ЛЕНИН В ЭКВАДОРЕ
ЛЕНИН В ЭКВАДОРЕ
В день, когда нацисты уничтожили в Киеве памятник Ленину, мы были в Кито — высокогорной столице республики Эквадор. Здесь, в Андах, проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов — глобальный форум левых и социальных активистов, организованный при деятельной поддержке эквадорского правительства.
Как раз накануне киевских событий мы знакомились с эквадорскими комсомольцами, среди которых был низкорослый худенький подросток по имени Ленин. Подобные имена достаточно обычны для политизированной культуры Латинской Америки. К примеру, одного из эквадорских прокуроров, о котором рассказал нам Олег Ясинский, зовут Троцким — и он ведет борьбу с престарелым индейским вождем по имени Сталин, который нелегально продает в США цанцы — человеческие головы, обработанные по традиционному способу племени шуаров. Но этот юный эквадорский Ленин пока что лишь открывает свою политическую биографию. Старшие товарищи представили его украинским и российским делегатам только из-за его имени — однако комсомолец не понимал ни слова по-английски и растерянно слушал наш разговор с галерки фестивального павильона. Потом я застал его слушающим музыку на лужайке, где на фоне далеких вулканов играл фольклорный индейский ансамбль.
Я сразу вспомнил об этом после вестей из Киева, оценив иронию истории и географическую широту ее причудливых параллелей. В то время как в странах бывшего СССР торжествует правая реакция и одураченная пропагандой толпа атакует памятники Ленину — как символ практики и идей, которым враждебна наша националистическая буржуазия, — где-то в другом мире идет обратный исторический процесс, традиция которого восходит к давнишним революционным событиям в России и Украине. И названный в честь Ленина мальчик вполне может служить символом этого векового процесса — не каменным, а живым.
Выступая перед участниками фестиваля, мы ловили себя на том, как трудно объяснить им природу иллюзий в отношении Европейского Союза — которые на деле являются все теми же старыми позднесоветскими чаяниями пришествия «настоящего» капитализма, помноженными на тотальную гегемонию правой антикоммунистической пропаганды. Однако большинство активистов сами уловили политическую суть Евромайдана. «Похоже, что это революция наоборот», — сказал о киевских событиях коммунист Диего Винтимилья, двадцатипятилетний депутат местного парламента с панковским «ирокезом» на голове, который пригласил нас на «коммунистический завтрак» в местной «Верховной Раде». Он насмешливо напомнил, что во время недавних событий в Эквадоре, когда протестовавшие против неолиберальных реформ индейцы и левые вошли в Кито, захватив президентский дворец, они не тронули памятники испанским конкистадорам — но зато сумели дважды за десять лет взять власть в стране, а потом отстояли ее, отразив попытку правого путча.
«Видимо, потому, что мы учились у Ленина», — говорил об этом Диего.
И действительно— практический опыт молодых эквадорских активистов позволяет прочувствовать разницу между революционной борьбой и политическим шоу Евромайдана. Это люди из поколения революции 2000 года — когда неолиберальные реформы закончились для Эквадора дефолтом и правительство местного «чикагского мальчика» Хамиля Муада, изучавшего госуправление в Гарварде, приняло решение отказаться от национальной валюты сукре в пользу американского доллара. К восставшим жителям Кито примкнул Лусио Гутьеррес, командовавший полком президентской охраны, — и впоследствии он выиграл президентские выборы, опираясь на поддержку индейских движений. Популярный военный шел на выборы с имиджем «нового Чавеса», однако, придя к власти, он запросил новые кредиты МВФ, попытавшись приватизировать под их гарантию пенсионную систему страны. Это привело к новому массовому народному восстанию в апреле 2005 года. «Группы студентов бросились захватывать автобусы и перегораживать ими улицы с криками "Viva el раю!”— "Да здравствует забастовка!"» — рассказывает об этом один из участников событий.
Гутьеррес, который рассчитывал на поддержку США, ввел в стране режим чрезвычайного положения и направил на улицы Кито войска. Однако армейские части отказались подавлять протесты. Вчерашний народный любимец был низложен, укрылся в бразильском посольстве, а затем бежал из страны.
