Глава 13 Скрытый сторонник конвергенции

Я не разделяю восторженное отношение к Алексею Николаевичу Косыгину, так как проведенная им экономическая реформа не только нанесла самый сильный удар по советской экономике, но и положила начало краху советского строя.

В 1939 году Алексея Николаевича Косыгина вызвали из Ленинграда в Москву. Купив на вокзале по прибытии в столицу газету, он узнал из нее о своем назначении на пост наркома текстильной промышленности. А в 1940 году он стал заместителем Председателя Совнаркома СССР. В первые дни Великой Отечественной войны был создан Совет по эвакуации промышленности во главе с больным и нерешительным Николаем Михайловичем Шверником, и фактически всей работой в Совете руководили заместители председателя Косыгин и Первухин. Было эвакуировано более 1500 крупных предприятий с 10 миллионами рабочих и членов их семей. Когда советское правительство было эвакуировано в Куйбышев, Косыгин вместе с семьей оставался в Москве. В январе 1942 года Косыгин был направлен в Ленинград в качестве уполномоченного Государственного комитета обороны, и он много сделал для эвакуации жителей города, для строительства Дороги жизни и прокладки трубопровода под Ладогой. С 1943 по 1946 год Косыгин, оставаясь заместителем председателя Совнаркома СССР, возглавлял и правительство РСФСР. В 1948 году был министром финансов СССР, затем министром легкой промышленности СССР. Он сыграл видную роль в подготовке и проведении денежной реформы 1947 года. Она обеспечила устойчивость системы советских финансов после войны и в то же время максимально сохранила сбережения простых тружеников, имевших относительно небольшие вклады в сберкассах, зато основательно ударила по спекулянтам, вынужденным выбрасывать старые деньги мешками.

Несмотря на то что Косыгин был связан дружескими и даже родственными отношениями с опальным секретарем ЦК ВКП (б) Кузнецовым, «Ленинградское дело» его не коснулось. Сталин ценил Косыгина как специалиста, но крупным государственным деятелем не считал. Возможно, это и спасало Алексея Николаевича. Чтобы закончить портрет этого «интеллигента ленинградской закалки», скажем, что он был неким чужаком в правящей советской элите. Много читал, любил музыку и театр, посещал премьеры, музеи, выставки художников, сам неплохо разбирался в живописи. Был он и демократичен, насколько это было возможно при его высоком положении, во время пребывания в санатории обедал в общей столовой, на прогулках запросто общался с другими отдыхающими. Отрицательно относился к борьбе с «низкопоклонством перед Западом», не верил во вредительство членов «Промпартии», считая, что это дело было сфабриковано органами госбезопасности. Но скажем главное: из всех высших руководителей СССР Косыгин был наиболее склонен к идее конвергенции социализма и капитализма. Осмелюсь лишний раз сказать, что это гроб для социализма как такового.

Косыгин вошел в историю нашего государства как автор реформы 1965 года, которая стала первой после войны попыткой всеобъемлющего перевода советской экономики на рыночные рельсы. Скажем сразу, что эта реформа провалилась, как и впредь проваливались у нас все реформы, пытающиеся соединить нашу плановую экономику с рынком. Удивительно, что даже искренние приверженцы социализма и плановой экономики разделяли уважительное отношение к Косыгину и проводимой им экономической реформе, хотя она нанесла самый сильный удар по основам советского строя.

Возможно, это происходило потому, что мало кто знал, что истинным «отцом» реформы был не Косыгин, а харьковский ученый-экономист профессор Евсей Григорьевич Либерман. Либерман еще в 1962 году предлагал сделать главным критерием эффективности работы предприятия прибыль и рентабельность, то есть отношение прибыли к основным и нормируемым оборотным фондам. Тогда Хрущев дал добро на проведение хозяйственного эксперимента в духе концепции Либермана. Для его проведения были выбраны два предприятия швейной промышленности: фабрика «Большевичка» в Москве и «Маяк» в Горьком. Косыгин, будучи заместителем Председателя Совмина СССР и председателем Госплана, долго сопротивлялся проведению реформы по Либерману. Но после Октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, который снял Хрущева со всех постов, Косыгин стал Председателем Совета Министров СССР и вскоре приступил к проведению этой реформы. Субъективную причину изменения позиции Косыгина надо искать в опыте его предыдущей работы и его приверженности линии ХХ и ХХII съездов партии на либерализацию жизни в стране. Объективная причина – естественная потеря ориентиров человеком, вознесшимся на вершину власти.

