Академик Александр Дынкин, директор Института мировой экономики и международных отношений НЕФТЬ, БРИЛЛИАНТЫ И МОЗГИ – ГЛАВНАЯ ЦЕННОСТЬ ПО ВСЕМУ МИРУ

Академик Александр Дынкин, директор Института мировой экономики и международных отношений

НЕФТЬ, БРИЛЛИАНТЫ И МОЗГИ – ГЛАВНАЯ ЦЕННОСТЬ ПО ВСЕМУ МИРУ

Мир, как диггер в подземелье, погрузился в глобальный финансовый кризис. От противоречивых прогнозов кругом идет голова. Что ни эксперт, то новая теория о причинах кризиса, о «закате» доллара, о путях и сроках выздоровления, о руинах, которые оставит за собой прокатившееся по миру финансовое торнадо. Оценки на любой вкус, но есть ли среди них самый верный прогноз? Есть ли надежный способ выбраться на сухой экономический берег? Как после кризиса изменится мировая экономика? Ведь ясно, что организм после болезни обновляется. О кризисе и рецептах, которые помогут справиться с ним, размышляет директор Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук академик Александр Дынкин.

Вопрос: Александр Александрович, Институтом мировой экономики и международных отношений руководили Александр Яковлев и Евгений Примаков, у вас работали Игорь Иванов, Владимир Лукин, множество депутатов Госдумы, пара дюжин известных политологов и даже один будущий главный редактор «Известий». Может быть, у вас не храм науки, а инкубатор политических и деловых лидеров?

Ответ: Ярких личностей в ИМЭМО, а я работаю здесь 34 года, всегда было много. ИМЭМО был создан в 1950-х годах для того, чтобы обеспечить политическое руководство страны аналитической информацией, не связанной с МИД и внешней разведкой. Кроме того, была еще она благородная задача – попытаться сократить разрыв между научными знаниями и практической политикой. Поскольку ИМЭМО занимался трансляцией знаний на высший политический уровень, из него неизбежно выходили политики. Мне тоже довелось работать экономическим советником Евгения Примакова, когда он возглавлял правительство, победившее прошлый, 1998–1999 годов, кризис. Цена нефти тогда была 8—10 долларов, золотовалютных резервов оставалось на 2,5 миллиарда долларов. Из ИМЭМО вышло много видных бизнесменов, поскольку наши сотрудники лучше понимали рыночные правила.

Что касается «храма науки», то в январе 2009 года Пенсильванский университет США опубликовал рейтинг аналитических центров. ИМЭМО вошел в мировой топ-50 из более чем пяти тысяч номинантов и занял второе место в Восточной Европе. ИМЭМО – один из наших мировых научных брендов, таких как Физтех и Курчатовский институт. Вот наша оценка 2005 года: Россия имеет высокие шансы к 2020 году стать крупнейшей экономикой Европы и занять по размеру ВВП пятое место в мире. Условие – среднегодовые темпы роста ВВП до 2020 года должны быть не ниже 5,5 процента. Мы шли с заметным опережением. Сегодня «тормозим» не только мы, но и весь мир. Наш результат заложен в «Концепцию долгосрочного развития» правительства РФ. Позднее он повторен во многих авторитетных мировых прогнозах, в том числе в американском «Глобальные тренды 2025».

Вопрос: Ваш доклад на последнем собрании Академии наук был, на мой взгляд, одним из самых интересных, содержательных. Вы говорили, что ставка на инновации поможет выйти из финансового кризиса. На недавнем международном форуме по нанотехнологиям эту же мысль высказывал олигарх, вдруг занявший первое строчку среди российских миллиардеров. Но инновации – это дополнительные инвестиции, а на дворе – безденежье.

Ответ: Хочу сказать, что Академия наук – уникальная русская инновация. Точно так же, как исследовательский университет – англосаксонская. В Академии раза в два больше ученых преподают в вузах, чем вузовских преподавателей занимается серьезной наукой, а не диссертациями. Может быть, кроме пяти-шести университетов.

В современном мире основными факторами роста мировой экономики стали глобализация и инновации. Глобализация влияет на количественные параметры роста, инновации – на качество и саму парадигму развития. До кризиса мировая экономика в год прирастала на экономику такой страны, как Германия. Выдержать этот галоп сложно. Будущее глобализации после кризиса, по всем оценкам, туманно и весьма турбулентно.