Эквадорские левые с восторгом рассказывают о тех днях — когда на старинных улицах Кито, с его волшебно красивой архитектурной застройкой, которая позволила этому городу одним из первых попасть в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, проходили ожесточенные столкновения с полицейскими. Разочарование в «мессии» Гутьерресе не прошло даром. Левые и индейские организации сумели организоваться в мощное политическое движение, выдвинув из своей среды нового кандидата — будущего президента Рафаэля Корреа, который обязался воплотить в жизнь программу социальных реформ. Она предусматривала аграрную реформу, борьбу с безработицей, снабжение населения продовольствием по сниженным ценам, доступное для всех эквадорцев образование и медобслуживание, а также строительство жилья для всех нуждающихся в нем граждан.
Корреа шел на выборы от Социалистической партии «Широкий фронт Эквадора», которая несколькими годами ранее получила в парламенте всего одно место, — однако он опирался на поддержку широкой демократической коалиции, обеспечившей ему уверенную победу. Стоит заметить, что этот экономист с дипломом университета Иллинойса отнюдь не имел репутации левого радикала и рассматривался многими в качестве очередного покладистого кандидата от правящего класса. Восемь лет назад, в 2006 году, навряд ли кто-то мог бы представить его стоящим перед коммунистической молодежью со всей планеты на открытии Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Президент Эквадора целый час стоически выступал там под проливным дождем, внезапно упавшим из сорвавшейся с окрестных гор тучи, рассказывая о борьбе против неолиберального капитализма и империалистической политики стран «мирового центра».
Однако Корреа в достаточно короткий срок провел в стране социал-демократические реформы, успех которых нехотя признают даже недоброжелательные к нему издания глобальной финансовой элиты. Взяв за образец опыт Уго Чавеса, он перераспределил в пользу социальной политики государства нефтяную ренту, поднял налоги для бизнеса и представил нации местный вариант «Боливарианской конституции», которая стала базисной основой его программы. Этот основной документ нового Эквадора провозгласил начало процесса «гражданской революции», с опорой на низовые структуры «демократии участия». Причем тезисы новой конституции достаточно последовательно внедряются в общественно-политическую жизнь страны, которая еще недавно была эталонной «банановой республикой» — вотчиной закулисно управлявших ей латифундистов и колонией печально знаменитой компании «Юнайтед Фрут», иронически воспетой О. Генри в его «Королях и капусте».
«В отличие от постсоветской России и других реакционных стран, в Эквадоре это отнюдь не превратилось в пустой звук — местное самоуправление не фикция, а реальный механизм, который мы наблюдали на практике, а демократические процедуры могут реально работать, когда люди заинтересованы в участии в управлении страной. Входе поездки мы познакомились со многими эквадорскими управленцами различных звеньев и уровней, и, должна сказать, впечатление от них очень сильное», — написала об этом Дарья Митина, вместе с которой мы познавали реалии эквадорской политики.
В самом деле, представители эквадорского политического процесса разительно отличаются от их постсоветских коллег— не только своей доступностью и подчеркнутым демократизмом, но, в первую очередь, своими идейными взглядами. На наш парламентский завтрак с депутатом-панком Винтимильей пришла Паола Рабон — обаятельная девушка и прекрасный оратор, депутат от партии президента Корреа. Она подробно рассказывала о борьбе за гендерное равенство в эквадорском обществе. Об успехах этой политики можно было судить по выступлениям Габриэлы Риваденейра — спикера Национальной Ассамблеи Эквадора, которая также предпочитает одеваться в неформальном, почти «тинейджерском» стиле и говорит о необходимости расширения и радикализации «гражданской революции». А глава местного МИД Рикардо Патиньо Арока — человек, который вместе с Корреа решился предоставить политическое убежище Джулиану Ассанжу, после чего стал жертвой прослушки американских спецслужб, — запросто пел для гостей фестиваля под мелодию саксофона.
