Владислав ДУНАЕВ ДЕТИ ФУДЗИЯМЫ
Владислав ДУНАЕВ
ДЕТИ ФУДЗИЯМЫ
«Папа, те, кто родился в Японии, все японцы?» — спросил меня маленький сын, в Токио начиналось его первое знакомство с окружающим миром. Детскому сознанию такой, казалось бы, нелепый вопрос был подсказан следующим эпизодом...
В косых полосах то ли снега с дождем, то ли дождя со снегом, столь характерного для ранней весны в Японии, к серому массивному зданию клиники подкатывали машины, тянулись пешеходы. После уличного ненастья люди попадали в море электрического света. Тепло и сухо. Длинные коридоры с навощенным линолеумом, медицинские работники в накрахмаленных халатах, чепцах, белых гольфах и туфлях. Рядом с раздевалкой в линию вытянулись кафе, киоски с цветами, детскими игрушками, книгами, журналами, парфюмерией. Обычная больничная обстановка: одни рожают и рождаются, другие болеют, умирают. Здесь начало, здесь и конец.
Я с детьми пришел в клинику по причине начала. Ночью под аккомпанемент ливня и ураганного ветра на свет появился еще один землянин. Утром по тамошним порядкам уже можно было посетить в палате роженицу, посмотреть на ребенка. Закончив ритуал поздравлений, мы последовали за счастливым отцом, чтобы взглянуть на его чадо. По обе стороны длиннющего коридора — застекленные от пола до потолка перегородки. За ними — кроватки новорожденных. Ряды черненьких головок и только, как островок, одна рыженькая. Наш парень резко выделялся на фоне остальных: голубые глаза, да и размером он чуть ли не вдвое превосходил своих сверстников. Мерно посапывая, завернутые в белые простынки, лежали маленькие япончики и японочки: черноволосые, личики смуглые, словно легкий загар уже коснулся их кожицы. У тех, кто бодрствовал, отчетливо виднелись пуговки черных глаз. Глядя на малышей, я подумал: пройдет какая-нибудь неделя, и счастливые родители начнут развозить их по домам. Позади останутся толстые больничные стены, тишина коридоров, мягкий электрический свет. В сопровождении бесшумных накрахмаленных медсестер малышей понесут к бесшумным эскалаторам, спустят их к бесшумным автоматическим стеклянным дверям, за которыми их встретит шумный Токио — бурлящий человеческими страстями мир. Что же ожидает их там, «рай» или «ад», как стало модно говорить после нашумевшего западного фильма о Швеции с подобным названием.
Мне не приходилось задавать такой вопрос кому-либо из японцев, но несколько лет общения с ними позволяют представить, как бы на него ответили взрослые и как дети. Думаю, взрослые наверняка сказали бы — «ад». Они заговорили бы о нестерпимо острой проблеме загрязнения окружающей среды, когда люди вместо воздуха дышат выхлопными газами или отходами химического и других видов производства, о том, что еще задолго до рождения ребенка вынуждены беспокоиться о том, хватит ли у них сил на его воспитание и обучение. Они стали бы говорить о том, что за малышом нет постоянного наблюдения врачей. Вероятно, знакомая парикмахерша, которая воспитывала двух сыновей-погодков, напомнила бы мне, что своих малышей она вынуждена держать у переносной печурки, обогревающей крошечное помещение с громким названием «Салон», которое пропитано запахами парфюмерии и химикалий. Зеленщица указала бы на сорванца внука, который на подростковом велосипеде не боится выписывать сложные виражи перед снующими по узкой улочке автомобилями. Вспоминаю детскую площадку рядом с домом, где мы жили. Она словно в насмешку называлась «Парком принца»: лишенная зелени, с металлическими конструкциями для лазания и двумя-тремя чахлыми деревьями. А вокруг — бесконечный поток автомашин. С детскими колясками и мячами в большие парки не пускают. Наступает лето, но на токийских улицах не увидишь длинных колонн автобусов с детьми, отъезжающими в летние лагеря. Токио покидают лишь счастливцы, у которых где-нибудь в деревне живут бабушки.
