ПЕРЕПИСИ НАСЕЛЕНИЯ: УРОКИ ИСТОРИИ[320]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПЕРЕПИСИ НАСЕЛЕНИЯ: УРОКИ ИСТОРИИ[320]

На одном из англоязычных сайтов, посвященных Римской империи, я нашел главку, посвященную переписям населения, которые проводились в Древнем Риме со времен Сервия Туллия, т. е. с середины VI в. до н. э. Приведу небольшую выдержку из этой главки.

«Вначале была перепись (census).

Каждые пять лет каждый римский гражданин мужского пола должен был пройти в Риме перепись. Он должен был заявить о своей семье, жене, детях, рабах и имуществе. Если бы он этого не сделал, его имущество было бы конфисковано, а сам он был бы продан в рабство.

Прохождение же переписи означало свободу. Рабовладельцу, если он хотел освободить своего раба, нужно было только внести его в цензорский список как гражданина (manumissio censu). На протяжении всей республиканской эры прохождение переписи было единственным способом, который гарантировал римлянину, что его личность и статус как гражданина будут признаны. Отцы записывали при переписи своих сыновей, рабовладельцы – вольноотпущенников.

Изначально переписи проводились для подсчета числа граждан, а также для того, чтобы оценить потенциальную военную мощь и будущие налоговые поступ ления. Но самое главное, – это то, что переписи превращали город в политическое и военное сообщество.

Более того, переписи выполняли в высшей степени символическую функцию. Они делали римлян чем-то большим, чем просто толпа или варварская чернь, превращали их в populus, в народ, способный к коллективным действиям.

Для римлян переписи населения были одним из краеугольных камней их цивилизации»[321].

Мы, конечно, не древние римляне, но кое-какие уроки из прошлого можем извлечь и мы. Переписи населения и в Древнем Риме имели, несомненно, прямое практическое, прикладное значение, служили фискальным и военным целям государства. Но было еще и нечто, что делало перепись важной не только для государства, но и для граждан, придавало ей значение акта коллективной самоидентификации общества и одновременно акта выражения своей причастности, принадлежности к нему. И это – не единственный пример.

В 1787 г. была принята федеральная Конституция Соединенных Штатов Америки. В первой статье этой Конституции говорилось, что места в Палате представителей и прямые налоги должны распределяться между штатами пропорционально численности населения, в связи с чем «всеобщее исчисление населения будет произведено в течение трех лет после первой сессии Конгресса Соединенных Штатов, а затем через каждые 10 лет в порядке, установленном законом». Эта статья существует в Конституции США и сейчас, и она строго соблюдается на протяжении уже более 200 лет. Первая перепись была проведена ровно через три года после принятия Конституции, в 1790 г., и с тех пор она неукоснительно проводится каждые 10 лет. Американская перепись 2010 г. была, таким образом, 23?й по счету.

Я думаю, что распределение налогов и мест в Палате представителей США сегодня можно было бы проводить на основе имеющейся информации и без переписи населения, но американцы с неизменной регулярностью проводят эту становящуюся все более и более дорогой статистическую операцию, видимо, придавая значение не только узко практическому, но и символическому ее смыслу, а регулярность переписей лишь усиливает этот смысл.

К сожалению, ничего этого нельзя сказать о российских всеобщих переписях населения. Возможно, сказывается их длительная предыстория, хорошо описанная в этой книге. Опыт всех предыдущих счислений и ревизий – это опыт государственных усилий расширить базу собираемых податей и набора солдат и одновременно опыт усилий населения по возможности полностью или частично укрыться от ведущего к этим целям государственного учета. На такой почве едва ли мог возникнуть столь важный для общества интегрирующий символизм переписи, хотя не исключено, что именно на это рассчитывали представители просвещенных слоев российского населения в XIX столетии. Неслучайно Лев Толстой, участвуя в переписи (это была не Всеобщая перепись 1897 г., а московская перепись 1882 г.), хотел видеть в ней нечто большее, чем просто учетную операцию. «Для людей науки перепись имеет свой интерес; для нас она имеет свое, совсем другое значение. Для общества интерес и значение переписи в том, что она дает ему зеркало, в которое, хочешь не хочешь, посмотрится все общество и каждый из нас»[322].

Первая Всеобщая перепись 1897 г. была воспринята с энтузиазмом – и тоже не просто потому, что появился новый источник информации: в ней видели шаг в движении России по пути прогресса, еще один акт ее приобщения к европейской цивилизации. Но последующие события российской истории едва ли способствовали поддержанию этого энтузиазма. Была упущена возможность возродить его и повысить символическое значение переписей населения и в советское время.

Вся теперь уже более чем столетняя история современных российских переписей – это история мучительного бега с препятствиями, как будто специально подтверждающего третьестепенность и даже некоторую сомнительность столь важного государственного мероприятия. Иногда кажется, что мы проводим переписи не потому что это нам нужно, а лишь потому, что не хотим отставать от других, чтобы и у нас все было «как у людей», с сожалением тратимся на это, всегда стараясь израсходовать поменьше. Переписи так и не стали у нас регулярным и в этом смысле ординарным событием. Скорее напротив, почти каждая перепись окружена ореолом чрезвычайности или, во всяком случае, какой-то особой штучности.

