ЛЕНИН И КОЛЛАЙДЕР
ЛЕНИН И КОЛЛАЙДЕР
Чем живет и дышит самая большая русская научная диаспора
– Когда мы найдем бозон Хиггса, мир перевернется, как после открытия Коперника, – мечтает профессор Олег Ющенко. Ученый похож на богатыря Василия Буслаева из фильма «Александр Невский», и кажется, что в его руках любое ядро треснет быстрее, чем на синхрофазотроне. – Мы построим модель Вселенной, поймем, куда пропало антивещество и что такое темная материя. Даже гуманитарию ясно, что это революция.
Страстный монолог происходит у дверей, которые ведут в подземное 27-километровое кольцо Большого адронного коллайдера в Европейском центре ядерных исследований (ЦЕРН). Крупнейший в мире ускоритель был запущен два года назад, и пошли жуткие разговоры, что это конец света. Реально появятся «черные дыры», которые засосут сначала сам коллайдер, потом Женеву с Альпами, дальше планету Земля и, наконец, всю Вселенную. Коллайдер стал настолько популярным, что породил анекдоты: «У физиков есть традиция – один раз в 14 миллиардов лет собираться и запускать коллайдер».
Может быть, человечество спасло то, что ускоритель сразу сломался. Уже год он работает, но общественность больше не трепещет, что доказывает нашу неистребимую тягу к катастрофическим прогнозам, чего бы они ни касались. Жаль, в подземные чертоги попасть не удалось – дверь открывается только на знакомую сетчатку глаза. Впрочем, когда коллайдер работает, он заперт, как подводная лодка, потому что энергия в кольце такая, что с большей безопасностью можно на Солнце высадиться.
– В ЦЕРНе работают ученые из десятков стран, со всех континентов, – говорю я. – Бозон Хиггса называют «частицей Бога». Наверняка копья ломаете, спорите о Боге и смысле бытия…
– Мы ставим самый интересный в истории человечества эксперимент, – отвечает профессор Ющенко. – Гипотезу Бога проверить экспериментально невозможно. Поэтому ученым это вообще неинтересно. За пределами лаборатории ученый может верить во что угодно, но там он наукой не занимается.
Женевское Сколково
ЦЕРН – самая большая российская диаспора в мире, где люди живут и работают компактно. Поэтому ЦЕРН можно рассматривать как социальный эксперимент. Поскольку Россия декларирует курс на модернизацию, на освоение высоких технологий, то очень интересно выяснить, как живут русские в ЦЕРНе, первом русском иннограде, созданном, правда, за границей. В ЦЕРНе родились Интернет, Web– и GRID-технологии, множество важных достижений электроники. Как экономическое следствие ЦЕРН дал безумный толчок процветанию региона. Когда-то это были самые бедные земли, иначе бы науке не отдали. Теперь вокруг офисы мировых лидеров в высоких технологиях, расцвела наукоемкая промышленность, а местное население поднялось настолько, что скупает земли во Франции и строит виллы, рядом с которыми дом Вольтера в Монтрё выглядит жалко…
Чтобы проект Сколково в Подмосковье состоялся, важно понять, что привело к успеху проекта в Женеве. Единовременно в ЦЕРНе находится не менее двухсот российских ученых, за год – около тысячи. Командировка длится от месяца до трех, но некоторые ученые живут годами. Зарплата – от трех до пяти тысяч долларов без расходов на жилье. Живут часто во Франции, это дешевле. Деньги выделяет Россия, выполняя обязательства перед ЦЕРНом и поддерживая работу коллайдера, в строительстве которого принимали участие десятки наших институтов. Командировка в ЦЕРН, без ханжества и лицемерия, позволяет ученым свести концы с концами. Если ученые заключают контракты с западными компаниями, то выходят на еще лучшие деньги. Многие физики учились вместе с новоиспеченным нобелевским лауреатом Андреем Геймом, и, поскольку всякая премия – гримаса случая, их можно считать столь же желанными для русского иннограда. В ЦЕРНе легко встретить русских «гастарбайтеров» – это квалифицированные спецы, которых западные кадровые агентства за сравнительно небольшие, но невозможные в России деньги привозят в Швейцарию. Хотя русские гастарбайтеры не подметают улицы и не моют посуду, все равно обидно.
– В ЦЕРНе я приношу российской науке пользы больше, чем если бы продолжал работать в России, – говорит Андрей Голутвин, координатор одного из четырех экспериментов на Большом адронном коллайдере. (Никто из наших ученых в ЦЕРНе такой высокой позиции никогда не занимал.) – ЦЕРН поддерживает потенциал российской науки и не дает ей исчезнуть. Это столица мировой науки, хотя когда-то наша страна тоже была столицей. Армия наших физиков и институтов выжила благодаря заказам для Большого коллайдера.
