Алекс Ла ГУМА (ЮАР) ПОРТРЕТ В ГОСТИНОЙ

Алекс Ла ГУМА (ЮАР)

ПОРТРЕТ В ГОСТИНОЙ

Окно глядело на глухой задний дворик, где на веревках сохло белье. Подгнившая калитка в заборе вела в проулок. В заставленной мебелью крошечной гостиной даже летом было прохладно и сумрачно. Причудливые тени от кружевных занавесок ложились на потертую кушетку, коврик из шкуры лани, вышитые салфетки на стульях. На бамбуковой этажерке среди вороха викторианских безделушек хранились чучела двух попугаев под стеклянными колпаками. Обстановка и дом принадлежали моей бабке, приютившей нас.

Подобно призраку королевы Виктории, бабушка безраздельно царствовала повсюду в доме. Она старалась казаться строгой, но круглое лицо лучилось добротой. Седеющие волосы были собраны в тугой узел.

На стене в гостиной в золоченой рамке висела большая старинная фотография моего деда. Внимательные глаза с любопытством следили за нами, белые бачки топорщились, густая борода покоилась на высоком крахмальном воротничке.

Таков был бабушкин муж, я не застал его в живых. По рассказам, в молодости бабушка была красавицей — в ее жилах текла яванская кровь. Работала бабушка служанкой в здании парламента Капской колонии. Один известный депутат добивался ее любви, но она отдала предпочтение шотландскому плотнику и родила ему дочь — мою мать.

Мать была работницей табачной фабрики, отец — профсоюзным деятелем. Мальчишкой я обожал оловянных солдатиков и почти все время торчал в гостиной, ведя игрушечные баталии под неустанным надзором деда и бабушки. Бабушка, которую все мы называли не иначе как мама, обкармливала меня мороженым с имбирной шипучкой — лакомством, к которому и сама была неравнодушна.

На стене в гостиной висел еще один портрет: мужчина в простой матерчатой кепке и скромном костюме на мощенной булыжником набережной. Одна рука в кармане брюк. Казалось, что он пристально вглядывается в будущее. За его спиной высились какие-то башни. В отличие от деда у этого человека не было ни высокого воротничка, ни седых бачков. Только бородка клинышком и самая обыкновенная сорочка.

Я еще не знал, кто этот человек, но чувствовал, что портрет висит здесь не случайно. Домашние относились к нему очень бережно.

И вот однажды я спросил у бабушки:

— Кто этот дядя?

— Твой отец привез эту картинку из России, далекой далекой страны, — ответила бабушка со своего «тронного» места на кушетке. — Это очень нужный человек. Не пролей шипучку — я только что пол натерла!

— А что такое нужный человек? — помню, спросил я.

— Тот, кто делает добро. У родителей спроси — они тебе лучше объяснят.

Отец бывал дома редко, пропадал на каких-то митингах. Я обратился к матери. Она сказала, что Ленин изменил жизнь русского народа, покончил с бедностью и нищетой и что мой отец — ученик Ленина.

— А русские к нам сюда собираются?

— Нет, — ответила мама, — но отец и другие люди, которые учатся у Ленина, укажут простому люду нашей страны путь к счастливому будущему.

— И тогда у всех детей будет вдосталь мороженого с шипучкой!

— Правильно! — подтвердила мама.

Пока мы жили в этом доме, перед нами всегда был человек в скромном костюме и матерчатой кепке, со взглядом, устремленным в будущее. Отец вел свои нескончаемые битвы, руководил бастующими, выступал на митингах. Помню, как он шагал однажды с красным знаменем в руках. Потом его посадили в тюрьму. Когда срок кончился, мы пришли встречать отца к воротам тюрьмы, и я не узнал его — так изменила лицо борода. Только побрившись, отец стал снова самим собой. В доме у нас все время говорили и спорили об учении Ленина. Казалось непостижимым, удивительным, что идеи человека из далекой страны могут вызывать горячие споры здесь, на другом конце света.

Я вырос, закончил школу, а портрет все висел на прежнем месте. Пришло и мне время ходить на митинги, участвовать в маршах и демонстрациях. Я купил кожаную куртку и матерчатую кепку, мне нравилось романтическое слово «революционер». Я вступил в комсомол, и отец растолковал мне, какая это честь и ответственность — быть коммунистом. Комсомольцы изучали труды Ленина и спорили с юношеским задором. Мы раздавали листовки и брошюры жадным до правды обитателям трущоб. И не только постигали ленинские идеи, но сами проповедовали их. Наверно, я был неплохим комсомольцем, потому что вскоре меня приняли в коммунистическую партию.

Когда к власти в стране пришло националистическое правительство, компартия была объявлена вне закона. Многие мои сверстники исчезли тогда с политической арены. Остались самые стойкие. Полиция травила коммунистов, врывалась в дома, уводила на допросы. Мы прятали книги и листовки на чердаках, в подвалах, зарывали в саду. Но портрет Ленина все висел в гостиной.

Когда я женился, среди свадебных подарков, полученных от отца, был и этот портрет. Я повесил его в своем новом доме. Не раз меня и мою жену бросали в тюрьму, но портрет оставался на прежнем месте. Думаю, что полицейские по невежеству и глупости не узнавали изображенного на нем человека.

Наши маленькие сыновья часто смотрели на портрет и называли человека «дядя Ленин», как и я сам в детстве.

Когда нас принудили покинуть родную землю, мы смогли увезти в изгнание лишь самое необходимое. Портрет был упакован в ящик с книгами, одеждой и домашней утварью.

Теперь мы живем в Лондоне, вдали от родины. Портрет Ленина, который подарили отцу в Москве в 1927 году, снова висит на стене в гостиной. Тот же портрет, та же рамка, тот же человек в скромном костюме и матерчатой кепке, пристально вглядывающийся в будущее.

Недавно мой девятилетний сын, сидя в кресле, задумчиво и долго смотрел на портрет, а потом сказал звонким голосом:

— В школе нам задали приготовить выступление на вольную тему. Скоро моя очередь.

— Какую же тему ты выбрал? — спросила жена.

— Я буду говорить о Ленине, — ответил сын.

Перевод с английского В. РАМЗЕСА