Хотя уже в проекте Положения о переписи П. П. Семенова-Тян-Шанского 130 лет тому назад предполагалось проводить переписи каждые 10 лет в годы, оканчивающиеся нулем, это условие почти никогда не соблюдалось. Сроки российских переписей то откладывались, то, уже будучи назначенными, переносились, интервалы между ними не совпадали по длине, чуть ли не к каждой переписи готовились так, как будто страна проводила ее впервые, а вопросы в переписных листах нередко изменялись таким образом, что частично утрачивалась сопоставимость результатов последовательных переписей и все как бы снова начиналось с чистого листа. Если добавить к этому, что одна из семи переписей XX в. была признана вредительской, ее результаты аннулированы, а ее организаторы репрессированы, что в отношении другой существуют небезосновательные подозрения в серьезной фальсификации ее результатов, что итоги большинства переписей никогда не публиковались в полном объеме, а в значительной своей части оставались секретными или полусекретными, наконец, то, что уже в наше время, после двух российских переписей XXI в., постоянно встречаются люди, которые жалуются на то, что никакие переписчики к ним не приходили, и это похоже на правду, то мы должны признать: что-то у нас с переписями не задалось.

Первая Всеобщей перепись населения была проведена в России только в самом конце XIX столетия. Подготовка к ней, как увидит читатель, заняла чуть не четверть века, ее обсуждение началось в комиссии сенатора Гирса, созданной в 1874 г. с первоначальным намерением провести перепись в конце 1870?х годов. Первый проект был составлен П. П. Семеновым-Тян-Шанским также еще в 1870?е годы и, в виде «Положения о всеобщей народной переписи», внесен в Государственный совет в 1880 г. Понадобилось 15 лет, чтобы этот документ под названием «Положение о всеобщей переписи Российской Империи» был соответствующим образом утвержден (5 июня 1895 г.), что и сделало возможным проведение первой всероссийской переписи 1897 г.

Примерно через 10 лет встал вопрос о проведении новой переписи, а дальше события развивались по хорошо знакомому нам сценарию. «Совет министров признал в принципе производство переписи населения “настоятельно необходимым”, но вследствие возражения Министерства финансов, ссылавшегося на финансовые затруднения, и намечавшейся реорганизации Статистического комитета отложил вопрос на неопределенное время. В июле 1908 г. последовало заявление 38 членов Государственной думы о необходимости издания особого закона, который: 1) раз и навсегда определил бы периодичность народных переписей и 2) установил бы срок второй переписи на 1910 г.»[323]. Через год выяснилось, что на подготовку переписи в 1910 г. уже не остается времени, и, в конце концов, после длительных согласований перепись была отодвинута на 1915 г., что было узаконено постановлением Государственной думы в мае 1913 г. К весне 1914 г. был готов проект переписи, однако начавшаяся в этом году война сделала проведение переписи в 1915 г. невозможным.

Следующая попытка проведения всеобщей переписи была предпринята в 1920 г., но в стране еще шла Гражданская война, перепись проходила не на всей территории и охватила немногим более 70 % населения. Первая полноценная перепись советского времени прошла в 1926 г., но дальше началась полоса «бюрократической анархии»[324].

Постановлением Совнаркома СССР от 23 апреля 1932 г. очередная перепись населения была назначена на 1933 г., и в ноябре 1932 г. даже была проведена пробная перепись в четырех районах Московской области. Но затем было решено отложить перепись до 1936 г., в конечном счете, она была проведена в 1937 г., ее результаты не удовлетворили руководство страны, и в 1939 г. была проведена новая перепись. После войны перепись была нужна, как никогда, но, видимо, хорошо зная ситуацию, руководитель государственной статистики В. Старовский, заявив, что «проведение новой переписи населения в ближайшее время… нецелесообразно», предлагал провести хотя бы единовременный учет населения. Сталин не разрешил и этого[325]. Следующая перепись прошла только в 1959 г. Затем последовали переписи 1970 (хотя логично было бы провести перепись в 1969 г.), 1979 и 1989 гг. и – уже после распада СССР – была намечена перепись 1999 г. Но новая метла мела по-старому, и перепись была перенесена на 2002 г., когда и состоялась (хотя одно время обсуждался вопрос о ее новом переносе).

25 января 2002 г. был принят Федеральный закон о Всероссийской переписи населения № 8-Ф, в нем было записано, что «Всероссийская перепись населения проводится не реже чем один раз в десять лет» (ст. 3.1). В соответствии с этим Законом было принято решение о проведении переписи в 2010 г., что обосновывалось ссылкой на рекомендации ООН в интересах международной сопоставимости проводить переписи в годы, оканчивающиеся на ноль. Кроме того, решение о проведении переписи населения в годы, максимально близкие к 2010 г., было принято главами государств СНГ в Минске 28 ноября 2006 г. Развернулась подготовка к переписи, в 2008 г. была проведена пробная перепись, но затем неожиданно возникли колебания, и перепись едва не была перенесена на 2013 г. Если бы это произошло, то Закон о переписи был бы нарушен при первой же попытке его применения, но, к счастью, в соответствии с окончательным решением правительства перепись была проведена в установленные ранее сроки, хотя и по несколько урезанной программе, опять же по причине нехватки средств.