В Женеве Андрей Голутвин живет почти три года и так показал себя, что недавно к нему специально прибыл ректор лондонского Империал Колледжа и предложил профессорскую кафедру. Внешне Андрей Голутвин вылитый иностранец, что редкость для русского человека, сколько бы времени он ни провел на Западе. Ученый не скрывает, что после завершения контракта рассчитывает получить в ЦЕРНе следующий, не менее интересный.
– В Лондон я не перееду, только лекции, – рассуждает русский ученый и английский профессор. – В России тоже мог бы лекции читать, но жить и работать лучше в Швейцарии. Можно, кстати, устроить в ЦЕРНе практику для студентов и аспирантов из России. Но пока в моем эксперименте, который во многом разработан нашими учеными, пятьдесят аспирантов из Англии и всего три из России.
Принципиальное отличие наукограда в Швейцарии от наших наукоградов от Подмосковья до Сибири состоит в том, что здесь могут работать ученые из всех стран мира. Российское законодательство жестко ограничивает допуск иностранцев к научно-технической информации, и даже самые талантливые аспиранты из СНГ после защиты диссертации уезжают из России на Запад. Если мы не можем взять на работу украинца и белоруса, что говорить о немце и французе. Очень важно и то, что в наукограде ЦЕРН можно заниматься наукой на мировом уровне, получая достойную зарплату при высоком уровне личной безопасности и хорошем досуге, о чем стоит сказать отдельно.
Парк Юрского периода
Когда вдохновители Сколкова говорят, что в русском иннограде появится поле для гольфа, это вызывает насмешки. Как будто ученым для восстановления умственных сил ничего, кроме лечебной физкультуры и бассейна, набитого целлюлитными дамами, по жизни не положено. Русские ученые в Швейцарии увлекаются горными лыжами, сноубордом, виндсерфингом, водным туризмом и даже, например, экзотическим виа-феррата. Цена за удовольствия несопоставимо меньше, чем за схожие хобби в России. Годовой абонемент в лучший спортивный клуб обойдется в сотню баксов. ЦЕРН стоит у подножия горного хребта Юра, где были найдены доисторические динозавры, прославленные Спилбергом в «Парке Юрского периода». Прогулки по горам составляют прелесть даже для тех, кто далек от спортивных рекордов. И алкаши на склонах, как на наших бульварах, почему-то не валяются.
Главный спортсмен русской диаспоры – Михаил Кирсанов. В горах он забирается в такие места, что приходится горных козлов расталкивать. Меня этот добрый человек хотел поднять на Монблан, но милостиво укоротил маршрут, оценив мой жалкий и задыхающийся вид. Михаил поднимался на Монблан уже дважды, разными способами. Из 82 альпийских четырехтысячников покорил уже полтора десятка. В гараже у него восемь велосипедов, гонщика неоднократно сбивали ошалевшие от его виражей смирные швейцарские водители, но ученый, укрепив тело металлическими штырями, продолжает спортивные подвиги.
– Стареть нельзя! – восклицал Михаил Кирсанов, взирая на меня с горной гряды. – Каждый день – минимум десять километров бегом или двадцать на велосипеде! После спорта в голове для науки новые емкости образуются. Осторожно! Здесь мой боец свалился с обрыва.
Своими «бойцами» Михаил Кирсанов называет ученых, которые согласились участвовать в его горных забавах. Отпуск в России он недолюбливает, потому что теряет на родимых низинах спортивную форму. Но в любом случае комфортность и многообразие жизни русского ученого в западном наукограде – и отдых занимает здесь не последнее место – очень высоки. Если мы всерьез хотим видеть в Сколково мировые научные звезды, осмеянным полем для гольфа не обойтись.
С наукой рай в шалаше
Ни в одном европейском городе Ленин не бывал так часто, как в Женеве. Здесь он столовался у будущего академика Ольги Лепешинской, которая сделала эпохальное, затмевающее все перспективы Большого коллайдера открытие, состоявшее в том, что мыши рождаются из неживой материи в куче мусора. Ленин не был в восторге от Швейцарии, жаловался Луначарскому: «Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву! У меня такое чувство, словно в гроб ложиться приехал». Кстати, до революции половина студентов Женевского университета были русскими. Это заведение окончил академик Борис Збарский, который бальзамировал вождя для положения в Мавзолей.
Женева не нравилась Ленину не потому, что здесь угнетали пролетариат. Швейцария в то время была одной из беднейших стран Европы, а Женева считалась исключительной дырой. Но в XX столетии банки заработали на инвестиции, в 1950-х годах страна сделала ставку на высокие технологии. Небольшая Швейцария находится на шестом месте в мире (после США, Англии, Германии, Франции и Швеции) по числу нобелевских лауреатов, впереди России. Об уважении к труду ученого говорит тот факт, что библиотека ЦЕРНа открыта круглосуточно, даже в новогоднюю ночь. Школьный учитель в Швейцарии получает 10 тысяч долларов, не считая социальных льгот.