Конечно, могут найтись и возражения. Дети лишены врачебной помощи? Но ведь по радио ежедневно для матерей популярные консультации дают известные педиатры, они учат даже но характеру детского плача распознавать болезни, ставить диагноз! Вы жалуетесь, что с рождением ребенка матерям приходится бросить работу и надолго забыть о каких-либо развлечениях? Но ведь Япония позаимствовала за океаном и ввела у себя такую удобную систему, как «бэби-ситтэр бюро»: хозяйка может позвонить и заказать на два-три часа няню для ребенка, чтобы сходить самой в кино, магазины... Правда и то, что никакие радиоконсультации не заменят постоянного врачебного наблюдения, а ведь это ой как дорого стоит! Да и «бэби-ситтэр» стоит денег, а еще неизвестно, какая нянька попадется...
Так значит — «ад»? Но это понятно лишь взрослым, ведь на их плечи ложится бремя, которое ребята не могут не ощутить, ни понять. А ребятишкам жизнь представляется раем.
Я часто задумывался, чем это объяснить, и кажется, наконец, понял — тем, что внешне их жизнь протекает в обстановке вечного праздника. Праздник начинается уже на улице: бесконечными рядами тянутся лавки, занимающие первые этажи, как правило, двухэтажных японских домов. Со вторых этажей к уличным фонарям протянуты ленты из вощеной разноцветной бумаги и ярких синтетических материалов. В глазах рябит от розового, зеленого, небесно-голубого. Все это перебивается ярко-красными веселыми фонариками. На каждом шагу наталкиваешься на розовощекого манекена-кока, предлагающего подрумяненную курицу, или на изображение известного киноактера Мифунэ, рекламирующего пиво «Саппоро». Тут же любимец детворы Мумин — маленький бегемотик, рядом с ярко-красным телефонным автоматом стоят машины, ракеты с вибраторами, на которые дети взбираются и за мелочь — 10—20 иен — трясутся на них, пока мамы делают покупки. Повсюду масса восхитительных соблазнов. Вот бутылки с кока-колой. Каждый ребенок, даже не желая пить, обязательно попросит маму купить бутылку «коки». Тут же откупорит ее и, уже не обращая внимания на сам напиток, спешит отковырнуть картонную прокладку металлической пробки, чтобы заглянуть, нет ли на ней счастливой пометки, по которой можно выиграть, как по лотерейному билету, какую-нибудь игрушку или даже значительную сумму денег. Вспоминаю как самому с детьми приходилось ходить в аптеки вблизи дома. Дети, как правило, настаивали на том, чтобы идти в дальнюю аптеку, поскольку там в качестве непременных сувениров они получали надувные мячики и другие «необходимые» им пустячки, а в ближней — малоинтересные бумажные вертушки.
В маленьких кварталах владельцы аптек, магазинчиков, лавок через детей пытаются воздействовать на взрослых и в зависимости от суммы, потраченной родителями на покупки, «преподносят» ребятишкам приготовленные с этой целью забавные безделушки. С этим ребенок сталкивается ежедневно. А в воскресенье, в какой-нибудь из многочисленных японских праздников или день рождения, малыша ожидает поездка в универмаг или за город, в парк с различными аттракционами: американскими горами, комнатами смеха, сундуками страха. Попав с родителями в универмаг, ребенок не позволяет им заглядываться на шляпки, модные кофты, фотоаппараты, магнитофоны, а тащит на заветные три этажа, отведенные специально для детей, — этаж игрушек, крышу с различными аттракционами и кафе с кинотеатром. На этаже, где продаются игрушки, дети могут подойти к любому прилавку, взять любую вещь и даже сломать ее. За детьми следят девушки-продавщицы, обученные специальным навыкам обхождения с ними. Такая свобода предоставлена детям отнюдь не по доброте душевной, она основана на точном расчете и учитывает мельчайшие нюансы психологии детей и родителей. Возьмем, к примеру, кукольный бизнес. Подбирая подарок для дочери, я остановился на симпатичной, с длинными рыжими волосами кукле «Маргарет», не подозревая, что меня ожидает дальше. Благодаря телерекламе, дочь быстро сориентировалась, и мне вскоре пришлось покупать вещи «для Маргарет», начиная от повседневной одежды, праздничных туфелек и перчаток и кончая крошечным фотоаппаратом, солнечными очками, кухней, спальней. Через некоторое время я уже тащил небольшой сундучок-дом «для Маргарет», который в раскрытом состоянии превращался в трехкомнатную квартиру со всеми удобствами и даже с освещением. Стоимость «сундучка» в пять раз превышала стоимость самой Маргарет. Думая, что Маргарет наконец хорошо устроена, я успокоился. Но оказалось, что я недооценил изобретательность кукольного бизнеса — и вот появилась мама Маргарет, затем брат и сестра Маргарет и так далее. Бизнес этот разработан столь досконально, что детские игрушки фактически представляют в миниатюре весь мир взрослых и способны опустошить самый толстый кошелек...