Постоянно возникающий вопрос о нехватке средств на проведение переписи понятен. Каковы бы ни были ресурсы, которыми располагает бюджет государства, лишних денег нет никогда, всегда существует конкуренция за использование бюджетных средств, и при их распределении исходят из представлений о приоритетности тех или иных расходов. То же, что денег постоянно не хватает именно на переписи, из-за чего они часто откладываются или проводятся по сокращенной программе, как раз и свидетельствует о том, что их место в системе государственных приоритетов невысоко, а это, в свою очередь, говорит о том, что руководство страны не осознаёт серьезного символического значения переписи, а видит в ней по преимуществу чисто техническую счетную операцию, на которой можно и сэкономить в пользу более важных государственных целей.

Но тогда возникает вопрос, может ли всеобщая перепись населения, не осознаваемая как крупное общественно-политическое событие, быть вполне успешной в более узком, техническом смысле, как крупнейшая статистическая операция, производимая с целью получения ценной информации, которую нельзя получить никаким другим путем? Едва ли.

Вопрос о статусе переписи населения, о ее престиже в глазах как населения, так и власти, пожалуй, даже важнее вопроса о затрачиваемых на нее средствах. Если власть не осознаёт и не демонстрирует самоценность переписи как «зеркала», в которое обществу необходимо периодически всматриваться, чтобы понять самое себя, а все время подчеркивает узко прикладные задачи: подсчитать, сколько нужно построить квадратных метров жилья или детских садов и т. п., то она тем самым снижает значение переписи и одновременно доверие к ней со стороны населения, которое начинает подозревать власть в намерениях собрать информацию и для других столь же прикладных целей и не верит, что результаты переписи важны сами по себе.

Между тем доверие населения к переписи – главная предпосылка успешности ее проведения. Неслучайно уже комиссия Гирса пришла к выводу, что, в отличие от традиционных российских ревизий, перепись не должна иметь фискального характера, потому что это может помешать успеху переписи. Во всех странах при подготовке к переписи придается большое значение тому, чтобы в ее программу не включались вопросы, способные вызвать у населения подозрение, будто у него пытаются «выудить» какие-то конфиденциальные сведения, а особенно тому, чтобы убедить население, что государство гарантирует конфиденциальность, неразглашаемость ни при каких условиях всех сообщаемых при проведении переписи сведений.

История российских переписей дает классический пример включения в переписной лист недопустимого, с точки зрения логики переписи населения, вопроса – в 1937 г., отвечая на вопросы переписчика, требовалось отнести себя к верующим или неверующим. Это было время проведения государством активной антирелигиозной пропаганды и прямого преследования церкви, и, естественно, появление такого вопроса не повышало доверия к переписи у достаточно значительной верующей части населения. Однако и много позднее, даже и при отсутствии подобных «провокационных» вопросов, государству не удалось убедить россиян в своей готовности гарантировать конфиденциальность сообщаемых ими при проведении переписи сведений, да оно и не очень старалось[326].

С этим связана не самая лучшая страница новейшей истории российских переписей – использование при переписях 2002 и 2010 гг. принципа анонимности. Еще в середине XIX в. международные статистические конгрессы выработали перечень обязательных признаков, фиксируемых в переписном листе, и первым среди них были имя и фамилия. Эта рекомендация до сих пор соблюдается при проведении абсолютного большинства переписей во всех странах, всегда соблюдалась и в России. Неожиданная, неизвестно кем навязанная анонимность переписи, несомненно, повлияла – и не в лучшую сторону – на результаты переписей 2002 и 2010 гг. Согласившись с анонимностью, государство как бы расписалось в своей неспособности обеспечить конфиденциальность, что еще больше снизило декларируемое на словах символическое значение переписи, банализировало ее. Перепись 2002 г. проводилась под лозунгом «Впиши себя в историю России!» – это предлагалось сделать, утаив свои имя и фамилию.

Практически анонимность переписи нереализуема, переписчик не может выполнить свою работу, если он не знает, кого он уже опросил, а кого – нет, а нарушение конфиденциальности наиболее вероятно и наиболее неприятно именно на уровне переписчика – на более высоких уровнях в этом нет никакого смысла, да и конфиденциальность лучше защищена. Так что в действительности анонимность переписи – это фикция. В то же время человек, у которого даже не спросили его имени и фамилии, и отвечает на вопросы переписи с меньшей ответственностью, воспринимая заполненный им переписной лист как нечто вроде филькиной грамоты.

Помимо всего прочего, анонимность переписи ведет к утрате ценнейшей информации. При обработке материалов переписи, в соответствии с законом, используются только обобщенные, сводные данные, благодаря чему и обеспечивается конфиденциальность. Однако это не значит, что индивидуальные переписные листы не имеют самостоятельной ценности. Конфиденциальность охраняется на протяжении достаточно длительного, но все же ограниченного срока, и сегодня мы с интересом читаем ответы на вопросы переписи Николая II или Ленина. Если бы они отвечали анонимно, их переписные листы просто нельзя было бы разыскать в общей массе. Но интерес могут представлять ответы не только людей, выделяющихся из общего ряда. Сегодня любой англичанин может получить доступ к переписным листам своих предков, отвечавших на вопросы переписчиков в викторианскую эпоху. У потомков россиян путинской эпохи такого шанса не будет.