Кризис характеризуется тем, что экономика замерла, никто ничего не покупает. Денежный оборот возобновится только в том случае, если появится продукция нового качества, которая возродит спрос. Именно эти задачи решают инновации. И потому инновационная стратегия – самый надежный путь, по которому Россия и мир могут выйти из кризиса. Об этом прямо говорит Билл Гейтс: «Во время нынешнего кризиса произойдет инновационный скачок. В кризисные моменты всегда совершаются великие открытия». После кризиса инновации с большой вероятностью получат значительное ускорение.

Американский план Полсона, ставший законом, кроме финансового аспекта и ограничения вознаграждений топ-менеджмента делает ставку на инновации прежде всего в энергетическом секторе. Закон Обамы – Байдена наметил создание в XXI веке новой национальной платформы конкурентоспособности. Инвестиции в фундаментальную науку вырастут в два раза за десять лет. Американская наука, и без того самая мощная, собирается прирастать быстрее всех в мире абсолютно и относительно. Кроме того, в США введены дополнительные меры по стимулированию производства и потребления наукоемкой продукции. Например, поощряется выпуск и приобретение автомобилей с гибридными двигателями. В России подобных мер пока мало, хотя разговоров об инновационной экономике – много.

Вопрос: Америка нам не указ. Как можно верить утопающему, который перевернул общую лодку? Больше доверия Китаю. Мы часто горюем, что в экономике не пошли по китайскому пути. Каковы ориентиры Китая по части инноваций?

Ответ: Последний съезд Коммунистической партии Китая сделал политическую ставку на собственные инновации. Намечены гигантские инвестиции, приняты меры для стимулирования инновационной экономики. В 2004 году произошло событие, которое я называю «китайский крест»: процент затрат на науку к ВВП в Китае стал больше, чем в России. Несмотря на то что российский ВВП быстро рос много лет, на науку в относительном выражении мы тратили меньше, чем мировые лидеры, словно не рассчитываем преодолеть технологическую зависимость. Китай оценивает свое отставание от передового технологического рубежа в пять лет, но реалистичнее – лет десять. В любом случае ждать недолго. Пока мир не знает китайских инноваций. По России нет интегрированной оценки, но, без сомнения, имеется набор технологий, где мы находимся на мировом рубеже: ракетные двигатели, аэродинамика, атомная и водородная энергетика. Высокий инновационный спрос формируется в энергетике, где у нас есть неплохие результаты.

В мире существует опыт интегральных сопоставлений национальных инновационных систем – инновационные табло. Мы делали такие оценки по методике ЕС. К сожалению, Россия находится недалеко от группы инновационно отставших стран. США – в группе лидеров, но на пятом-шестом месте. Лидер мирового списка – Швейцария. Китай – в группе инновационных преследователей. Хотя в Средние века Китай был мировым лидером, там появились порох, фарфор, бумага, компас. Потом инновации на 500 лет почему-то прекратились. В науке есть теории, которые описывают инновационный рост, но нет теорий, которые описывают инновационную деградацию.

Вопрос: Мы, русские, считаем себя самыми умными на белом свете. Может, оно и так. Но при этом почему-то вся техника и все приборы, которыми мы пользуемся, сделаны иностранцами. Мы давно уже ничего не производим, а если вдруг делаем, то, зная своей стряпне цену, сами у себя покупать не желаем. Может, инновации не про нас?

Ответ: Особенности русского менталитета таковы, что мы стремимся к прорыву, к высоким открытиям. Кропотливые проблемы вывода технологий на рынок нам не слишком близки. И рынок у нас недавно. Поэтому мы – изобретатели. Инноватор же – это человек, который не только изобретает, но ориентирует свое изобретение на рыночный спрос. Он черпает идеи не только из технологий, но внимательно изучает потребности общества и экономики. Настоящих инноваторов в России пока очень мало, а технологическую ренту за наши открытия получают в других странах. Мне кажется, русские креативны, но не любят рисковать, а инновации неизбежно предполагают финансовый риск. С нашими ставками по кредитам риск становится запредельным.

Вопрос: Размышляя о сложной судьбе инноваций в России, директор Курчатовского центра Михаил Ковальчук говорит, что в СССР, где достижения науки были востребованы, была построена сильная инновационная экономика, но не рыночными механизмами, а административным путем.