Когда в 1964 году снимали Хрущева, некоторые члены ЦК предлагали избрать Первым секретарем Косыгина. Однако это предложение не было принято, поскольку он был известен только как крупный хозяйственный руководитель, но не имевший опыта собственно партийной руководящей работы. Поэтому лидером партии стал Брежнев, а Косыгин возглавил правительство СССР. На Пленуме, на котором снимали Хрущева с занимаемых им высших постов в партии и государстве, в речах обличителей было высказано немало критики недостатков в развитии советской экономики.

Истинная картина у нас частично проясняется только в случаях, когда кого-то снимают. Но и когда снимают, то говорят не то, что надо. Не могу назвать хотя бы одно имя из высоких руководителей страны, кто объективно сумел оценить и озвучить недостатки деятельности партии или наметить пути выхода из кризиса. Слишком далеко мы зашли в сокрытии истины (и тогда, и теперь!).

Косыгин, до этого времени возглавлявший Госплан СССР, знал, что положение в экономике неблестящее. Но для него, вставшего теперь во главе правительства, многое оказалось полной неожиданностью. Советские люди были уверены в том, что экономика страны успешно развивается, поскольку все пятилетние планы выполняются и перевыполняются. Однако они не знали, что планы выполняются лишь благодаря «валу» и что ни один из них и близко не был к выполнению в натуральном выражении. «Вал» – это «валовая продукция» народного хозяйства, исчисляемая по так называемому «заводскому принципу» и отнюдь не всегда готовая, так сказать, к применению. Это когда предприятия, отчитывающиеся о выполнении планов производства по «валу», могли при помощи этого завышать процент выполнения плана. При равнении на «вал» задача заключалась лишь в производстве хоть чего-то, а будет такая продукция куплена потребителем или нет, предприятие мало интересовало. Поэтому в стране угрожающими темпами росли запасы произведенной, но нереализованной продукции. В строительстве, например, было выгодно рыть котлованы и закладывать фундаменты зданий: затраты труда здесь минимальные, а «вал» большой. А отделочные работы были крайне невыгодными: труда много, а стоимость их копеечная. По всей стране – одни вырытые котлованы и заложенные фундаменты, а реальные производственные мощности и жилье прирастали еле-еле. А план всегда был набран!

Косыгину, как и всякому не очень «крутому» руководителю, не хотелось «закручивать гайки», ему проще было пойти путем реформ: необходимо коренное «совершенествование хозяйственного механизма». В первую очередь надо избавиться от диктата «вала». Из множества предложений, нацеленных на улучшение положения вещей, он выбрал концепцию Либермана, которую ранее отрицал. По мысли Либермана, предлагаемая им реформа была воплощением так называемого ленинского принципа (где они такое нашли у Ленина?) материальной заинтересованности трудящихся в успехах социалистического строительства. Мол, система хозяйствования в СССР и до реформы в целом была эффективной и обеспечивала достаточные темпы развития экономики. Однако преимущества социализма использовались при этом не в полной мере. Реформа была призвана создать целостную и эффективную систему хозяйствования. Либерман не отрицал плана производства, но предлагал отказаться от регламентации сверху методов его выполнения. Пусть предприятия сами определяют численность своих работников, среднюю зарплату, производительность труда. Сам Либерман даже полагал, что не следует планировать такой показатель как себестоимость продукции, потому что нередко ради достижения этой цели предприятия преднамеренно шли на ухудшение качества продукции, выпускали товары, ненужные потребителю.