Судя по всему, анонимность переписи не сделала участие в ней населения более активным, и у организаторов переписи все чаще возникает идея сделать участие в ней обязательным. Нужна или не нужна обязательность переписи – это отдельный вопрос. Но как можно одновременно настаивать на анонимности переписи и на ее обязательности, предполагающей какие-то санкции за непрохождение переписи?

* * *

Нет сомнения, что у организаторов переписи всегда есть проблемы с охватом населения, его доверием к переписи, достоверностью получаемых ответов и т. п. Здесь важен позитивный и негативный опыт проведения переписей, накопленный как в нашей, так и в других странах, его обобщение и осмысление. Но не менее важно извлечь уроки из истории переписей и применительно к их программам.

И прежде, и теперь при переписях населения собираются сведения об экономических, социальных и других процессах в стране. Скажем, международные эксперты рекомендуют совмещать переписи населения с переписями жилого фонда, и большинство стран следуют этой рекомендации. При проведении переписей обычно изучаются уровень образования, занятость и безработица, источники средств к существованию и т. п. Подобная информация нужна очень многим – представителям власти, политическим и общественным деятелям, ученым, журналистам, да и вообще всем гражданам. Их потребности по возможности учитываются при разработке программ переписи, но учитывается также важность и актуальность того или иного вопроса здесь и сейчас. К примеру, при проведении дореволюционных и даже довоенных отечественных переписей был актуальным вопрос о грамотности населения, но по мере развития образования он утратил свою актуальность как самостоятельный вопрос, что и нашло свое отражение в программе переписи 1959 г.: в ней уже не было вопроса о грамотности, а был вопрос об уровне образования. Иными словами, часть вопросов переписи может и должна изменяться, следуя за изменениями самих экономических и социальных реалий, и в этом смысле у разработчиков программ переписи должна быть определенная свобода при формулировании вопросов и схем разработки полученных ответов. При этом необходимо учитывать и то, что по ряду вопросов достаточную информацию можно получить и из других источников, а также и то, что определенная информация, представляющая определенный интерес, все же не настолько общезначима, чтобы получать ее с помощью такой масштабной и дорогостоящей процедуры, как всеобщая перепись населения. Скажем, едва ли нужно включать в переписной лист вопрос «Имеете ли Вы ученую степень кандидата или доктора наук?», как это было сделано при переписи 2010 г. По данным Росстата, в 2010 г. в России было немногим более 100 тыс. человек с учеными степенями. Целесообразно ли опрашивать более 100 млн человек для того, чтобы несколько уточнить эту цифру?

Есть, однако, признаки, в выборе которых у разработчиков программ переписей нет большой свободы. Список этих признаков сложился не сразу, да и сейчас его нельзя назвать абсолютно универсальным, но все же накопившийся опыт анализа социально-демографических процессов и их результатов, что, собственно, и изучается в первую очередь с помощью переписей населения, указывает на набор показателей, которые необходимы для такого анализа и которые невозможно получить без проведения периодически повторяющихся переписей населения или, во всяком случае, каких-то их аналогов.

Формирующие портрет общества процессы складываются из миллионов однотипных событий, непрерывно происходящих в любом населении: рождение, смерть, вступление в брак или прекращение брака, переезд с места на место, получение образования, продвижение по служебно-профессиональной лестнице и т. п. Взятые в своей совокупности, они образуют потоки событий. Рост или сокращение числа жителей в стране, ее городах и регионах, число работников и едоков, детей и престарелых, матерей и солдат, семейных и одиноких – все определяется этими потоками. Для того чтобы судить, как развивается общество, в правильном ли направлении движется, необходимо постоянно наблюдать такие потоки, делать регулярные и как можно более правильные замеры их «полноводности» и скорости, прогнозировать их изменения, предупреждать общество об опасности их обмеления или, напротив, выхода из берегов, а иногда и пытаться повернуть их в другое русло.

Статистики ведут повседневное наблюдение за потоками демографических событий, которое дает ценную, в идеале – исчерпывающую, но тоже текущую информацию о них. Без этой информации обойтись нельзя, но для серьезного анализа, а тем более прогнозирования ее, увы, недостаточно. Особенность социально-демографического анализа заключается в том, что он всегда опирается на относительные показатели, притом обязательно специфицированные по различным достаточно дробным группам – возрастным, социальным, этническим и проч. Текущий же учет может дать только абсолютные данные, которые сами по себе мало о чем говорят.

Текущая статистика может собрать сведения, скажем, о числе умерших по полу, возрасту, уровню образования или этнической принадлежности. Но для того, чтобы судить, велико или мало это число, нужно знать, велик или мал коэффициент смертности, надо отнести это число умерших в каждой группе к общему числу входящих в нее людей. Если, например, мы хотим знать, как зависит уровень смертности от возраста и уровня образования, нам мало знать распределение общего числа умерших по возрасту и уровню образования, нужны еще сведения о том, сколько всего имеется в населении лиц каждого возраста с разным уровнем образования. Иными словами, всегда существует проблема знаменателя для всех демографических расчетов. Использование неверного знаменателя немедленно приводит к неверным, иногда совершенно абсурдным показателям.