Но вот покупка сделана, и, прижимая к груди сверток, перевязанный нарядными лентами, ребенок тянет родителей на крышу универмага, где его ожидают новые удовольствия — детская железная дорога, небольшое «чертово колесо», автомобильные гонки, взлет на ракете, стрельба в тире, автоматы, демонстрирующие цветные мультфильмы, и даже небольшой зоопарк. Вконец измотавшиеся родители уже сами с нетерпением тянут ребенка на последний этаж, где мороженое, сладкий рубленый лед и другие лакомства на время успокоят страсти ребят и позволят отдохнуть взрослым. Ребята возвращаются домой. Однако и здесь о них не забывают искушенные дельцы детского бизнеса, которые не жалеют денег на рекламу по телевидению и радио. Мальчики изо дня в день следят за похождениями десятилетнего Кэн-тяна, девочки подражают смелой и находчивой волейболистке Акко-тян. Известный американский многосерийный кинофильм из жизни зверей «Джуди» был немедленно использован бизнесом: на прилавках универмагов замелькали популярные среди ребят зверюшки — точные копии героев этого фильма.
Для ребят с той же целью издаются многочисленные журналы, в которых печатаются бесконечные истории в картинках. Телеэкраны, магазинные прилавки, обертки для конфет, упаковочная бумага пестрят популярными у детей образами. На улицах они также не покидают ребят — рекламные картинки мелькают на детских зонтах, сумках, на витринах... Вода и камень точит — ни одна мать, даже не располагающая лишними деньгами, не откажет ребенку в радости новой встречи с его любимым героем.
И праздник продолжается. Устроитель его — детский бизнес — предстает в виде доброго деда-мороза. Но так ли он добр? Ведь рядом, на той же улице, орудует и реклама, навязывающая «товары» для взрослых. Около очаровательной лавочки с детскими игрушками красуется на фонарном столбе щит, зазывающий на фильм об убийствах и сексуальных извращениях. Тут же прохаживается человек-реклама — на спине мелом цена за вход в кинотеатр с сомнительной репутацией. В кабинете у зубного врача рядом со мной девочка листала детские журналы. Вдруг она нашла журнал из серии непристойных и стала спокойно его рассматривать. Осторожно закрываю журнал и говорю: «Это не для тебя». Врач, кажется, несколько смущен, убирает журнал (не забыть бы положить потом на место, следует помнить и о взрослых пациентах!). Бизнес со всех сторон обрушивается на ребят.
...Рождение ребенка в японской семье окончательно закрепляет женщину в положении домохозяйки. Она целиком уходит в домашний быт. Пока ребенок в колыбели, мать неотступно при нем. Когда он уже может сидеть, мать прикрепляет его к спине ремнями и повсюду таскает с собой. В магазинах, на экскурсии — повсюду, на каждом шагу, можно видеть матерей с перетянутой крест-накрест грудью, с ребенком за спиной. После родов японка в прямом смысле слова «несет свой крест». Первые слова, услышанные и произнесенные ребенком, связаны с матерью, первые шаги он делает с ее помощью, от нее получает первые наставления, советы. Отцы, как правило, уделяют детям время только в воскресные и праздничные дни.
Подавляющее большинство японских детей дошкольного возраста посещают детские сады. Есть садики государственные, с оплатой около трех тысяч иен в месяц, и частные, за которые платят четыре-пять тысяч[26]. Есть сады, где пребывание ребенка обходится не в один десяток тысяч иен и которые доступны лишь немногим. Там детей обучают иностранному языку, музыке, танцам. Что же касается обычного японского детского сада, то это скорее детская площадка, куда родители приводят детей на короткое время. За эти несколько утренних часов, когда ребенка нет в доме, мать успевает привести квартиру в порядок, приготовить обед, сделать покупки. На площадке ребят не кормят. Родители снабжают их завтраком «о-бэнто», к которым японцы привыкают с детства и пользуются всю жизнь во время различных походов, вылазок за город, экскурсий. В саду дети находятся под присмотром воспитательниц, которые не только стараются их развлечь, но и прививают им полезные навыки. Ребята занимаются коллективным разучиванием песен, танцев, массовых игр. Как правило, хорошо поставлено рисование, занятия которым нередко проводятся «на природе» — в сквере, парке.
