70. Почему я либерал// Ответ Захару Прилепину

70. Почему я либерал//

Ответ Захару Прилепину

(Опубликовано в «Огоньке» http://kommersant.ru/doc/2327414)

Либеральную идею ныне можно топтать ногами, – это безопасно и модно (да и модно оттого, что безопасно). И погромщики в Бирюлево, и, вон, с очередным манифестом Захар Прилепин – все потоптались на идее, состоящей в том, что человек способен меняться к лучшему без внешнего принуждения.

Прилепин написал уже второй манифест, стремительно разлетающийся – ретвитами, репостами, лайками – по интернету: «Почему я не либерал». Первым был «Письмо товарищу Сталину».

Прилепин – человек искренний, талантливый, деятельный и темный: в этом смысле он похож на Гитлера или балерину Волочкову. Когда в «Письме…» он булькающее, взахлеб, бил тех тонконогих хлюпиков, кто топчется на великом сталинском трупе (ведь Сталин – это не только репрессии, но и метро! Атомная бомба! Мартены! Высотки! – и будь манифестант начитан, он бы добавил про 2-е место в мире по объемам промышленного производства. Слышите, вы, обгаживающее наше великое прошлое?!) – так вот, уже тогда было понятно, что про Сталина Прилепин читал, условно говоря, только Проханова. А Монтефиоре, Авторханова, Радзинского – не читал. Не читал ни Троцкого ни Эренбурга ни Джиласа. Его крик – крик искренней боли, смешанной с удивлением Саввы Игнатьича из «Покровских ворот»: на всех языках говорите, а по-русски не понимаете!.. (Впрочем, это у Саввы Игнатьича – удивление, а у Прилепина – издевка. «Это как бы стоит корова, а внутри коровы живёт какое-нибудь живое существо много меньше размером, отчего-то уверенное, что оно наездник и сейчас поскачет на корове верхом. Оно рассказывает корове, что внутри у неё сыро и неприятно, никакой цивилизации. Либерала нисколько не смущает, что в целом русская светская культура либерала не любит», – пишет Прилепин. Ну да, есть внутри всех животных, включая человека, одна маленькая штуковина, которая жрет львиную долю энергии – называется мозг. Но мозг нации уже объявил дерьмом другой ненавистник либерализма).

То, что либералы про Сталина и 500-летнюю автократию всё давным-давно поняли, что для них дилемма между трупами и высотками ложная (как и выбор между свободой и порядком), Прилепин не в силах принять. Не хватает знаний, образования (да-да, я в курсе, что Прилепин был студентом нижегородского филфака, но речь не об этом): не хватает информации и инструментария. Человек, окончивший гуманитарный ВУЗ в советское время, в послесоветское должен был либо вгрызаться во все то, что скрывалось железным занавесом, либо интеллектуально деградировать, прикрываясь извечным фиговым (и довольно фиговым) листком деградантов: зато у меня была жизнь, кровь, пот и слезы! Я видел небо с овчинку – а что видели вы, рассуждатели о небе в алмазах?!.

Прилепину неведом ни исторический, ни структурный анализ. Но ведомы ярость, искренность и боль. Что роднит его еще и с Лимоновым, в партии которого он состоял. Роднит и последствиями родства. Искренности и таланта таким писателям хватает только на первые книги, пересказывающим туго сжатую биографию (а таковая была и у Лимонова, и у Прилепина, прошедшего все – от грузчика и ОМОНовца до травимого ментами, снимаемого с ночных поездов, обыскиваемого и арестовываемого фигуранта уголовных дел).

Сегодняшний Прилепин – отец четверых детей, владелец квартиры-машины-счетов-кредитных карт – это респектабельный буржуа, а для этого состояния, чтобы расти и работать, потребна не биография, а изощренный интеллект.

И Прилепин снова возвращается к тому, что он лучше всего знает – а знает он боль, ярость и ненависть. Ненависть к тонкошеим и тонконогим либералам, в том числе. Которые, обратившись в хипстеров и креаклов, на деньги, добытые прадедами-фрезеровщиками и отцами-челночниками, натусовались по заграницам, а теперь, засунув паучьи ножки в пидорские легинсы в облипочку, цедят презрительно: «Рашка-какашка…»

Прилепин искренне убежден, что либерализм – это ненависть к России и почтение к мужеложству, холуйство перед Европой и презрение к собственной истории (интересно, что бы он сказал, найдя у Ключевского определение русской истории как «невзрачной»). Он говорит об этом так же искренне, как гопота из Бирюлево кричит, что черных следует урыть – и тогда воздух станет чище.

Гопоте ведь что мигранты внешние, что внутренние, что таджики, что ингуши – один хрен, приехавшие вообще нелюди, зато у местных есть боль и искренность (и животная грация, соблазняющая эстетов).

Эта боль велит – чурок бей! И тех, кто чуркам сочувствует – бей тоже, они не наши, не русские, либерасты!

Ох, как должен Прилепин таких пацанов понимать. Ему ведь с либеральной идеей «все ясно», потому что искренность для него – это истинность. Прилепин – не Акунин, не Улицкая, не Быков, не Терехов, по книгам которых виден их интеллектуальный багаж, тяжелеющий с каждым томом.