Премии выплачивались, а продукция не реализовывалась. Однако показатель себестоимости сохранили, но в дальнейшем это сыграло свою роль в развале экономики, так как неадекватно ее использовали. Одним из главных моментов реформы являлось то, что фонд материального поощрения работников должен был образовываться только за счет прибыли. Никаких пределов поощрения не устанавливалось. Предприятиям предоставлялось право самим решать, какую часть фонда материального поощрения направлять на премии, а какую – на социально-культурное и жилищное строительство.

Косыгин правильно понимал, что от господства «вала» в экономике нужно уходить. Но ему казалось, что если вместо «вала» установить показатель реализации продукции, то предприятия перестанут изготавливать продукцию, не пользующуюся спросом. Его обнадежили итоги проводившегося хозяйственного эксперимента. На всю страну тогда пропагандировали опыт Щекинского химического комбината. Там уволили значительную часть работников, а сэкономленную от этого зарплату разделили между оставшимися (но так, что начальству досталась самая большая ее часть). Еще более удивительный результат эксперимента был получен в Акчи – в казахстанском совхозе, где «выдающийся» экономист-практик Иван Никифорович Худенко на тех же принципах добился роста производительности труда не на проценты, а в разы. И здесь часть работников уволили. Оставшиеся за одно лето заработали каждый на легковой автомобиль.

Предприятия, переведенные в порядке эксперимента на новые условия хозяйствования, действительно показали неплохие результаты. Но никто не хотел признаваться в том, что эти достижения были во многом следствием искусственно созданных для них благоприятных условий. Остальные предприятия были по-прежнему связаны десятками плановых показателей, а предприятия, переведенные на новые условия хозяйствования, свободные от многих пут, могли «снимать сливки», по сути, паразитируя на этом.

Реформа была встречена в стране неоднозначно. Немало хозяйственных руководителей и просто людей, быстро ориентирующихся в том, на чем в данный момент можно поживиться, сразу же нашли в ней способ улучшить жизнь коллектива предприятия и заодно приумножить собственное состояние. Ведь многое из того, что прежде приходилось делать втайне, теперь можно было совершать открыто и даже получать за это поощрение. Но многие хозяйственники предрекали развал экономики, а когда по предприятиям «новшества» больно ударили, забили тревогу. Но было уже поздно – процесс пошел, как говорил один из главных могильщиков коммунизма.

Что же случилось, по большому счету? Проанализируем. Деньги, как известно, нужны всем. Предприятия, получившие значительную хозяйственную самостоятельность, изыскивали все новые и новые возможности увеличения прибыли и фонда материального поощрения. Но работали-то не лучше. Некоторым нашим только дай идею. Обогащайтесь! У руководства Госплана прибавилось головной боли. Даже частичное введение такого показателя, как прибыль, сразу толкнуло народное хозяйство к инфляции. Ведь зарабатывая прибыль, предприятия могли ее фактически использовать только на увеличение зарплаты. Пустить ее, например, на увеличение производства продукции, на собственную реконструкцию или на строительство жилья часто было невозможно, потому что в планах не было предусмотрено выделение дополнительных ресурсов ни для поставщиков сырья, ни для строительных организаций. Неизвестно было также, найдет ли сбыт дополнительно произведенная продукция. В итоге заплата стала расти гораздо быстрее, чем производительность труда.

В стране еще более обострилась нехватка товаров, или, как говорят, «вырос отложенный спрос». То, что нельзя было купить товары, даже если есть деньги, вызывало растущее недовольство в народе. Больше денег стало оставаться у предприятий – меньше поступало в бюджет государства. А расходы росли, нужно было изыскивать дополнительные ресурсы. Пришлось прибегнуть к испытанной палочке-выручалочке – увеличить производство водки. Высвобождавшуюся рабочую силу надо было куда-то пристраивать, а на создание новых рабочих мест средств не было. Перед страной замаячила угроза безработицы, что тогда казалось советским людям совершенно немыслимым делом.

