Новое расписание жизни поколения
Новое расписание жизни поколения
Старение населения сопряжено с огромными изменениями в жизненном пути людей, в обстановке их повседневной жизни, их родственных связях и т. п. Эти изменения осознаны давно. Еще в 1950?е годы французский социолог Жан Фурастье, сравнивая жизнь европейца конца XVII и середины XX вв., рисовал следующую картину.
В конце XVII столетия в Европе среднестатистический отец семейства женился первый раз в 27 лет; он вырос в семье, в которой всего родилось пятеро детей, но из них лишь половина дожила до 15 лет; как и у его отца, у него самого было пятеро детей, из которых только двое или трое были живы к моменту его смерти. Этот человек доживал до 52 лет; когда он умирал, уже не было в живых никого из его бабушек и дедушек (трое из них скончались еще до его рождения), обоих его родителей и троих из его детей. В середине XX в. такой «средний» человек родился в семье, в которой было всего трое детей, женился в 26 лет на 24?летней девушке и также имел двоих-троих детей. Достигнув 50 лет, он имел один шанс из двух прожить еще более 26 лет.
В прошлом в одном случае из двух дети умирали раньше своего отца, половина оставшихся теряла отца, не достигнув совершеннолетия. Средний возраст детей к моменту смерти одного из родителей составлял 14 лет. Ныне возраст «среднего» сына к моменту смерти отца приближается к 55–60 годам. Прежде родители умирали, как правило, до того, как их младшие дети заканчивали образование. Теперь нормальная супружеская пара на 15–20 лет переживала брак младшего из своих детей[145].
Большинство людей всегда живет внутри некоего «семейного облака», в окружении близких и дальних родственников. Так было всегда, но теперь это «облако» изменило свою форму. Прежде оно было «горизонтальным», семейное окружение человека складывалось в основном из людей его поколения, родных, двоюродных, троюродных братьев и сестер и их супругов. Любой неграмотный крестьянин прекрасно понимал значение таких слов, как невестка, зять, шурин, золовка, свояк, свояченица, – ныне их точный смысл не вполне ясен большинству людей с высшим образованием. Ибо эти линии связи стали немногочисленными и утратили свое былое значение. Зато теперь умножились и вышли на первый план межпоколенные родственные связи. Сегодня никого не удивит человек, имеющий одновременно родителей, детей и внуков, «семейное облако» стало «вертикальным».
Семья – это общество в миниатюре. То, что происходит с каждой семьей, происходит и со всем населением. Сосуществование поколений детей, родителей и прародителей повсеместно становится общим правилом, а не редким исключением, как прежде. Состоящее из «вертикальных» семейных структур население само выстраивается «вертикально», по-иному группируется вокруг оси возраста, вследствие чего все периоды жизни человека можно использовать теперь гораздо более полноценно.
Прежде всего это относится к периоду трудовой деятельности, к формированию и использованию фонда рабочего времени поколения.
Он зависит, конечно, от того, как определяются границы рабочих возрастов. Чтобы не усложнять рассуждения и упростить сравнения, примем условно в качестве рабочего периода возрастной интервал от 20 до 60 лет. Время, которое предстоит прожить «среднему» новорожденному в этом интервале (с учетом тех, кто не доживает до него или умирает до его окончания), называется «отсроченной продолжительностью жизни в рабочем возрасте». Если бы никто из родившихся не умирал до достижения 60 лет, то такая отсроченная продолжительность жизни в интервале от 20 до 60 лет составляла бы 40 лет. Но какая-то часть людей обязательно умирает, не достигнув 60 лет, поэтому в действительности интересующий нас показатель всегда меньше 40 лет.
Когда-то это отличие было очень большим, но, как видно из табл. 2, снижение смертности в XX столетии привело к значительному сближению фактической и предельно возможной отсроченной продолжительности рабочей жизни, в некоторых странах оставшиеся различия составляют менее 3 %. Это небывалое гуманитарное достижение и одновременно источник огромного экономического выигрыша.
Таблица 2. Отсроченная продолжительность рабочей жизни (от 20 до 60 лет) в некоторых странах в начале и в конце XX в., лет
Показатели этой таблицы не зависят от рождаемости, они говорят о распределении времени жизни поколения безотносительно к его исходной численности и определяются только тем, как поколение вымирает. Мы видим, что показатели для поколений, живущих в условиях смертности начала и конца XX в., очень сильно различаются. А это не может не иметь далекоидущих экономических последствий.