Внешняя политика Эквадора вообще является примером того, как социальные реформы в считанные годы превращают зависимую «банановую республику» в самостоятельный субъект мировой политики, который использует дипломатию в интересах своего народа — а не является объектом торга имперских сверхдержав, каковым давно стала квазиреволюционная Украина. Несмотря на дипломатическую гибкость Рафаеля Корреа, который то прерывает, то возобновляет торговые переговоры с Евросоюзом и США, он никогда не скрывал, что является противником вступления в зоны свободной торговли с этими странами.
«Один из великих мифов и обманов состоит именно в том, что свободная торговля — лучший способ вести обмен. Если бы договоры о свободной торговле производили магический эффект, то Мексика, которая в течение двадцати лет имеет такой договор с Соединенными Штатами и Канадой, уже давно бы была высокоразвитой страной», — заявил с трибуны ООН Корреа
Он видит экономическое будущее страны в равноправном сотрудничестве с другими государствами южноамериканского континента, которые отказались от навязанного им ранее неолиберального курса. В своей риторике Корреа часто апеллирует к образу Великой Колумбии — республики Симона Боливара, которая включала в себя земли нынешней Венесуэлы, Колумбии, Панамы, Эквадора — а также, де-факто, земли Боливии, Перу, Гайаны и даже часть современной Бразилии. Фигура венесуэльца Боливара является знаковой для истории этой страны. Лидер антиколониальной борьбы разбил испанцев на окраинах Кито, в битве на склонах вулкана Пичинча, а затем вступил в ликующий город, где его сердце покорила местная патриотка Мануэла Саэнс — «освободительница Освободителя», как называл ее сам влюбленный креол. Имя Боливара является сегодня политическим символом латиноамериканской интеграции, который понятен не только левым политикам, но и простым гражданам. И это разительно отличает «гражданскую революцию» от ксенофобской националистической повестки Евромайдана.
Но главным впечатлением от Эквадора стали не встречи с его левыми чиновниками — а видимые результаты социальной трансформации общества этой страны. Олег Ясинский, который читал этим летом в Киеве лекцию о революционных процессах в Латинской Америке, был прав, указывая на то, что достижения эквадорских реформ зачастую могут служить примером для Боливии и Венесуэлы. Так, в Эквадоре достаточно низкий уровень преступности — особенно на фоне сопредельных с ним стран региона. Здесь успешно решается инфраструктурная транспортная проблема — новые дороги и развязки заметны не только в Кито, где запущены линии метробусов. Основные трассы в высокогорных Андах прошли капитальный ремонт, а их качество является для равнинной Украины недостижимой мечтой. Трущобных районов сравнительно немного, а строительство доступного жилья на социальные кредиты от государства заметно активизировалось. В стране работает миссия кубинских врачей, а образование, расходы на которое удвоились, впервые стало доступным для большинства граждан— включая и прежде неграмотную индейскую молодежь. Специальная национальная программа обеспечивает граждан свободным доступом к ресурсам питьевой воды, а правительство изо всех сил старается тормозить рост цен на основные продукты питания — картофель, бананы, маис и маисовую муку, юку, кофе и сахар.
Проблема безработицы все еще высока— во многом это связано с тем, что деиндустриализованная «банановая» экс-колония только пытается развить собственную промышленность, — однако правительство пытается трудоустроить основную массу индейских крестьян, которые приходят в Кито из горных провинций. Если в Венесуэле роль социального лифта традиционно играет черпающая кадры из «низов» армия, то в Эквадоре эту роль отчасти выполняет полиция, которая была реформирована и больше похожа сейчас на народные дружины. Такие полицейские, без экипировки, а иногда и без всяких спец-средств, парами прогуливаются по Кито, не проявляя агрессии даже при виде подравшихся между собой горожан. А индейских женщин, которые и в столице не отказываются от своей традиционной одежды из шерсти альпака, массово набирают на работу в коммунальные службы города — что также дает небольшой, но стабильный заработок. Трудовое законодательство Эквадора считается одним из самых прогрессивных в Латинской Америке, и государство обычно становится на сторону наемных работников в трудовых конфликтах с частным бизнесом — что дает Корреа поддержку значительной части профактивистов.
