабочий класс всей планеты, лишив его опоры и поддержки в классовых битвах.