Все основные процедуры демографического анализа: расчет общих и возрастных коэффициентов рождаемости, смертности, брачности, разводимости, миграции, построение соответствующих таблиц, изучение причин смерти и т. д. – требуют надежного знаменателя, и не только для страны в целом, но и для каждого региона или города, для которого выполняется анализ; не только для всего населения, но и отдельно для городских и сельских жителей, для представителей различных этнических сообществ и т. д. Такой знаменатель может дать только всеобщая перепись населения. Поэтому в России, например, до проведения первой всеобщей переписи населения нельзя было построить современные таблицы смертности. Подобные таблицы строились в России не раз – начиная с опубликованной в 1819 г. таблицы К. Ф. Германа, но всегда на основе допущений, заменявших знание возрастно-полового состава населения. Перепись 1897 г. впервые дала сведения о численности отдельных половозрастных групп, т. е. знаменатель для вычисления возрастных коэффициентов смертности, что и позволило С. А. Новосельскому построить первую научную таблицу смертности населения России[327].

Когда переписи становятся регулярными, знаменатель для подобных расчетов в межпереписной период в случае необходимости получают расчетным путем, отправляясь от результатов предыдущей переписи, но такие расчеты неизбежно содержат ошибки, нарастающие по мере удаления от переписи. Они подлежат проверке и исправлению после того, как проводится следующая перепись.

Таким образом, перепись населения – это своеобразный «момент истины», который позволяет свести вместе числители и знаменатели всех демографических расчетов и проверить их достоверность. Поэтому при подготовке к переписи работа обычно ведется в двух встречных направлениях. С одной стороны, тщательно продумываются включаемые в переписной лист вопросы – с тем чтобы обеспечить знаменателем как можно более детальный анализ имеющихся показателей текущей статистики. С другой же стороны, в годы, примыкающие к переписи, нередко расширяется круг разрабатываемых текущей статистикой показателей, чтобы воспользоваться предоставляемыми переписью возможностями и обеспечить дополнительные аналитические расчеты числителем. Скажем, при подготовке к последней советской переписи населения 1989 г., помимо обычной разработки чисел умерших, родившихся, вступивших в брак и разведенных по полу и возрасту, была сделана дополнительная их разработка по уровню образования, характеру труда и национальности.

Программа переписи должна быть составлена таким образом, чтобы сделать возможным анализ социально-демографических процессов и их результатов, по крайней мере в наиболее существенных разрезах. Однако вопрос о том, какие разрезы считать наиболее существенными, может решаться по-разному. История российских/советских переписей свидетельствует о том, что, к сожалению, у нас этот вопрос не всегда решался наилучшим образом, наши программы постоянно отклонялись от общепринятых мировых стандартов, а каждое приближение к этим стандартам давалось с трудом, что неизбежно приводило к невосполнимой потере информации. Это хорошо видно на примере стандартного, казалось бы, вполне невинного и в то же время весьма важного для социально-демографического анализа вопроса о брачном состоянии.

Общепринятая мировая практика всегда предполагала выделение четырех категорий этого состояния: состоящие в браке, вдовые, разведенные и никогда не состоявшие в браке. Соответствующие вопросы задавались и у нас при всеобщих переписях 1897 и 1926 гг. Однако начиная с переписи 1937 г. и кончая переписью 1970 г. советские переписи позволяли разграничить только две совокупности: состоящих и не состоящих в браке в момент переписи, что приводило к утрате весьма существенной информации. Без нее невозможно судить о том, как протекает процесс возникновения и распадения браков у разных поколений людей, в разных странах и т. д. Известно, например, что в России по переписи 1897 г. только 5 % женщин в возрасте 40–49 лет никогда не состояли в браке, тогда как в то же самое время в некоторых европейских странах доля никогда не бывших замужем женщин этой возрастной группы превышала 15 % и продолжала расти. Как было в России между 1926 и 1979 гг., мы не знаем, и никакой анализ причин того, почему люди в тех или иных возрастах оставались вне брака и сколько было таких людей, невозможен.

В 1979 г. прежние четыре вопроса были, наконец, восстановлены, причем формулировка, в соответствии с международной практикой того времени, была несколько расширена, с тем чтобы выявить не только людей, чей брак прекратился в результате юридической процедуры развода (разведенных), но и тех, кто разошлись, не оформив этого юридически (разошедшихся). Правда, эти две категории были объединены в одном вопросе, что впоследствии затруднило анализ некоторых показателей, а главное, недостаточно полно отражало реальные процессы возникновения и прекращения браков. В самом деле, под разводом обычно понимается (а для переписи важно именно обыденное понимание вопросов переписного листа большинством людей) официальное, юридически оформленное расторжение брака. Разойтись же можно и не расторгая брака, и такая практика тоже существует. Но, кроме того, прекратиться разводом может только брак, который был зарегистрирован. В последнее же время очень быстро увеличивается количество нерегистрируемых браков, которые часто распадаются, а в этом случае понятие «развод» неприменимо, люди просто расходятся.