Таким образом, выбрасывалось коту по хвост все, что с таким трудом было выстрадано в предыдущие годы Советской власти. Как известно, в той экономической системе, которая была создана в СССР в последние годы жизни Сталина, условием быстрого развития страны был механизм ежегодного снижения цен. Непонятно? Объяснение дает М. Антонов в книге «Капитализму в России не бывать». Итак, государственный план предприятию устанавливал на год выпуск продукции (по ее видам) определенного качества и по заданной цене, которая покрывала издержки производства и обеспечивала некоторую прибыль. При этом себестоимость (издержки) и прибыль не были связаны между собой. Прибыль просто означала разницу между ценой и себестоимостью. Разрешалось увеличенную прибыль оставлять в распоряжении предприятия, если она получалась за счет уменьшения себестоимости единицы продукции или за счет увеличения ее выпуска. Руководство и весь коллектив предприятия нацеливались на снижение себестоимости продукции, успехи в этом отношении поощрялись материально. Допустим, предприятие выпускает легковые автомобили, себестоимость каждого из которых составляет 5000 рублей, а доля прибыли государством определена в 20 процентов. Следовательно, продажная цена автомобиля будет 6000 рублей, а прибыль с каждого автомобиля равна 1000 рублей.

Теперь предположим, что коллектив предприятия, введя технические и организационные новшества, снизил себестоимость автомобиля в два раза, и она составила 2500 рублей. По сталинской модели, прибыль определялась как разность между «твердой» на какой-то период ценой и текущей себестоимостью. Прибыль увеличилась бы на эту самую величину снижения себестоимости и достигала бы 3500 рублей.

На этом уровне она сохранялась бы до конца года. В конце года подводились итоги работы предприятия и фиксировалось новое, сниженное, значение себестоимости. К этой величине добавлялась прибыль и получалась новая, уменьшенная, цена продукции. В данном примере новая цена на автомобиль равнялась себестоимости 2500 рублей плюс те же 20 процентов от нее в качестве прибыли, итого – 3000 рублей. Снижение цены на автомобиль ведет к высвобождению денег у покупателя и стимулирует расширенное воспроизводство. Умным экономистом был товарищ Сталин, коль в свое время заимствовал фордовскую модель… Но это же форменный коммунизм!

Уже денежная реформа, проведенная Хрущевым в 1961 году, нанесла по этому механизму сокрушительный удар. Но окончательно этот механизм снижения цен был демонтирован именно в ходе осуществления косыгинской реформы. Это стало таким ударом, от которого страна уже не могла оправиться.

Обращаю внимание на морально-нравственный фактор. В косыгинской модели, по сравнению со сталинской, все было наоборот. В ней главное было получить прибыль. Но сама прибыль образовывалась как жесткая процентная доля от себестоимости. И получалась зависимость: чем выше себестоимость, тем больше прибыль. А значит, стремиться надо не к снижению, а к повышению себестоимости. Заметим, что из всех отрицательных сторон реформы Косыгина эта сохранилась до сих пор. Теряют все: и трудовые коллективы, и потребители продукции, и государство, и население. Когда снижение себестоимости считалось важнейшей задачей и поощрялось, к решению этой задачи подключался весь коллектив. Какими большими ни были бы премии, они так или иначе распределялись между всеми участниками борьбы за совершенствование производства. Когда же премии стали давать, по сути, за дезорганизацию производства, возникла необходимость отстранить коллектив от участия в организации производственного процесса. Ведь среди рабочих и специалистов было еще немало тех, кто привык ставить интересы дела, интересы Родины выше личной выгоды. Стали составлять так называемые планы новой техники, внедрять НОТ (научная организация труда) и прочую ерунду, согласовываемую, опять-таки, с вышестоящими организациями. И теперь возникла возможность весь фонд материального поощрения распределять между узкой группой руководящих обывателей. Вот какая подлянка получилась. Новая модель расколола коллектив предприятия, погасила творческий порыв большинства работников, противопоставила интересы «верхов» и «низов». Все выгоды от «рационализации производства» теперь доставались «верхам», и они направляли деятельность предприятий так, чтобы эти выгоды были как можно большими. По сути, это была уже неформальная приватизация предприятий их руководством, которому уже тогда замаячила цель – ждать, когда этот переход средств производства в их частную собственность будет оформлен законодательно. Вот какая бацилла проникла в советский организм.