Каждый человек на протяжении своей трудовой жизни должен произвести достаточно, чтобы: а) прокормить себя; б) отдать «долг», в счет которого он жил в детстве, до начала трудовой деятельности; в) отложить на собственную жизнь в старости, когда он уже не будет работать. В начале XX в. главной заботой во всех странах была «отдача долга», причем не только за себя, но и за многочисленных сверстников, не доживших до начала трудовой деятельности: они ведь тоже «брали в долг», пока были живы.
В России, при ее смертности рубежа XIX и XX вв., очень высокой даже по тем временам, на каждый год жизни «среднего» представителя поколения в рабочем возрасте приходилось 0,92 года жизни в до– и послерабочем возрастах. Но в дорабочем (когда накапливался «долг») – намного больше, чем в послерабочем: соотношение было примерно три четверти на четверть. Сходным оно было и в других странах.
За 100 лет все изменилось. В меньшей степени – в России с ее жутко высокой для рубежа XX и XXI столетий смертностью: здесь все еще две трети «иждивенческой» жизни приходится на детские возрасты. Но в странах с низкой смертностью время жизни в до– и послерабочих возрастах распределяется приблизительно поровну.
Какая ситуация выгоднее с экономической точки зрения: прежняя или нынешняя? Конечно, нынешняя. Судите сами. И дети, и пожилые иждивенцы были всегда. В прошлом и те и другие кормились за счет скудного фонда рабочего времени каждого поколения, но львиная доля уходила детям. Сейчас фонд рабочего времени значительно вырос, но на его долю, причитающуюся иждивенцам, претендуют в равной степени и дети, и пожилые. Однако дети потребляют до того, как они начали производить, и в прошлом из-за высокой ранней смертности многие из них так никогда и не возмещали потребленное, это были чистые потери. Иждивенцы же преклонных лет потребляют после того, как прожили трудовую жизнь, и живут на ими же накопленное. Более того, какая-то часть накопленного никогда не востребуется людьми, хотя и работавшими, но умершими до достижения верхней границы рабочего возраста или вскоре после того, как они ее достигли, – в экономическом смысле это ситуация, прямо противоположная той, которая возникает при ранней смертности детей. Так что демографические изменения создают предпосылки для сведе ния экономического баланса поколений с гораздо меньшими потерями, чем прежде.
При этом следует учитывать и то, что человек вступает в свой второй «период иждивенчества» через 40–45 лет после того, как покинул первый период, а за это время общество становится намного богаче. При прочих равных условиях теперь оно способно без особого напряжения поддерживать уровень потребления пожилых, намного более высокий, чем их уровень потребления в тот период, когда они были детьми и когда в значительной мере формировались их потребности.
Наши рассуждения могут показаться излишне упрощенными, поскольку они не принимают во внимание многих конкретных особенностей прежней и нынешней ситуаций. В частности, весьма условны границы рабочего возраста – от 20 до 60 лет. Разве не известно, что в прошлом большинство людей начинали работать задолго до достижения 20 лет, да и сейчас это не такая уж редкость? Точно так же люди продолжали и продолжают работать и после достижения 60 лет. Можно ли без учета всех этих обстоятельств сравнивать конец XIX и начало XXI вв.?
Знание конкретных деталей и их учет при общих рассуждениях, конечно, необходимы. Но и упрощенная, освобожденная от деталей схема, математическая модель тоже бывают небесполезны. Таблица смертности – инструмент, с по мощью которого рассчитаны показатели, приведенные в табл. 2, – как раз и есть такая модель. Она действительно не учитывает фактического возраста начала и окончания трудовой деятельности, но помогает понять, как и почему он меняется.
При внимательном прочтении этой таблицы становится почти очевидным, почему даже в недалеком прошлом трудовая деятельность должна была начинаться очень рано, а теперь ее начало стало возможным отодвинуть к более поздним возрастам.