При проведении переписей населения обычно учитываются фактические браки, причем люди оценивают свое брачное состояние, как они сами его видят, а видят они его нередко по-разному. По переписи населения 1989 г. в России замужних женщин оказалось на 28 тыс. больше, чем женатых мужчин. В значительной мере это связано именно с тем, что женщины чаще оценивают свою связь с мужчиной как брак, нежели их партнеры. В связи с тем, что доля нерегистрируемых браков увеличивается, возрастает и потребность в информации, позволяющей изучать это явление. Поэтому уже при проведении переписи населения 2002 г. была сделана попытка разграничить зарегистрированные и незарегистрированные браки (как это было сделано ранее во время Микропереписи 1994 г.). В переписном листе появился вопрос «Зарегистрирован ли Ваш брак?». Соответственно до самого последнего момента предполагалось учесть раздельно и две категории лиц, чьи браки прекратились: разведенных и разошедшихся. Детальное изучение ответов на эти вопросы в разных половозрастных, социальных, этнических группах очень важно для понимания новых, не всегда понятных явлений в семейной жизни людей. Но в окончательном варианте переписного листа вариант ответа «разведен(а)» почему-то выпал, остался лишь вариант «разошелся(лась)», необходимая ценная информация вновь не была получена. В переписи 2010 г. этот вариант был восстановлен; остается недоумевать, почему он был исключен в 2002 г.

В табл. 1 сведены все формулировки вопросов о брачном состоянии в 11 отечественных всеобщих переписях. Рассматривая эту таблицу, трудно понять, в чем смысл зигзагов в этих формулировках на протяжении более чем 100 лет.

Таблица 1. Вопросы о брачном состоянии в российских переписях населения

Восстановление в советских переписях с 1979 г. четырех вопросов о брачном состоянии позволило судить не только о самом процессе возникновения и распадения браков, но и о связи между брачным состоянием и другими демографическими процессами. Например, стал возможен анализ смертности, который показал, что смертность людей разного брачного состояния заметно различается: женатые и замужние живут дольше, чем вдовые, а те, в свою очередь, дольше, чем никогда не состоявшие в браке. А вот с изучением смертности разведенных и разошедшихся возникли проблемы. Так как в акте о смерти фиксировалось официальное брачное состояние, на основании этих актов можно было выявить только умерших разведенных. Соответствующего же знаменателя для расчета коэффициентов смертности разведенных переписи 1979, 1989 и 2002 гг. не давали, так как разведенные в них были объединены с разошедшимися.

Правда, справедливости ради надо сказать, что анализ смертности по брачному состоянию, подобный тому, который был выполнен с использованием результатов переписей 1979 и 1989 гг., после переписей 2002 и 2010 гг. оказался невозможным, но уже по другой причине – не из-за отсутствия знаменателя, как было между 1926 и 1979 гг., а из-за отсутствия числителя. Это связано с тем, что в ноябре 1997 г. был принят Федеральный закон «Об актах гражданского состояния», который по непонятным причинам исключил из этих актов ряд сведений, крайне необходимых для демографического анализа. Среди них были и сведения о семейном положении умершего.

Вообще надо сказать, что изменения, предусмотренные упомянутым федеральным законом (напомним, что он принимался тогда, когда проведение Всероссийской переписи населения намечалось на 1999 г.), по своему смыслу были противоположны действиям, которые обычно предпринимаются накануне проведения переписей населения. Вместо обычного в таких случаях расширения числа получаемых и разрабатываемых показателей он привел к их существенному сокращению. Результат плачевный. Вряд ли кому-нибудь надо объяснять, насколько важно понимать характер связи между уровнем образования женщин, с одной стороны, и рождаемостью – с другой. Перепись населения даст необходимый знаменатель для изучения дифференциальной рождаемости по различным образовательным группам, но, увы, такое изучение невозможно из-за отсутствия числителя. Запись сведений об образовании исключена из акта о рождении. Точно так же она исключена и из актов о смерти, о заключении и расторжении брака, так что и при изучении дифференциальной смертности, брачности и разводимости предоставляемые переписью возможности не могут быть использованы[328].

В других случаях перепись сама дает числитель для необходимых расчетов. Например, вопрос «Сколько детей Вы родили?», задававшийся во время переписей 1979, 1989, 2002 и 2010 гг., позволяет сопоставлять рождаемость у разных поколений женщин, достигших того или иного возраста, сравнение с соответствующими показателями, полученными по результатам разных переписей, позволяет судить о происходящих переменах. Вопрос о знаменателе для расчетов, использующих в качестве числителя данные из переписных листов, решается автоматически: его получают на основании тех же листов. Но если в них нет какой-то информации, то нет и соответствующего знаменателя. Можно, скажем, без труда сравнить число рожденных за всю жизнь детей у 40?летних женщин с разными уровнями образования в зависимости от их брачного статуса в момент проведения переписи, но выполнить такое сравнение по тем категориям брачного статуса, которые не отражены в переписном листе, невозможно.