А Прилепин сам создает себе врага, сам называет его либералом – и сам начинает с этим Големом бороться.

Между тем либерализм – всего лишь идея свободы и прав отдельно взятого человека, подкрепленная знанием, в том числе историческим: слабость может быть сильнее силы, одиночка исторически выиграть у толпы, а часть оказаться важнее целого. Либерализм – это признание жизни отдельно взятого человека такой же ценностью, как и все человечество. Христианство, если убрать из него религиозную догматику – это либерализм. Европа, стянутая обручем греческой философии и логики, римского права и христианской этики, выросла, безусловно, на идеях либерализма и рационализма, и русское западничество на нее ориентировано.

Прилепин свою ненависть к европейской идее может объяснять чем угодно – тем, что помирал с голоду, что хватался за любую работу, что поднимал детей. Это оправдания человека, севшего за руль машины без тормозов (кстати, у Прилепина есть про это рассказ – сочувственный, типа так и живем, а по другому не умеем, уж такие уж мы).

Вот его и несет – без всяких оглядок на логику. По мысли Прилепина, в истории страны нужно принять как свое, не отказавшись от наследства, абсолютно – и Сталина в том числе – потому что другого прошлого нет, и другого будущего не будет, и любить надо то, что есть, где родился, там и пригодился. «…Грязные, корявые дети, утритесь: ваш десерт уже съели, – кричит на разрыв аорты он, как будто и впрямь его слушатель – гопота из Бирюлево. – Идите по своим избам. Не слушайте чужих сказок. Вспоминайте свои».

Он не читал Давида Самойлова, заметившего о дочери Сталина: не отказываясь от родства, она отказалась от отцовского наследства. И это точное решение кажущейся неразрешимой дилеммы, когда у тебя в родне – сплошь то зэки, то вертухаи, то палачи, то жертвы.

А Прилепин расценивает отказ от наследства как отказ от родства, а европеизм как предательство. «То, что для хорошего русского человека в его убогом ценностном мире «европейские ценности» стоят на сорок шестом месте, сразу после картошки в мундире и сметаны с луком, означает, что он вообще не человек», – издевательски разъясняет идеологию либерализма (так, как он ее понимает) Прилепин.

«Европейские ценности», столь презираемые прилепинскими «хорошими русскими» – это вообще-то права человека. Право на жизнь, на свободу, на неприкосновенность жилища, на свободу слова и собраний – то, издевательство над чем Прилепин испытал на своей шкуре. Но я давно обратил внимание, что те, чьи права уничтожала российская власть, над кем издевалась и глумилась – как она издевалась над Прилепиным или над Достоевским, – что они по отношению к своим гонителям испытывают стокгольмский синдром, превращаясь в их апологетов.

Достоевский написал после ссылки несколько великих романов, но нельзя не заметить, что их писал человек с перебитым хребтом. Мы, люди одного варианта, не думаем о том, каким писателем Достоевский мог стать, когда бы не каторга – на которую его и отправили всего лишь за список письма Белинского к Гоголю.

Прилепин – из таких же. Из сломленных. Знающих лишь одно – масса важнее части, государство важнее личности, организованные гонители – неорганизованных гонимых.

Преступление талантливого человека против интеллекта – это соблазнение малых сих, поскольку малые умом реагируют на яркость и чувство.

Можно представить себе Прилепина в 1950-х в ФРГ с обращением к местной униженной гопоте (недурно описанной Гюнтером Грассом) не поддаваться на европейский выбор. О, как бы он издевался над местным либералом: «Он всего добился сам, это только мы взяли взаймы, отняли, украли. Это у нас история рабства, пыток, кнута, а у него, представьте, есть своё собственное прошлое, память о нём, боль. Его история мира всегда начинается с «европейского выбора». Пока нет «европейского выбора» – вообще никакой истории нет, одни… пляски и… казни».

Прилепин – предатель интеллекта. Именно интеллект отделяет нас от животных. Он соблазнитель.

Соблазненные множатся. Вот, уже пишет письмо, клеймящее «псевдолибералов», в редакцию «Новой газеты» узник Болотной площади (он правда за решеткой) Илья Гущин. И называется себя не «болотинцем» а «бирюлевцем».

Хуже нет, чем напеть шпане и погромщикам, что они – двигатели двигателей, гордость нации и соль соли земли.

Соблазнители тем и соблазняют, что предлагают гордиться тем, чего следовало бы стыдиться.

Для меня бирюлевцы – шпана. Выплескивающая отчаяние от того, что ей в Бирюлево век вековать, а Рублевки не видеть и глазом, на тех, кто инаков, но кто не сможет ответить. В городе, где я рос, шпана била любого мальчика из чужого района, а если еще и в очках – то с особым злорадством. В деревне, куда я приезжал к бабушке летом, деревенские ходили в пионерлагерь выламывать штакетник и бить понаехавших городских. Из-за того, что чистенькие, городские.

Дело не в том, что Прилепин тоже из, условно говоря, деревенских.

А в том, что, став условно городским, подстегивает, подстрекает бить.

2013

Данный текст является ознакомительным фрагментом.