«Правительство Корреа рапортует о том, что оно отремонтировало 5000 школ и построило 18 больниц и 250 оздоровительных центров по все стране. "По всему Эквадору вы найдете людей, которые скажут, что Корреа построил эту дорогу, или что этой школы здесь раньше не было, или что они теперь получают денежные субсидии... Кто может поспорить с этим?"», — говорит Паулина Ре-кальде, глава местной организации по опросу общественного мнения Perfiles de Opinion, которую цитирует агентство Reuters.
Конечно, не стоит идеализировать эквадорские реформы — несмотря на очевидные достижения, очевиден их ограниченный и половинчатый характер. Аграрная реформа на плодородной низине Косты — океанском побережье страны— тормозится активным сопротивлением латифундистов, которые превратили этот регион в свой политический оплот, исподволь настраивая местных креолов и мулатов против «захвативших страну» андских индейцев. В то же время, по словам местного политического активиста, который показывал нам эти места, в последнее время популярность Корреа растет и здесь — за счет его социально-ориентированной политики и тех самых хороших дорог. Однако буржуазия по-прежнему контролирует большинство ведущих предприятий страны и ее банковскую систему и торговую сферу — а избавиться от американского доллара, навязанного Эквадору после дефолта, так и не удалось, что явно является больной темой для сторонников президента Корреа. В республике легализована проституция, сохранившаяся здесь в тех архаических формах, которые веками существовали в Латинской Америке и известны у нас по романам Льосы, Маркеса и Амаду. А бедность — хоть и не кричащая — никуда не делась из городов Эквадора.
Активисты левого крыла местного комсомола — который раскололся на две фракции по вопросу об отношении к политике Рафаэля Корреа, — прямо рассказывали нам о том, что правительство старается ограничить радикализм низовых движений и не готово углублять революционный процесс. Однако вместе с тем они также не видят сегодня альтернативы поддержке программы эквадорского президента, сотрудничая с его сторонниками — что выгодно отличает этих людей от постсоветских левых сектантов.
Впрочем, безальтернативность кандидатуры исключительно популярного в стране Корреа, которую признают как его сторонники, так и его оппоненты, может явиться ахиллесовой пятой эквадорской «гражданской революции». Это стоило бы назвать «проклятьем Чавеса» — очевидно, что процессы социальных реформ в латиноамериканских странах практически в каждом случае во многом завязаны на харизматические личности революционных лидеров — несмотря на то, что они действительно опираются на низовую активность масс. И хотя Корреа заявил, что не будет баллотироваться на следующий президентский срок, соблазн нарушить это обещание, изменив конституцию, будет очень велик — особенно потому, что такая инициатива явно нашла бы широкую поддержку среди его сторонников. Именно их массовая поддержка позволила подавить попытку путча в конце 2010 года— когда бывший президент Лусио Гутьеррес организовал выступление офицеров военной полиции, недовольных сокращением льгот. Когда к ним вышел Корреа, в него бросили несколько гранат со слезоточивым газом, а затем на несколько часов блокировали контуженного президента в госпитале. Мятежники захватили аэропорт и пошли на штурм президентского дворца, с балкона которого выступал перед народом Корреа. Однако жители Кито вышли на улицы, сорвав попытку переворота, — что стало важнейшим показателем успешности политики эквадорского правительства.
Сегодня эти успехи по своему признает даже недоброжелательный к идеям «гражданской революции» «Первый мир» — поскольку все больше европейцев, североамериканцев и израильтян переезжают на постоянное местожительство в Эквадор.