Примечательно, что в японских детских садах стремятся воспитывать у детей чувство коллективизма. Это проявляется даже в мелочах: ребятишек дошкольного возраста нередко одевают одинаково — желтые панамки, белые гетры, одинаковые штанишки и юбчонки, через плечо яркие сумочки и термосы с горячим чаем. Не с этой ли безобидной унификации начинается воспитание того, что можно определить как готовность отказаться от личных интересов ради блага общества? Невольно приходишь к мысли, что все достижения японцев зиждятся не на «индивидуальном», а на «коллективном». Вообще индивидуализм европейского масштаба чужд Японии. Вспоминается статья об одном всемирно известном японском дирижере, который, вернувшись в Японию после триумфальных гастролей в Европе и Америке, был подвергнут критике, так как позволил себе слишком много говорить о своей «индивидуальности». Один знакомый журналист рассказывал, что в его редакции желание повысить в должности талантливого молодого сотрудника каждый раз ведет к необходимости одновременно повышать всех его коллег. Порою придумывают даже фиктивные повышения, чтобы других не обидеть. Поэтому неудивительно, что даже те японцы, которые имеют в году две-три недели отпуска, разбивают его на несколько частей, чтобы отдыхать всего по два-три дня.
Причина в том, что им «неудобно» перед коллегами так долго отсутствовать на работе. Этим же нередко объясняется нежелание японских корреспондентов и других представителей за границей проводить свой отпуск на родине — там бы они «не выдержали» и все равно явились бы на работу.
Чему же учит или старается научить ребенка японская семья? Бросается в глаза большая самостоятельность, которая буквально с первых шагов предоставляется японским ребятишкам. Один известный американский педагог уверял, что в японском воспитании «нет никакой методы, кроме одной — расчета на авось». Однако думается, что «метода» у японцев все же есть и заключается она в стремлении подготовить ребенка к суровым, порою жестоким законам жизни: к японской природе с ее тайфунами, цунами и землетрясениями; к японскому обществу, которое по традиции требует от человека сдержанности в проявлении чувств, большой выдержки, умения нивелироваться, стушеваться, и, наконец, к законам высокоразвитого капиталистического общества с его жесточайшей конкуренцией, с бешеным темпом производства и жизни.
«Все мы из своего детства», — говорил французский писатель Сент-Экзюпери. Пожалуй, самое важное, что уносит из своего детства каждый японец, — «дух карпа». Красочное изображение этой рыбы стало символом национального праздника японцев — Дня мальчиков. Карп олицетворяет готовность плыть против течения, мужественно противостоять трудностям жизни. Когда, привязав ребенка к себе за спину, мать не покрывает ему головку, на которую падает снег, когда она подводит своего двухлетнего сына к металлическим пирамидам для лазания и он, взобравшись на трехметровую высоту, весело хохочет, а у нас замирает дух — как можно! — когда год спустя мать сажает его на велосипед и разрешает ему кататься на улице в гуще снующих взад и вперед машин, а в семь лет позволяет одному ездить в школу на электричке, то — пусть это покажется жестоким — она готовит его к далекому и тяжелому плаванью по бурному океану жизни.
Мысленно отвечая на вопрос сына, я говорю: нет, не все, кто родился в Японии, японцы, также как не все те русские, что родились в России. Наверное, для того, чтобы стать русским, нужно впитать в себя ширь просторов пашей Родины, ее протяжные песни, нужно приобщиться к идеалам, рожденным русским гением. И точно так же, чтобы стать японцем, нужно пережить тайфуны и землетрясения, испытать и понять очарование неповторимой природы островной Японии, некогда так восхитившей русского писателя Гончарова, нужно пройти нелегкую закалку в преддверии суровой жизненной битвы. Первое, порою жестокое, испытание ожидает японских ребят уже в школе. Ее недаром сравнивают с мелким ситом, через крошечные отверстия которого проходят лишь наиболее сильные, не робеющие после поражения, готовые к новым схваткам.