Еще один вопрос с трудной историей в российских переписях – вопрос о языке. Он неизменно присутствовал в переписных листах всех восьми всеобщих переписей, проводившихся в России с конца XIX в. вплоть до переписи 2002 г., хотя толкование этого понятия несколько менялось (табл. 2).

По-видимому, этому понятию изначально свойственна многозначность, которая способна породить определенные трудности при ответе на соответствующий вопрос переписи, да и при истолковании совокупности полученных ответов. Тем не менее вопрос «работал», судя по всему, не вызывал особых проблем с пониманием его респондентами, интуитивно он был ясен (а это как раз очень важно для переписи), ответы на него давали ценную информацию, которая проливала свет на очень важные социальные процессы. И даже то, что истолкование ответов менялось вместе с изменениями исторического контекста, не порождало больших проблем. Например, после переписи 1897 г. именно на основании этого вопроса определяли этнический состав населения России. Впоследствии, с огромным ростом пространственной и межкультурной мобильности, перемешиванием населения в городах, ростом образованности, такое истолкование стало невозможным, а рост этнического самосознания сделал его и ненужным: на вопрос об этнической принадлежности («народности», «национальности») люди отвечали непосредственно. Но ответы на вопрос о родном языке не утратили своего значения, хотя и приобрели иной смысл. Они, в частности, свидетельствовали о значительном распространении русскоязычия – не в смысле просто владения русским языком, а в том смысле, что люди различных этнических корней считали этот язык родным. Скажем, уже по переписи 1959 г. среди лиц, живших за пределами своей республики, назвали родным язык своей национальности лишь 51,2 % украинцев, 41,9 % белорусов, 53,2 % латышей, 56,6 % эстонцев, 75,1 % башкир, среди городских жителей эта доля была еще ниже. В основном, хотя и не исключительно, это было за счет «обрусения».

Тем не менее этнологи не без основания полагали, что одного вопроса для изучения языкового состава населения недостаточно, и при разработке программы Микропереписи 1994 г. был сделан серьезный шаг по расширению изучения языковой ситуации, был поставлен развернутый вопрос о языке, которым преимущественно пользуются дома, в учебном заведении, на работе. Он позволил выявить реальную языковую практику народов России – см. табл. 3, в которой приведены примеры распределения ответов об использовании языка «своей национальности» представителями разных народов России (хотя в официальной публикации это было названо распределением по владению языками).

Таблица 2. Вопросы о языке в российских переписях населения[329]

Можно было ожидать, что этот более широкий подход, позволяющий получить весьма ценную информацию, будет использован и развит в программе переписи населения 2002 г., однако этого не произошло.

В первоначальном проекте переписного листа 2002 г. содержалось три вопроса: (11) Ваш родной язык, (12) Владеете ли Вы свободно русским языком?

Таблица 3. Распределение некоторых этнических групп населения России по пользованию языком своей национальности и русским языком (по данным Микропереписи населения 1994 г.)[330]

и (13) Другой язык, которым Вы свободно владеете. Российская академия наук предложила вместо этих трех вопросов оставить два в новой формулировке:

А) Родной язык (первый выученный язык, знание которого сохраняется)

Б) Основной язык общения в семье _______________________ на работе _______________________

Госкомстат отклонил это предложение и настоял на том, чтобы Государственная комиссия по проведению переписи 2002 г. оставила первоначальную формулировку. Однако впоследствии, уже без согласования с Государственной комиссией и не по инициативе Госкомстата, в переписной лист были внесены изменения, и блок вопросов о языке приобрел следующий вид:

9. ВЛАДЕНИЕ ЯЗЫКАМИ

9.1. Ваш родной язык

9.2. Владеете ли Вы свободно:

а) родным языком, если родной язык не русский

б) русским языком

9.3. Другой язык, которым Вы свободно владеете

Будучи членом Государственной комиссии, я узнал об этих и некоторых других изменениях, авторы которых остаются неизвестными, получив новую версию переписного листа перед началом расширенного заседания Государственной комиссии по проведению Всероссийской переписи населения, на котором присутствовали президент Российской Федерации В. Путин и члены правительства.

В тот же день также присутствовавший на этом заседании директор Института этнологии и антропологии РАН В. А. Тишков и я написали письмо президенту с просьбой вмешаться и исключить необоснованные изменения (в частности, уже упоминавшееся исключение категории «разведен(а)». В отношении вопросов о языке в нашем письме говорилось следующее:

«Наибольшие возражения вызывают поправки в вопросы о языке.

Появился непонятный вопрос: “Владеете ли Вы свободно родным языком?”. Под “родным языком” во всех отечественных переписях начиная с 1897 года всегда понимался основной разговорный язык человека. В некоторых случаях (при переписи 1926 года) давалось разъяснение: “родным языком признаётся тот, которым опрашиваемый лучше всего владеет или на котором обыкновенно говорит”. Так же понимается “родной язык” и в общих словарях (например, С. И. Ожегов, “Словарь русского языка”: “родной язык язык своей родины, на котором говорят с детства”).

Как же можно не владеть свободно родным языком?

