Интеграционные модели как ориентиры политики

Интеграционные модели как ориентиры политики

Для человека, вынужденно или добровольно покинувшего свою родину и оказавшегося в непривычной социокультурной среде, адаптация и укоренение в ней – непростой, часто очень болезненный процесс. Издавна известны институциональные формы, которые позволяют пришлому населению одновременно существовать в «двух средах» и тем облегчает адаптацию. Одна из таких наиболее известных с давних времен форм мирного взаимодействия пришлого населения с местным – это его существование в диаспоре. Классические диаспоры – еврейская, армянская, греческая – возникли в результате насильственного вытеснения людей с их исторической родины, изгнания, которое на протяжении столетий, а то и тысячелетий рассматривалось как временное. Поэтому для людей, живущих в диаспоре, крайне важно обособление от принимающих обществ, сохранение своей культурной идентичности, включая язык, религию, исторические предания и т. п., равно как и общие, отдельные от страны пребывания, надежды на будущее. Подобное обособленное существование диаспор, как правило (из которого, как из всякого правила, бывали и исключения), устраивало и принимающие общества. Оно взаимодействовало с диаспорами, но глубокого взаимопроникновения не было.

Миграции новейшего времени, прежде всего заокеанские миграции европейского населения в новые, созданные европейцами же государства, показали, что для прибывающих иммигрантов возможно не только коллективное сознание пребывания на чужой земле, которая противопоставляется утраченной собственной родине, но и альтернативное ему коллективное сознание обретения новой родины. Соответственно в первом случае сообщество мигрантов ориентировано на культурную изоляцию и сохранение своей незыблемой культурной идентичности, тогда как во втором его задача заключается в том, чтобы максимально облегчить вхождение иммигранта в новую для него социальную и культурную среду, сохраняя только те элементы культурной самобытности, которые этому не препятствуют, а порой не сохраняя даже и их. В этом втором случае понятие «диаспора», если оно и используется, приобретает новое значение, противоположное прежнему. Теперь диаспора должна быть ориентирована не столько на то, чтобы обособить вновь прибывшего мигранта от принимающего общества, сколько на то, чтобы помочь ему как можно быстрее вписаться, интегрироваться в него.

Таким образом, исторический опыт подсказывает две крайние ситуации (полное обособление или полное растворение в принимающем обществе), но сейчас на практике почти всегда реализуются переходные, промежуточные варианты, «полудиаспоры», «четвертьдиаспоры» и т. д. – с разной степенью идентификации себя со «своим» сообществом и с обществом страны-хозяина. В современных условиях вариативность даже усиливается, потому что изменяются не только масштабы миграций и их смысл, но и сама технология миграций. Вследствие небывалого развития средств транспорта и связи, распространения Интернета сотни миллионов, а то и миллиарды людей могут без труда физически перемещаться между разными культурными пространствами либо даже одновременно пребывать в нескольких из них. Это совершенно по-новому ставит вопрос о формировании, сохранении, изменении культурной идентичности.

В полном соответствии с историческим опытом – и древним, и новейшим – двумя полюсами континуума, в пределах которого могут находиться разные варианты интеграционных моделей, служат, с одной стороны, модель «плавильного котла», успешно работавшего долгое время в США, а с другой – модель мультикультурализма, получившая распространение сравнительно недавно – с конца 1960?х – начала 1970?х годов, сперва как ответ на напряжения в отношениях франкофонной и англоговорящей общин в Канаде. В 1971–1972 гг. мультикультурализм был провозглашен принципом государственной политики этой страны, что получило закрепление в 1988 г. в специальном Законе о мультикультурализме.

Модель «плавильного котла» трактуется обычно как ассимиляционная, требующая от мигрантов полного растворения в социуме и культуре принимающего общества; мультикультурализм, напротив, подчеркивает ценность культурного разнообразия. Однако ни одна из этих моделей никогда не реализовывалась в чистом виде. Скажем, американский «плавильный котел» не предполагал религиозного единообразия, а канадский мультикультурализм, как говорится в канадском учебном пособии для сотрудников правоохранительных органов: «…не является и основанием для всеобъемлющей толерантности… Этнические различия принимаются до той степени, пока индивиды (не группы) могут идентифицировать себя с культурной традицией их выбора, но только в том случае, если эта идентификация не нарушает прав человека, права других или законы страны»[294].

Таким образом, вопрос выбора интеграционной модели – это вопрос нахождения правильного баланса между интересами социального целого и интересами каждого человека – как местного, так и пришлого – в конкретных условиях места и времени. Такой баланс может быть найден в пределах континуума между «абсолютным» «плавильным котлом» и столь же «абсолютным» мультикультурализмом, но, скорее всего, достаточно далеко от этих двух крайних точек.