Как правило, шести лет ребенок поступает в начальную школу. Школы в Японии подразделяются на три категории — государственные, муниципальные и частные. Обязательное обучение включает шесть классов начальной и три класса неполной средней школы. Уже с конца прошлого столетия Япония стала страной абсолютной грамотности. Для поступления в вуз после обязательного девятилетнего образования необходимо закончить еще три года полной средней школы.
Учебный год в Японии начинается с 1 апреля и длится до конца марта. Летние, зимние и весенние каникулы проходят в северных и южных районах страны в разное время. Продолжительность каникул, не считая общенациональных праздников, составляет около двух с половиной месяцев.
Ранним утром группами и в одиночку тянутся в школы ученики: мальчики в черных кителях, такого же цвета брюках и форменных фуражках с эмблемой, на которой обозначены помер и название школы, девочки в темных матросках и белых гетрах. Дети школьного возраста встают одновременно со взрослыми, обычно в 7 часов, и вместе с ними садятся завтракать. Со сборов в школу начинается воспитание ставшей притчей во языцех японской трудовой дисциплины. Привычка не опаздывать на работу, кроме чрезвычайных обстоятельств, каковыми являются лишь недуг или стихийное бедствие, постепенно доводится до автоматизма.
В начальных классах занятия проводятся по японскому языку, математике, естествознанию, обществоведению, морали, музыке, физкультуре, домохозяйству и рисованию. В старших классах — по японскому языку, математике, обществоведению (история, география, экономика, право), иностранному языку, естествознанию, музыке, эстетике, физкультуре, морали, технике и домоводству. Программа насыщенна и весьма конкретна. Так, на уроках музыки наряду с разучиванием песен преподаются основы музыкальной грамоты. Домоводство рассматривается как серьезный предмет и для девочек, и для мальчиков. И те и другие должны уметь шить, вязать, вышивать, готовить обед, экономно вести хозяйство.
При переходе из начальной школы в среднюю необходимо сдавать вступительные экзамены. Особенно трудны экзамены при поступлении из неполной средней школы в полную, когда учеников подвергают строгой и придирчивой проверке по японскому языку, математике, иностранному языку, естествознанию, обществоведению.
В последние годы в японской прессе все чаще мелькает выражение, которое можно перевести как «ад экзаменов». Речь идет о крайне завышенных экзаменационных требованиях, о стремлении учителей открывать дорогу к знаниям лишь тем юношам и девушкам, получившим обязательное образование, которые наделены хорошими способностями и целеустремленностью. Примечательно, что, помимо экзаменационных оценок, принимаются во внимание и отметки за каждый год, полученные на протяжении всего периода обучения, начиная с первого класса.
В Японии нет единой и твердой системы обучения в школах. Более или менее обозначены границы программы обучения и ориентировочный объем знаний, которыми необходимо снабдить учеников за период учебы. Все же остальное зависит как от самих учащихся, так и от их учителей.
В классах в среднем насчитывается тридцать-сорок человек. Как правило, среди них выделяются три-четыре ученика, на которых равняются остальные. С первых шагов лучшие ученики становятся кандидатами на получение высшего образования и на дальнейший успех в жизни. Немаловажную роль играет, конечно, и социальное положение учащихся. Нерадивых учеников в японской школе не стараются «тащить за уши». Многие учителя даже не задают уроков на дом: «дамоклов меч» экзаменов настолько грозен, что в случае отставания родители не остановятся перед тем, чтобы нанять студентов-репетиторов.
Отсутствие единой образовательной системы, наличие частных учебных заведений порей приводят к тому, что дипломы о высшем образовании получают и недостаточно подготовленные. Используя эти факты, правящие круги Японии давно уже стремятся ввести унифицированную систему образования. Однако их попытки в этом направлении встречают решительный отпор со стороны демократической общественности. При современной политической обстановке, когда страной правят консервативные силы в союзе с капиталом, введение унифицированной системы образования может быть использовано для насаждения идей милитаризма и шовинизма в души молодого поколения.