Советский человек на протяжении почти сорока лет привык ощущать себя участником героических деяний своей страны, имевших всемирно-историческое значение. Он был строителем невиданной в истории общества высшей справедливости, преобразователем планеты в прогрессивном направлении, его живо интересовало, что происходит в мире, куда идет история и какое место в мировом процессе занимает наша страна. И вот вместо этого планетарного взгляда ему предложили местечковое мировоззрение, призвали его сосредоточиться на поисках выгоды для своего коллектива, превращали его в обывателя.

Косыгина с полным правом можно было бы назвать «верным ленинцем», он сумел незаметно для общественности внедрить новый вариант ленинского НЭПа. Итог ленинского НЭПа нам известен: вместо «смычки» города и деревни получилось восстановление капиталистических отношений, что было потом пресечено Сталиным. Но Сталина теперь на месте не оказалось – в итоге Косыгин, советский патриот и приверженец социализма, открыл дорогу ренегатам Горбачеву и Ельцину. Но и это еще не все. Мало того, что руководящие обыватели могли сделать шаг к приватизации, в результате которой к владению средствами производства могли прийти «настоящие эффективные собственники», они получили возможность хапать прибыль за счет разрушения производственного потенциала. «После нас – хоть потоп».

Косыгинская реформа, таким образом, создавала условия для узаконенного вредительства. Это сколько «врагов народа» получалось, по сталинским понятиям? Если сталинская модель создавала условия для постоянного снижения цен, то косыгинская – делала неизбежным их рост, что в результате привело к тому, что советская экономика пошла вразнос.

Признание прибыли критерием эффективности работы предприятия означало перевод советской экономики на функционирование по тому же закону прибыли, что наблюдается как раз в капиталистической экономике. В наших условиях это было чревато огромнейшими неприятностями. При капитализме действует конкуренция между товаропроизводителями, что ограждает потребителя от произвола. Клиент, потерпевший от произвола товаропроизводителя, может подать на него в суд и получить солидную компенсацию (вспомните про естественное право).

А у нас? Ни тогда, ни позже, ни сейчас не было создано никаких условий для цивилизованной конкуренции, и те, кто наглее, кто выше, оказывались в наибольшем выигрыше. Если нынешний строй у нас называют бандитским капитализмом, то условия для такого его окраса были созданы именно реформой Косыгина. Обыватель может сколько угодно поднимать руки вверх и потрясать ими от возмущения, обвиняя во всем этих «новых русских» или жидов, но надо же когда-нибудь понять, тот виноватее всех виноватых.

Косыгин, расширив самостоятельность предприятий на основе погони за прибылью, по сути, покончил с плановой системой в СССР.

Да, выпуск дамских шляпок и сумочек нельзя планировать по количеству и фасонам, потому что тут действует мода, которую нельзя предугадать. Это производство должно быть поставлено на рыночные основы, равняться на соотношение спроса и предложения. А вот производство самолетов, особенно военных, никак не поставишь на те же основы, что и производство дамских сумочек. Очевидно, что в народном хозяйстве страны должны быть два, три, а может быть, и четыре сектора, живущих по разным экономическим моделям, но подчиняющихся одному экономическому закону, по которому мотив развития производства – не прибыль, а все более полное удовлетворение растущих материальных и духовных потребностей общества, то есть здесь конвергенцией и не пахнет.

Приходим к выводу (здесь не может быть двух мнений), что только при коммунизме цены на товары могут ежегодно снижаться, в противовес капитализму, при котором цены и инфляция постоянно растут. Нам очень любят вешать лапшу на уши, когда объясняют причину инфляции. Инфляция появляется, учили нас в советское время, как только появляется один нетрудовой рубль.