«В страну едут молодые немцы, испанцы, британцы. Про американцев и говорить не приходится: для многих представителей среднего класса США "свой хостел в Эквадоре"—расхожий синоним мечты о благополучной пенсии. Приезжих я встречал и в горном Кито, и в прибрежном Гуай-якиле, и в Амазонии, и на Галапагосах. Постсоветские эмигранты часто выбирают жизнь среди великолепной колониальной архитектуры Локи и Куэнки. Особенно много переселенцев в маленьких городках на берегу Тихого океана. Взять хотя бы серферский поселок Монтаньиту, который в действительности представляет собой новый Вавилон. Большая часть населения — израильтяне. По крайней мере хумус или кошерную шаурму тут найти гораздо проще, чем привычные для Эквадора блюда вэрдэса (жареных бананов), севиче (сырых морепродуктов в соке лайма — местной альтернативы суши) или куя (любимого блюда индейцев— жареной морской свинки). Встретить здесь бывшего сибиряка или дублинца куда проще, чем превалирующих в остальных регионах государства метисов. По словам новоэквадорцев, именно в этом месте они нашли квинтэссенцию того, за чем и ехали сюда, — вечное лето и тотальную дешевизну», — восторженно пишет в журнале «Корреспондент» Антон Зайчковский, директор по развитию одного из известных модных агентств.
Постсоветские хипстеры вряд ли задумываются над тем, что все эти «ужасы эквадорского социализма», привлекающие их в далекую андскую страну, во многом являются достижениями левого курса, которым так пугает их The Economist. У себя дома они ритуально клянут Ленина и «наследие совка» — но не стесняются пользоваться плодами социально-ориентированной политики Корреа, сторонники которого не скрывают, как важно для них ленинское наследие.
Сравнив Украину и Эквадор, несложно увидеть, что пути истории ведут их в противоположных исторических направлениях. Украинское общество стремительно деградирует— как в социально-экономическом, так и в культурном аспектах. Страна полуобразованных, отформатированных правой пропагандой людей, которая выбрала своим идеалом Средневековье, опускается вниз — к своим новым темным векам. В то время как Эквадор, никогда не имевший базиса, доставшегося украинцам от советской эпохи, пропагандирует идеалы социального и экономического прогресса, стремясь создать то, что мы теряем сегодня. Провинциальная украинская интеллигенция до сих пор молится богам свободного рынка и этнического шовинизма — а образованные эквадорцы стараются освободить от этих идолов свой народ. Украинские политики из властного и оппозиционного лагеря отделены от сограждан Китайской стеной неравенства и привилегий — в то время как эквадорское правительство опирается на активный диалог с населением своей страны, разъясняя суть своих законодательных предложений и реагируя на критические замечания. Олег Ясинский правильно подчеркивал для нас значение этой стратегии — которая, по его словам, во многом помогла реформам Корреа. Язык ненависти и погромное насилие, ставшие визитными карточками правого киевского Майдана, выдают черносотенные взгляды многих его участников — в той же мере, как доброжелательность и открытость эквадорского общества отражает совершенно другую социальную психологию масс.
Мы движемся в прошлое, мимоходом повстречавшись с андской страной, которая строит лучшее будущее для всего общества — а не только для кучки сверхбогачей.
То, что мы видели в Эквадоре, Венесуэле, на Кубе — при всех различиях и противоречиях их опыта, — может быть очень важным для политической практики таких далеких от них постсоветских стран. Южная Америка является сегодня лабораторией сущностного преобразования общества, которое только и заслуживает названия «революция», испачканного у нас руками правых погромщиков. Это лучшая политическая школа современности, исключительно важная в эпоху глобального кризиса и системной реакции. Она учит тому, что организованное движение, которое ставит перед собой цель борьбы за политическую власть и борется за влияние на массы, отказываясь прозябать в уютном комфорте сетевой маргинальности или бежать в хвосте у буржуазии, способно изменить вектор исторического процесса. Даже после веков колониальной зависимости и после десятилетий правого террора.
То, что случилось там, может произойти и на нашей земле — что не в последнюю очередь зависит от наших общих усилий. «Маятник качнется в правильную сторону». Вопрос лишь в цене, которую нужно платить за это целым поколениям — как это было здесь, в Латинской Америке, которая прошла через эпоху господства правых — и как это будет у нас, где Ленин тоже не вечно останется застывшим в камне.
Однажды он вернется к нам из Америки.
Liva.com.ua, январь 2014 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.