В настоящее время в Японии широкое распространение получил термин «кёику-мам» — «мама-воспитатель». Мать, которая всю жизнь посвящает тому, чтобы обеспечить своему ребенку хорошее место в обществе. Быть «кёику-мама» нелегко, это требует не только материальных затрат, но и полного отречения от себя на долгие-долгие годы: следует подготовить ребенка для поступления в «перспективный» детский сад, из которого дети, как правило, попадают в «перспективную» школу, откуда, в свою очередь, открыт путь в «перспективный» с точки зрения дальнейшего устройства на работу вуз и так далее. «Кёику-мамы» нередко нанимают для своих ребят студентов, которые за плату готовы обогатить их головы дополнительными знаниями.
Итак, хороший детский сад, который открывает дорогу в хорошую школу. Хорошая школа, имеющая хорошую репутацию. Затем хорошее высшее учебное заведение, далее — хорошая компания, фирма, госучреждение. Вот цепочка к теплому месту в жизни. Но сколь немногим удается пройти ее до конца!
С начала 70-х годов в японской прессе широко обсуждается проект так называемой «третьей реформы образования». Первая реформа была проведена в 1872 году, когда в Японии была введена современная система обучения: но заявлению журнала «Тюокорон», впервые в мире в отсталой стране был взят «атакующий стиль» воспитания в духе преданности государству, в духе национализма. Целью такого воспитания была «подготовка сильных солдат богатой державы в эпоху империализма и колониализма». В головы японцев настойчиво вдалбливались идеи милитаризма, слепого доверия властям и безоговорочная вора в божественное происхождение императора. Вторая реформа была проведена в 1945—1947 годах, когда были осуществлены значительные демократические преобразования. Она рассматривала образование как одно из основных прав человека. Центральным понятием становилось не государство, а человек. Вплоть до наших дней эта система образования постоянно подвергается нападкам со стороны правых сил, которые с грустью вспоминают о былых временах, когда гораздо легче было обрабатывать умы «в нужном направлении».
В 1971 году был выдвинут проект «третьей реформы образования». Основной целью ее, как сообщает пресса, должно стать изучение фундаментальных дисциплин, подготовка к выбору профессии уже в средней школе, а также коренная перестройка всей системы высшего образования. Новый проект с негодованием был встречен общественным мнением Японии, обеспокоенным идеей усиления дифференциации, разделения детей на «способных» и «неспособных». Проект, в частности, допускает в начальной школе создание «групп повышенных требований» и разрешает способным детям сдавать экзамены экстерном, а в вузах предполагает сокращение сроков обучения для «одаренной» молодежи и отчисление тех, кто не набрал на том или ином этапе обучения нужных баллов. Как справедливо подчеркивает тот же журнал «Тюокорон», политической целью предполагаемой реформы является усиление контроля за высшей школой, стремление ослабить студенческое движение, вытравить из университетов дух свободомыслия путем вовлечения студентов в борьбу за высокие баллы. Искаженные критерии надуманной «эффективности», стремление избавиться от «балласта», которым якобы являются «обычные дети», по меткому замечанию «Тюокорон», может служить лишь эффективному воспитанию «человеческих ресурсов в соответствии со спросом капитала на различные виды рабочей силы». Анализируя проект реформы, невольно приходишь к мысли, что определенные силы никак не могут расстаться с далеким прошлым, когда в системе образования Японии успешно использовали «первосортных людей» и заставляли служить им «второсортных и третьесортных». В отчетах комиссии Организации экономического сотрудничества и развития, посетившей Японию осенью 1970 года, говорилось: «Почти на всех ступенях образования в Японии предпочтение отдается не развитию заложенных в ученике способностей, а скорее отбору, селекции». В духе предполагаемой реформы властями префектуры Тояма был проведен эксперимент под названием «Три на семь» (на трех учащихся общего отделения семь учащихся профессионального отделения полной средней школы). Тояма — развитая в промышленном отношении префектура с повышенным спросом на квалифицированную рабочую силу. В прошлом выпускники полных средних школ, особенно общего отделения, устремлялись в основные образовательные центры страны — Токио, Киото и там оседали. Чтобы остановить миграцию молодежи и удовлетворить потребности в молодых рабочих, власти Тояма изменили соотношение контингентов обучающихся на общем и профессиональном отделении в пользу профессионального. Обучение на профессиональном отделении делает практически невозможным поступление в университет.