Ответ: Михаил Валентинович прав, но не совсем точен. Он ведь физик. У нас были мощные технологические прорывы, ориентированные на безразмерный государственный спрос. Похожие административные «инновационные системы» есть в Северной Корее, Иране и т. д., от чего во всем мире головная боль. Доказано, что экономики дефицита менее склонны к инновациям, чем конкурентные экономики. Если взять долю технологий в советском экспорте, не в страны-сателлиты, а на конкурентные рынки, поверьте, она не выше, чем сегодня. Наши успешные коммерческие инновации – первый в мире «паркетный» джип «Нива», которая разлеталась в Европе, как горячие пирожки, или суда на подводных крыльях – можно пересчитать по пальцам. Михаил Ковальчук одним из первых в стране реализует ультрасовременную концепцию NBIC (нанотехнологии, биотехнологии, информационные технологии, когнитивные науки). Но пока – на чем мы ездим, каким софтом и «железом» пользуемся, по какому телефону говорим?

В России в большинстве секторов экономики, кроме мобильной связи и розничной торговли, низкая конкуренция. Плюс слабая финансовая система без «длинных» денег. И это блокирует инновации.

Вопрос: Разве наши бизнесмены живут в курортных условиях? Они с дикой энергией борются за место под солнцем. Это ли не конкуренция?

Ответ: С курортами и солнцем у них всё в порядке. Российские бизнесмены борются за доступ к административному ресурсу. И в этом искусстве им нет равных. Административный ресурс – наше российское ноу-хау. Но конкурировать на инновационном уровне они не умеют. Это, может быть, вообще самая сложная и рискованная форма конкуренции. Даже крупные и преуспевающие наши компании делают смешные по мировой практике инвестиции в науку. Доля корпоративного финансирования науки год от года в России снижается, хотя в мире растет. Но об инновациях говорят при каждом удобном случае. Заболтали у нас инновации…

Согласно прогнозам ИМЭМО, к 2020 году Северная Америка и Европа уступят первенство Азии в финансировании науки. При умеренно оптимистическом сценарии Россия выйдет на уровень Европы, но будет уступать по финансированию науки не только США и Японии, но также Китаю и Индии. Возможно, в России появятся отдельные нишевые инновации и несколько центров технологического превосходства – только на энтузиазме. Сегодня виден драматический разрыв между заявлениями и реальностью. По производительности труда Россия находится на уровне Европы конца 1960-х годов и Южной Кореи 1990-х годов. По этому показателю у нас 27 процентов от США. Это результат инновационной стагнации. Существует угроза того, что Россия пойдет по пессимистическому сценарию с инновационной апатией, потерей конкурентоспособности, тяжелыми последствиями для национальной безопасности. На другом полюсе – оптимистический сценарий с созданием кластеров хайтека, инновациями по широкому спектру отраслей и массовым экспортом наукоемкой продукции.

Вопрос: Тем не менее, стратегический выбор в пользу инноваций сделан на высшем политическом уровне. Если учесть, что в России удачные революции совершались всегда сверху, то и с инновациями может получиться. Но по наитию инновационную экономику не строят. Какая стратегия подходит России?

Ответ: Это ответственный выбор. Несколько упрощая, в мире есть четыре стратегии инновационного роста. Первая – тотальное лидерство по всем направлениям, к чему стремятся США. Но это дорого, риски слишком велики. Мы можем позволить себе прямую конкуренцию с США только в областях, связанных с национальной безопасностью. Вторая – настигающее развитие, массированное заимствование технологий. Этим путем блестяще развивались Япония, Южная Корея, сегодня – Китай. Этим же путем успешно идет российский сектор мобильной связи. В его основе фундаментальные открытия Жореса Алферова, но мы ни гроша не имеем, русскими инновациями не пахнет. Но поскольку здесь имеется конкурентная среда и сохранены научные кадры, через некоторое время в этом секторе будет востребована отечественная наука и появятся и русские инновации. Третья – локализация инноваций, когда приглашаются иностранные компании в обмен на доступ к природным ресурсам с условием передачи передовых технологий добычи, геологоразведки, а также размещения исследований и производства в стране. Такой выбор тридцать лет назад сделала Норвегия, когда были открыты месторождения на шельфе, а норвежцы ловили рыбу и пили водку Сегодня Норвегия имеет целый кластер передовых технологий и из сырьевого придатка Европы превратилась в экспортера инноваций. Сейчас этот путь повторяет Саудовская Аравия. Четвертая стратегия – двойные инновации одновременно в военном и в гражданском секторах. Яркий пример – американская GPS. В рамках стратегии используется бюджет Пентагона, который дополняется средствами потребительского рынка. Рынок приемников GPS уже пять лет назад составил 15 миллиардов долларов. В цену каждого навигатора заложены издержки на развитие орбитальной группировки. Так же созданы беспилотные аппараты, которые нужны не только военным, но и лесникам, пожарным и геологам. А главное достижение этой стратегии – Интернет.

