ФИЛОСОФ ИВАН ШАРАПОВ. МЫСЛЬ АРЕСТОВАТЬ И ОСТАНОВИТЬ НЕЛЬЗЯ

ФИЛОСОФ ИВАН ШАРАПОВ. МЫСЛЬ АРЕСТОВАТЬ И ОСТАНОВИТЬ НЕЛЬЗЯ

В XIX столетии считалось, что русский интеллигент должен отслужить в армии. В конце века ему полагалось отсидеть в темнице. А в советское время в «набор» интеллигента вошло знакомство с психиатрической клиникой. Ивану Прокофьевичу Шарапову за свою 90-летнюю жизнь пришлось испить из каждой чаши…

В 1930 году Максим Горький, пребывавший в солнечном Сорренто, получил письмо от студента Среднеазиатского индустриального института Ивана Шарапова. Молодой коммунист как на духу высказывал человеку, о котором знал только то, что тот является великим пролетарским писателем, свои самые сокровенные мысли. Вырождение советского общества, бюрократизм, мещанство, разложение партии и комсомола. Что любопытно: о том же писал сам Горький в своих ставших известными десятилетия спустя «Несвоевременных мыслях».

Но писатель должен блюсти молодежь, особенно если письмо через столько границ, столько рук прошло. И Горький пишет своему наивному корреспонденту: «За такие слова, сказанные в наши дни, в нашей стране, следовало бы философам – подобным Вам – уши драть! Люди, подобные Вам, должны быть удаляемы от молодежи, как удаляют прокаженных. Наша молодежь живет и воспитывается на службу революции, которая должна перестроить мир. Уйдите прочь от нее, Вы больной и загнивший». Но самое главное: «Предупреждаю Вас, что письмо Ваше я сообщу в агитпроп. Я не могу поступить иначе».

После такого предупреждения Иван Шарапов счел за лучшее не испытывать судьбу и на тринадцать лет ушел с геологами в сибирскую тайгу, участвовал в открытии множества месторождений – и золотых, и урановых. Но печать прокаженного на нем стояла, и опасность ареста витала постоянно, как только проезжал большие города. Слегка смилостивились, кажется, лишь перед войной, когда Шарапов во главе экспедиции открыл архиважные для авиации пьезокварцевые жилы на Полярном Урале.

На Иванах земля держится

Доктор геолого-минералогических наук Шарапов с предельной точностью вычислил, сколько времени ему потребуется для завершения начатого исполинского труда. Еще не менее десяти лет уйдет, пока в многотомной истории гуманизма не будет поставлена последняя точка. Пока закончена история Древнего мира и пишется история Средневековья. Сто лет – достойный рубеж, далее которого Иван Прокофьевич не заглядывает.

Надо спешить. Он встает каждый день в три утра и садится за работу. Его дом завален книгами, недостающие доставляют из Ленинской библиотеки. Еще недавно он позволял себе прогуливаться в Лосиноостровском парке. Потом заменил свой моцион променадом по бульвару. Теперь раз в два дня выходит посидеть на скамеечке у подъезда. По хозяйству ему помогает медсестра из собеса. А жена Агата Петровна, с которой они вместе уже 70 лет, умирать собралась. Иван Прокофьевич отговаривает. Надо погодить до триумфа, увидеть собственными глазами, как победно завершилась его многотрудная жизнь…

Он родился в деревне Курдюки на Тамбовщине. Как и старшего брата, назвали Иваном. Прихоть вечно пьяного сельского батюшки, который всех детей в округе по веселому куражу нарекал своим именем. С восьми лет Иван сам добывал себе на хлеб. Сначала милостыню просил, потом подпаском устроился, до пастуха дорос.

В 1920 году антоновцы зарубили всех местных комсомольцев. К Шарапову пришли дружки Иван Пятибратов и Иван Цепин, предложили восстановить комсомольскую ячейку. Иван Шарапов стал комсомольцем, поступил в Тамбовскую губсовпартшколу, был бойцом ЧОНа. Вступил в ВАПП, писал стихи, очерки. В 1925 году участвовал в литературном суде над погибшим Есениным, был адвокатом и проиграл.

Опять губсовпартшкола, преподавание в техникуме, учеба в институте. И работа в агитпропкабинете, где скапливались книги на любой вкус. Но книги, как известно, читать опасно – во многой мудрости многая печаль. Прочитал «Майн кампф» и с ужасом нашел почти точные соответствия с трудами Маркса, которые, кстати, мог цитировать по памяти страницами. Основателю коммунистического учения не нравились славяне, румыны и черногорцы, а эмансипацию евреев он понимал как «эмансипацию общества от евреев». Стал Иван обращаться за разъяснением к вышестоящим товарищам – они шарахались. И тогда угораздило написать Горькому. Реакция была такая, что незадачливый философ помнил о ней всю жизнь.

Вредные примеси надо вытравливать

Наконец предложили выбраться из тайги, да и самому казалось, что гроза миновала. С 1947 года Шарапов заведовал кафедрами в Иркутске, Орджоникидзе, Донецке, Перми. Приобрел известность в научных кругах. Написал основополагающий труд «Элементы-примеси в комплексных рудах», где впервые в геологии пытался применить математический аппарат, а также проводил утвердившуюся ныне в умах мысль о хищнических способах разработки природных богатств.