– Русские уверены, что я русская, швейцарцы думают, что я швейцарка. – Оксана Шарифуллина живет в Женеве уже 15 лет, окончила школу и университет, работает в отделе экономических преступлений одной из четырех крупнейших в мире аудиторских компаний KPMG. – Мой круг общения – ученые из России. Читаю Акунина и Веллера, сижу в русских сайтах. Могла бы работать в московском офисе, но жить в Москве невозможно. Я хочу жить в Швейцарии и общаться с русскими, которые уехали из России.
Оксана – дочь Зиннура Шарифуллина, который учился в физтехе вместе с нобелевским лауреатом Андреем Геймом, но особых талантов за ним не помнит. Жена Зиннура тоже закончила МФТИ, пишет компьютерные программы высокой сложности и имеет не менее прочные позиции, чем супруг. Семья получила швейцарское гражданство, но недвижимостью не обзавелась, жилье арендованное, это в порядке вещей. Гостей угощают по-швейцарски – фондю и белое вино. Чета Шарифуллиных каждый год организует в Женеве слеты КСП, приезжали барды Ким, Егоров, Луферов, Фархутдинов. Все устроено, как на Грушинских фестивалях, – муниципалитет дает разрешение, и над Юрским хребтом плывет русская самодеятельная песня.
– Я слежу за событиями в России, – говорит Зиннур. – Читаю русские газеты на сайтах. Но угнетает, что не могу участвовать в той жизни, которая кипит в России. Мой брат в Башкирии возглавил борьбу против чиновника, который заставлял детей целовать ему ботинки. Известная история! У меня достаток больше, но я завидую брату. Россия для нашей семьи существует в экспортном варианте. Единственное, чем я могу помочь России, – доказывать на Западе, что русские – это не быдло.
– Но почему вы с вашей квалификацией не вернетесь в Россию? – спрашиваю у Зиннура.
– Потому что единственный шанс остаться в науке – уехать из России, – коротко отвечает российский физик и швейцарский гражданин. – Когда я уезжал из Башкирии в Москву, отец советовал: «Найди академика и тезку Зиннура Сагдеева». Где он сейчас? Правильно – в Америке.
Молодой ученый, будь он даже семи пядей во лбу, на научную зарплату в России никогда не сможет обзавестись жильем. Горькая правда состоит в том, что ученому и его семье нужна крыша над головой, как бы он ни был влюблен в науку Можно еще с выгодой жениться, но все-таки интеллект ученого нацелен на иные проблемы и ухватки брачного афериста ему недоступны. В российской науке, это видно по контингенту ЦЕРНа, остались лишь шестидесятилетние ученые, которые успели получить квартиры в советское время. Сорокалетних завлабов, это лучший возраст и лучшая должность для ученого, в России не осталось. Стоящая молодежь после защиты диссертации предпочитает скорее убывать за границу, потому что ипотека там вполне подъемная. Наши ученые в ЦЕРНе на каждом шагу встречают учеников, которые перебрались в западные университеты и весьма довольны жизнью.
– Меня часто спрашивают, почему я остался в науке, – говорит профессор Владимир Гаврилов, который недавно получил первый на Большом адронном коллайдере громкий результат и стал героем сенсационных интервью. – Все побежали – кто на Запад, кто в бизнес. Но почему я из-за временных сложностей должен бросать дело, которому учился всю жизнь и которое хорошо знаю? Ученый – это призвание души, а душе изменять нельзя. Если я уйду, не передав молодежи свои знания, меня задушит совесть.
Спокойная ротация ученых – показатель развития науки в стране. Ученые на Западе похожи на перелетных птиц – наши ведут себя как лесные звери при пожаре. В России ротации нет, но есть эмиграция. Что касается Сколкова, то это национальный проект, и он должен опираться на национальные кадры. Если суммировать голоса, которые я слышал в русском наукограде ЦЕРН, общее мнение таково: не надо возвращать в Россию тех, кто уехал, это пустая затея, но надо сделать так, чтобы новое поколение не уехало насовсем.
Есть еще деталь, которая сближает ЦЕРН и Сколково. Секретарем директора ЦЕРН несколько десятилетий была Татьяна Фаберже, правнучка знаменитого ювелира. Главный распорядитель Сколкова Виктор Вексельберг собирает по миру яйца Фаберже и возвращает их в Россию. Может ли это совпадение мистическим и счастливым образом отразиться на судьбе русского иннограда?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.