Губернатор префектуры Тояма Ёсида так мотивировал перестройку школы: «Все жители провинции платят налога, но незначительные, а представители промышленных кругов платят большие налоги, поэтому необходимо прислушиваться к тому, что говорят в промышленных кругах». Реформа, проведенная в префектуре Тояма, привела к тому, что ученики, связывающие свои надежды с получением высшего образования, оказались втянутыми в систему сплошных экзаменов и тестов. В седьмых-девятых классах неполной средней школы четыре раза в неделю перед началом занятий проводится так называемый «диагноз способностей». Задания диктуются по микрофонам во все аудитории, по ним же сообщаются и правильные ответы. Затем учеников разбивают на группы по способностям с программами разной степени сложности. Дважды в неделю проводится «лечебное обучение». Тяжким бременем для детей и родителей является ведение тетрадей «диагнозов и лечения» по каждому из основных пяти предметов. Велика и ответственность учителя, заполняющего «историю болезни». Цель подобного экспериментирования — подготовить людские ресурсы, годные к среднему и низко квалифицированному труду, прикрепить их к префектуре, к отдельным предприятиям.
Итак, сияние вечного детского праздника начинает меркнуть при первых серьезных столкновениях с жизнью — на границе между детством и юностью. Неизбежное разочарование молодежи проявляется по-разному — от университетских беспорядков до кровавых эксцессов ультралевой организации «Рэнго сэкигун» и печально известных международных «конгрессов хиппи» в токийском районе Синдзюку. Но это самые крайние формы реакции молодежи. В основном же «подготовительный» период делает японских юношей и девушек закаленными, готовыми к честному повседневному труду, к светлому восприятию жизни.
Что же еще, помимо «духа карпа», выносят японцы из своего детства? В последние годы много говорится и пишется об ощутимой разнице между поколениями, о сильном американском влиянии на японскую молодежь. И на первый взгляд это действительно так. Однако более внимательное наблюдение за жизнью Японии заставляет сделать вывод, что и сегодня эта страна может гордиться верностью своим многовековым национальным традициям. С детства японцам прививается глубокое знание национальных обычаев, истории своей страны. Знакомство с прошлым отнюдь не носит риторический характер — прошлое входит в повседневную жизнь, неизменно присутствует в ней. Самые первые впечатления связаны для японского ребенка с нарядным кимоно, которое представляется ему наиболее удобной и красивой одеждой. Недаром кимоно — непременный атрибут любого праздника. Японские дети с раннего возраста традиционно совершают экскурсии по местам исторических событий, знакомятся с древними памятниками, присутствуют на красивых национальных праздниках, которые сопровождаются конными состязаниями, видят всадников и коней в специальных убранствах, не меняющихся вот уже много сотен лет. Прошлое наряду с современностью шаг за шагом входит в сознание детей: древний японский городок с узенькими улочками и возвышающимся замком князя, бесконечные стычки самураев в сознании японского мальчика ничуть не менее современны, чем космические корабли, спутник, Гагарин. Японская девочка, выбирая себе идеал женской красоты, наверняка колеблется между ультрамодной эстрадной певицей «касю» и нежным образом японской девушки прошлого. И все это благодаря тому же телевидению, которое ежедневно предоставляет прошлому многие часы своих передач.
Вежливость японца стала нарицательной. Сейчас, правда, раздаются голоса: стоит ли много говорить о ней, ведь это просто анахронизм. И действительно, прожив некоторое время в Японии, нельзя не заметить, что вежливость среди определенной части молодежи постепенно уступает место фривольности, грубости, невниманию. Значит, анахронизм? Думается, что это не так, да и сами японцы болезненно реагируют на попытки перенять чуждую этой нации «западную» манеру поведения. Насколько же должны быть сильны эти традиции, если они смогли выжить в условиях современной бурной японской жизни?!
Насколько эти традиции должны быть дороги и необходимы современному японцу, который порою кажется мелкой песчинкой, несомой неумолимым потоком «высоких темпов экономического роста» с их безжалостной конкуренцией и неизбежной в капиталистическом мире жестокостью.
Недавно газета «Асахи» писала, что на одной из лавочек знаменитого токийского района Асакуса, недалеко от древнего храма, появилась старательно выведенная надпись: «За указание дороги — сто иен, вежливым — бесплатно!»