Наступила «оттепель», налетели разоблачения. Шарапову, который долгие годы не высказывался на общественные темы, стало невмоготу. И он сочинил историко-философскую работу «Новый класс». Еще не зная Джиласа, Шарапов рассуждал о всесилии номенклатуры и эксплуатации ею других слоев советского общества. Он сформулировал первый признак номенклатуры – презумпция неподсудности.

Тогда же Шарапов стал рассылать письма советским писателям, кого читал и уважал. В этих письмах он высказывал сомнения в отношении социалистического реализма, подрывая тем самым устои ремесла. Семь писем неведомыми путями попали в КГБ. Стало известно в органах и о преступных измышлениях «Нового класса», и о дневнике с записями, порочащими строй. Решающее слагаемое – московские ученые из Института геологии рудных месторождений вместо рецензии на «Элементы-примеси», которую испросил Шарапов, направили донос в КГБ, будто в этой книге разглашаются секретные данные и содержится умышленный поклеп на советскую горную промышленность.

Новые университеты доцента Шарапова

Мытарства вольнодумцев в СССР неповторимо трагичны, что удивительно при скудном однообразии внешних сюжетов. Тюремная одиссея доцента Шарапова прошла по таким печально знаменитым местам, как Институт судебной психиатрии имени Сербского и Дубровлаг в Мордовии. Его душевное равновесие не поколебали, признали здоровым и приговорили за антисоветскую пропаганду к 8 годам лагерей и 5 годам запрета на преподавательскую работу. Суровость приговора вызвана еще и тем, что Шарапов не покаялся, вину не признал, а все твердил, что выступал против линии партии, а не против государства.

В тюрьме Иван Прокофьевич, уже зрелый человек, узнал много нового. Нигде он не встречал так много настоящих русских интеллигентов. Благодарен врачам из Прибалтики, которые спасли ему жизнь. Благодарен канонику из Эстонии за душевные разговоры. Многие замечательные люди, попавшие в Дубровлаг, пожертвовали своим благом ради того, как понял Шарапов, чтобы рассеять хотя бы одно заблуждение в народе. Но озлобленный и тысячу раз обманутый народ, и это он понял, бросал в них камни и выдавал КГБ. Тогда Шарапов подумал, что не честнее ли ему было прямо заявить о своем неприятии социализма, бороться со строем в открытую? Но его друг, здоровенный атлет Олексий Тихий, так и поступал, даже в лагерях, – и умер в карцере.

Репрессии закончились, как считает Шарапов, забавно: в 1989 году его восстановили в партии и полностью реабилитировали. Надо признать, что восстановления упорно добивался сам Иван Прокофьевич. Не по чистоте души, а с хитрым расчетом. Хотел своим повторным членством дискредитировать партию, заставить ее в ошибках расписаться. Это было с его стороны нечестно. Но Шарапов считает, что честно себя вести можно только с честными, а здесь он не погрешил.

В лагере он по памяти восстановил свои утраченные лекции по математической геологии. Вынес записи на обвинительном заключении – между строк. Впоследствии его книга выдержала несколько изданий, в том числе за рубежом. Всего у Шарапова более 150 научных статей и монографий по геологии.

Но последние годы он работает исключительно в области гуманитарных дисциплин. Написаны энциклопедии афоризмов для ученых и учителей, собственного сочинения «Гуманистический манифест» – в пику сочинению Маркса, с которым не может помириться с юных лет. В работе главный труд – полная «История гуманизма» в нескольких томах. Половина пенсии уходит на оплату машинисткам. И копятся деньги на типографию. Три брошюры старику удалось издать – мизерными, естественно, тиражами.

Иван Прокофьевич очень гордится своей социальной утопией, которая, он уверен, является единственным путем для России. Называется строй просвещенной демократией, которую надо установить в России лет на 100, направить на образование до 40 процентов бюджета, интеллигентов поставить во главе мировоззренческих кружков для молодежи. Только через три-четыре поколения просвещенный народ созреет и решит, что ему нужно.

Из последних наблюдений Ивана Шарапова

«Некомпетентность российских государственных деятелей – это маска, за которой скрывается государственная мафия. Государство оказалось преступной организацией, во главе которой стоит старая номенклатура».

«Все наши беды от того, что мы, русский народ, пропитались рабским духом и совсем утратили духовный потенциал. Мы рабы страстей, и западная демократия нам не по плечу. Ненависть к образованному классу превратилась у нас в ненависть к образованию. Свои страсти мы можем сдерживать только под влиянием внешней силы, а не по внутреннему побуждению».

«Под влиянием момента наши люди способны как на величайший героизм, безграничную доброту и самоотверженность, так и на трусость, жестокость, насилие. Это называют широтой русской души, размахом и удалью, а иногда – безумием и зверством. А в сущности это одно и то же».

Иван Прокофьевич, как признается, лечится от болезней за письменным столом. Работа – это его последняя радость.

Правда, когда мы виделись в последний раз, еще одно просветление произошло – Агата Петровна встала посмотреть, над чем муж корпит.

Шарапов в этот момент заканчивал труд «Куда ты катишься, Россия?». И чувствовал себя он совершенно молодым.