Фонд рабочего времени поколения был очень маленьким, его поневоле приходилось расширять за счет более молодых и более пожилых, т. е. за счет тех, кого известный русский демограф С. Новосельский отнес когда-то к «полурабочим» возрастам. Он рассчитал отсроченную продолжительность рабочей жизни в России и в других странах на рубеже XIX и XX вв., считая рабочими, как и мы, возрасты от 20 до 60 лет, а полурабочими – от 15 до 20 и от 60 до 70 лет и принимая год жизни в этих возрастах за полгода рабочей жизни. Это дало прибавку, но не такую уж большую. Вот что у него получилось (табл. 3).
Таблица 3. Отсроченная продолжительность рабочей жизни в некоторых странах на рубеже XIX и XX вв., лет
Источник: Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России. Пг., 1916. С. 172–173.
Даже и в европейских странах, а о России и говорить нечего, приходилось как можно более полно использовать фонд рабочего и «полурабочего» времени – просто для того, чтобы прожить. Нельзя было, например, сокращать его для того, чтобы удлинить время учебы, получения образования, это было доступно лишь немногим. Создание современной системы образования в таких условиях было невозможно.
Совсем другое дело сейчас, когда фонд рабочего времени поколения увеличился в 1,5–2 раза, у общества появился «демографический жирок», а значит, и определенная свобода выбора. Использовать часть выигранного времени для удлинения периода учебы (тем более что теперь почти все начавшие ее доживают до ее завершения) оказалось крайне выгодным, позволило резко повысить экономическую отдачу каждого рабочего года. К тому же теперь и «вертикальное семейное облако» помогает продолжать образование до 20–25 лет – ведь сейчас у людей в этом возрасте, как правило, живы родители и даже прародители, что раньше было редкостью. Теперь же и смертность снизилась, и матери и отцы в момент рождения последнего ребенка оказываются более молодыми – при низкой рождаемости женщины в основном заканчивают рожать детей к 35 годам, часто даже к 30, а прежде нередко рожали до 50 лет.
Так что сегодня даже у женщины, родившей по нынешним временам поздно, ее младшие дети достигают 20?летнего возраста, когда самой ей 50–55 лет: они еще вполне могут пользоваться материальной поддержкой родительской семьи. Можно сколько угодно морализировать или иронизировать по поводу великовозрастных балбесов, сидящих на шее своих родителей, но это – один из ресурсов, за счет которого создается современный человеческий капитал. А единственное основание для иронии или моральных сентенций – это то, что раньше все было не так. Но все ли, что было раньше, было лучше?
Казалось бы, расширение свободы выбора в связи с ростом фонда рабочего времени должно было сказаться и на верхней границе рабочего периода, привести к ее снижению. В самом деле, если теперь средняя отсроченная рабочая жизнь поколения стала на 10–15, а то и более лет продолжительнее, чем прежде, почему бы не прекращать трудовую деятельность хотя бы годика на два раньше? Но тут нет той социальной и экономической мотивации, которая побуждает удлинять период получения образования, и общество, как правило, делает выбор не в пользу увеличения времени посттрудового досуга. Скорее напротив, верхняя граница периода трудовой деятельности повышается и наблюдается его общий сдвиг к старшим возрастам. В большинстве европейских стран возраст выхода на пенсию – 65 лет, а то и старше. Сильно схематизируя для наглядности, можно сказать, что рабочий период имеет тенденцию сдвигаться от интервала 20–60 к интервалу 25–65 лет.
Но и это в большинстве случаев оправдано произошедшими демографическими изменениями. Ведь время жизни в старших возрастах также значительно увеличилось. Например, в Швеции в условиях смертности начала XX в. на каждые 100 тыс. родившихся приходилось 866 тыс. человеко?лет, прожитых в возрасте 60 лет и старше, а в условиях смертности конца XX в. – 2055 тыс. Для Франции соответствующие показатели – 579 и 2078 тыс., для США – 692 и 1843 тыс., для России – 413 и 1 1 1 7 тыс. человеко?лет.
Теперь не только намного больше людей доживает до 60 лет, но, как правило, и живут они после этого существенно дольше – мужчины примерно на пять лет, женщины – на семь-восемь. Поэтому можно сдвинуть рубеж окончания трудовой деятельности на пять лет, ничуть не сократив времени пенсионного досуга.
В результате всех этих подвижек складывается совершенно новое «расписание» жизни поколения, подобного которому не было никогда прежде. К нему-то и надо приспособиться, изменив многие институты, нормы и взгляды, которые формировались и укреплялись веками в расчете на совершенно другую временную структуру человеческой жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.