Это возможно лишь в случае, если понятие “родной язык” связывается не с языковой практикой, а с иными критериями, например этническим самосознанием. Но свое этническое самосознание человек выражает, отвечая на вопрос о национальности, а когда речь идет о языке, важна реальная языковая практика. В России в 1989 году из 27 миллионов нерусских жителей 7,5 миллиона назвали родным русский язык. Они не могли бы назвать и не стали бы называть русский своим родным языком, если бы не владели им более свободно, чем любым другим, и если бы не понимали, что именно об этом идет речь.

Новая формулировка вопроса приведет к явному преуменьшению степени распространения русскоязычия в России. Она дает понять родившемуся в Москве и русскоязычному армянину, башкиру или таджику, что его родной язык – не русский, а какой-то другой, которым он может даже не владеть – а все равно родной, и его-то и надо называть. Новая редакция вопроса о родном языке призывает дублировать ответ о национальной принадлежности и не позволяет получить достоверную информацию об языковой ситуации в стране, без чего невозможно осуществлять адекватную образовательную и культурно-информационную политику. Зато этот вопрос стимулирует этнонационалистические установки, вносит новые разделительные линии в общество, что не отвечает национальным интересам России.

Мы убеждены, что перечисленные изменения – контрпродуктивны. Учитывая необходимость срочного тиражирования переписных листов, единственная возможность выправить положение – это вернуться к предыдущей редакции. Но сейчас повлиять на ситуацию можете только Вы».

Результатом этого письма и последующей встречи с президентом стало то, что нелепый вопрос о владении родным языком был исключен из переписного листа. Но одновременно по совершенно непонятным причинам исчез вопрос о самом родном языке, и блок вопросов о языке приобрел тот вид, который отражен выше в табл. 2. В переписном листе 2010 г. вопрос о родном языке вернулся на свое место, но это свидетельствовало скорее о продолжающемся топтании на месте, нежели о продвижении вперед в получении более полной информации о языковой и, более широко, этнокультурной ситуации в России, которая не так проста, чтобы у общества не было оснований узнать о ней как можно больше.

Вместо этого мы довольствуемся формальными результатами, которые свидетельствуют, например, о том, что вторым по распространенности языком в России оказывается английский, что, по данным переписи 2010 г., английским, немецким и французским языками в России «владеют» 10 261 тыс. человек, а языками наиболее многочисленных в России этнических групп – татар, украинцев, башкир, чувашей, чеченцев – всего 8961 тыс. И никого не смущает, что речь идет о совершенно разных уровнях владения языком, что владение татарским или чеченским языком – индикатор принадлежности к определенной культуре, а английским – в лучшем случае качества преподавания иностранного языка в школе. Но если говорить о школьном образовании, то одним из трех европейских языков должны «владеть» не 10 млн человек, а в разы больше. Ведь, по данным той же переписи, у нас было 33 млн человек только с высшим и неполным высшим образованием, да еще 21,5 млн с полным средним образованием, и подавляющее большинство из этих почти 55 млн человек изучали в школе английский, немецкий или французский язык. О чем же говорят полученные при переписи 10,3 млн «владеющих» этими языками? Какова ценность этой информации?

* * *

Россия так долго шла к своей первой Всеобщей переписи населения, с таким трудом преодолевала помехи, грозившие отходом от заложенной ею традиции, возвращалась к ней, что можно понять привязанность статистических органов, да и всех органов государственного управления к этой поистине выстраданной традиции. Однако сегодня буквалистская приверженность традиции может обернуться новым отходом от нее.

Всеобщие переписи населения, основанные на поголовном опросе населения счетчиками при их непосредственной встрече с опрашиваемыми, отвечали условиям того времени, когда они возникли (XIX в., большинство населения в европейских странах – сельское, неграмотное или малограмотное, технологии сбора и обработки данных – рутинные и достаточно примитивные). Но в XXI столетии переписывать приходится совсем другое население, и открываются возможности использовать совсем другие технологии проведения переписей. Это осознаётся все б?льшим числом стран, и традиционные методы проведения переписей все больше уступают место новым, учитывающим происходящие перемены. Ответы стран при опросе, проведенном Европейской экономической комиссией в 2004 г., «свидетельствуют о переходе от традиционного метода переписи, который использовался явным большинством стран в ходе всемирного раунда переписей 2000 г., ко все более широкому применению административных регистров, которые используются как в качестве единственного источника информации, так и в совокупности с данными анкетных опросов или обследований». Только «около десяти стран сообщили о том, что они планируют использовать традиционный метод проведения переписи в 2010 году»[331]. Российская же перепись 2010 г. по своим организационным принципам мало чем отличалась от переписи 1897 г.

Сегодня разными странами опробуются самые разные варианты проведения переписей.

Даже в рамках «традиционных» переписей давно уже начался отход от классического опросного метода, при котором переписной лист заполняется со слов опрашиваемых официально назначенным счетчиком. Альтернативой ему служит метод самоисчисления, «в странах, где грамотность является фактически всеобщей, а уровень образования сравнительно высок, самоисчисление зачастую может дать более достоверные результаты при гораздо более низких затратах, особенно если существует возможность рассылать и получать обратно переписные листы по почте»[332].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.