Какая стратегия лучше? Я был знаком с нобелевским лауреатом Василием Леонтьевым, выходцем из России. Он интересовался нашей страной, не забыл язык, но кривую забавно называл «курва», смешивая русский с английским (curve). Леонтьев говорил, что задача экономиста – грамотно составить меню, выбор блюд – за политиком.

России пора перестать метаться между лозунгами, а выбрать стратегию и четко и упорно придерживаться ее хотя бы на протяжении двадцати лет. Я абсолютно уверен, что в итоге мы добьемся всего задуманного. Повторю: русские – творческий народ, нам не хватает умения и возможности рисковать. Давайте тогда заложим риск в государственную стратегию!

Вопрос: Инновации возникают на пересечении общественных потребностей, спроса и технологического предложения, у которого своя логика развития. Чего ждет общество и что может в скором времени предложить ему наука?

Ответ: В поисках этого пересечения – секрет инноваций. Важен баланс спроса и технологического предложения. Сегодня платежеспособный спрос направлен на интернет-технологии, которые дают 25 процентов роста ВВП в странах ЕС. Платежеспособен спрос на энергосбережение, альтернативное топливо, экологичные технологии, на медицину – детские болезни, генетическое тестирование, здоровая старость. Технологическое предложение – глобальные телекоммуникационные сети с персональным доступом. А также «бесшовная» конвергенция фиксированных и мобильных технологий, пакет quadra play (информация, связь, мониторинг, управление, развлечения), интеграция высокоскоростных магистралей с малыми сетями и «тяжелым» контентом. Кроме того, конвергенция технологий NBIC (нанотехнологии, биотехнологии, информационные технологии, когнитивные науки). Произойдет бурный взлет нанотехнологий. После 2020 года вероятен цивилизационный перелом, связанный с биоэкономикой.

Вопрос: Инновационному рассвету над Россией может помешать то, что некому будет флаг в руки взять. Утечка умов продолжается – и не только на Запад. Еще больше внутренняя эмиграция из науки в бизнес. Лишь немногие выпускники даже элитных технических вузов работают по специальности.

Ответ: Это самая большая и болезненная проблема. По моим оценкам, с 1990 года за границу уехало около миллиона специалистов, которые составляли интеллектуальный цвет нации. Боюсь, что это может привести к генетическим изменениям, к деградации нации. Недавно был в Кремле, где президент вручал премии молодым ученым. Дай Бог, чтобы они не уехали! Ученому, чтобы заниматься наукой, надо немного – жилье, сносная зарплата, оборудование, статус в обществе. Яхты и яйца Фаберже ученому не нужны, но сам он совершенно необходим стране. Не случайно только три вещи имеют во всех странах одинаковую цену – это нефть, бриллианты и мозги.

Вопрос: Если, как вы говорите, русский человек по природе не тянется к инновациям, то почему вы испытываете такую боль за их будущее? Что-то личное?

Ответ: Мой отец почти всю жизнь проработал заместителем главного конструктора знаменитого «Сатурна» в Рыбинске, где делают авиадвигатели. Отец был в океанском походе авианесущей группы «Минск», где испытывались боевые машины с его моторами. Я и сам МАИ окончил, до сих пор близко дружу с теми, кто жизнь отдал самолетам. От отца остались макеты и фотографии изделий, которых даже профессиональные летчики никогда не видели. Поверьте, я знаю, о чем говорю, когда утверждаю, что у России при правильной постановке дела прекрасное инновационное будущее.

2009

Данный текст является ознакомительным фрагментом.