Глава 35

Этот громкий салют новой конституции был точно приурочен новым султаном, чтобы обезоружить европейских делегатов на конференции шести держав в Стамбуле. Ее первое пленарное заседание совпало с декретом об обнародовании конституции. Конференция была созвана по инициативе британцев из-за ситуации на Балканах и необходимости согласовать с Россией предложение по лучшей защите христианских подданных в Европе посредством определенных административных изменений.

В 1876 году Балканский мятеж перерос в открытое объявление войны Порте Сербией и Монтенегро, которых поддерживали и поощряли русские. В течение трех месяцев турки нанесли поражение сербам, и от победного марша на Белград их остановило только прямое вмешательство России, которая настояла на перемирии. Русский и австрийский императоры, при поддержке Германии, составили Берлинский меморандум, призванный навязать Порте реформы. Британии было предложено сотрудничество.

Она его отвергла, поскольку с ней, так же как с Францией и Италией, предварительно не проконсультировались три военные державы, и она считала предложения — по словам Дизраэли, тогда бывшего премьер-министром, — «просьбой разрешить им приставить нож к горлу турок». Меморандум подразумевал в конечном счете совместную военную оккупацию османской территории, несовместимую с независимостью и территориальной целостностью страны, к чему стремилась Британия. Чтобы заверить Порту в британской поддержке, к входу в Дарданеллы была направлена эскадра британского Средиземноморского флота. Желая во что бы то ни стало предотвратить войну, к которой явно готовилась Россия, Британия созвала Константинопольскую конференцию.

Обнародование конституции озадачило делегатов. Получалось, что Порта со своим планом конституционной реформы может обойтись без интервенции и помощи великих держав. Не веря в ее искренность, в свете предшествующего опыта, делегаты отмахнулись от нее, как от слишком хорошо знакомой политической уловки, мишурного блеска, как они ошибочно восприняли два предыдущих декрета Танзимата, которые должны были обеспечить для Турции в условиях кризиса добрую волю и поддержку Запада против российской угрозы. Но теперь они почти ничего — или совсем ничего — не могли сделать, чтобы добиться собственных целей. Поэтому в январе 1877 года, после неудавшейся попытки переговоров, конференция закрылась, а вскоре после этого Порта и Сербия подписали сепаратный мир. Лорд Солсбери, британский делегат, уехал из Стамбула в полной уверенности, что война неизбежна.

На самом деле его задача — попытаться ее предотвратить — не стала легче после болгарских убийств и еще больше усложнялась разницей во взглядах британских министров. Не упрощали ее и действия Гладстона, который активизировал кампанию против турецкого правительства энергичными речами на митингах в разных частях страны. В них он осуждал турок за плохое управление и жестокость к своим христианским подданным, продвигал единогласные решения о необходимости их лишения всей исполнительной власти в Болгарии, воспламеняя общественное мнение против «ужасных турок». Сам лорд Стрэтфорд де Редклифф открыто выразил согласие с Гладстоном и высказался в пользу расширения британского защитного влияния за пределы Болгарии, чтобы распространить его на всех угнетенных османских подданных во всех частях Балкан.

Ветеран государственной службы из либералов инициировал движение, выходящее за рамки партийной политики и вызвавшее разногласия в кабинете. От имени правительства лорд Дерби, министр иностранных дел, хотя резко осуждал концепцию Гладстона о Крестовом походе, чтобы выдворить турок из Европы, проинформировал султана, что эти преступления вызвали праведное негодование британского народа, и потребовал наказания виновных и освобождения страдальцев. Такое отношение было на руку России, которая планировала войну против Турции и понимала, что теперь шансы на британское вмешательство снизились. Лорд Дерби укрепил это убеждение, предупредив русское правительство, что Британия в случае войны не потерпит угроз Стамбулу и Босфору, Египту и Суэцкому каналу. Для царя это было доказательством того, что Британия не станет вмешиваться в действия России против Порты в других местах, и британский посол получил соответствующие пацифистские заверения. Большинство в британском кабинете выступало против войны с Россией от имени Турции.

Премьер-министр, с другой стороны, вскоре перешедший в верхнюю палату, как лорд Биконсфилд, имел более воинственный настрой по отношению к России. Он опасался ее дальнейшей экспансии и не доверял заявлениям. Дальновидный империалист, Дизраэли понимал важность сохранения территориальной целостности и независимости Османской империи, о чем говорил Пальмерстон и что было закреплено в Парижском договоре. Этот традиционный подход к восточному вопросу стал еще более важным для целостности Британской империи после открытия Суэцкого канала и, следовательно, необходимости защищать линии связи империи против нападения с флангов и угрозы российской экспансии в целом.

На болгарские зверства он сначала отреагировал с некоторым скептицизмом, обоснованно заподозрив, что первые неподтвержденные сообщения о них в оппозиционной прессе были преувеличенными. Он относился к ним как к сплетням и в любом случае побочному аспекту более широкого восточного вопроса в целом. Там действительно происходили ужасные вещи, этого никто не отрицал, но консульское расследование показало, что указанное количество смертей завышено вдвое. Но было ли это достаточной причиной для Британской империи, чтобы отказаться от своих договоров и изменить традиционную политику? Но все же для британских интересов было чрезвычайно важно в любом случае защитить Турцию от вторжения России, как в Крымской войне.

В партийной политической речи в Эйлсбери, в своем прежнем избирательном округе, Дизраэли осудил агитацию Гладстона, как непатриотичную, наносящую вред интересам Англии и роковую для мира в Европе. Он написал леди Брэдфорд, что Гладстон «отомстит за болгарские зверства, устроив мировую бойню». Наконец, в день лорд-мэра он произнес в городской ратуше пламенную речь, выступая за турецкую независимость и против «ужасных призывов к войне», исходивших от России.

Сильная речь лорда Биконсфилда, а не более умеренные заявления лорда Дерби и Солсбери, была истолкована султаном Абдул Хамидом как официальная позиция Британии, убедив его в британской поддержке в войне против России и укрепив решимость отвергать все предложения конференции. Тем временем царь Александр II не скрывал своих враждебных намерений и заявил о них в своем заявлении в Москве, эхом прокатившемся по всей Европе. Если, сказал он, Россия не получит адекватных гарантий от Порты, тогда он твердо решил предпринять независимые действия, и убежден, что русский народ откликнется на его призыв.

Теперь царь пытался выиграть тактическое преимущество и время, в последней попытке добиться компромиссного урегулирования между державами. Но его предложение было отвергнуто Портой, как не соответствующее Парижскому договору. После этого Россия объявила войну Османской империи. Тем временем она достигла договоренности, подтвержденной в тайном соглашении с Австрией. В нем определялись их сферы влияния на Балканах. Россия уступала Австрии право, в обмен на нейтралитет, оккупировать Боснию и Герцеговину, тем самым обезопасив свои фланги от нападения с запада в русском вторжении, которое теперь должно было начаться.

Султан Абдул Хамид вскоре убедился, что заблуждался относительно британской поддержки. Лорд Биконсфилд, председательствуя на заседаниях расколотого кабинета, был вынужден прокладывать серединный курс между давлением Гладстона и его «либеральных крестоносцев», желавших примкнуть к России против Турции, и позицией королевы Виктории, грозившей скорее отказаться от короны, чем «оставаться сувереном страны, которая позволяет себе унижаться перед величайшими варварами, тормозящими всю свободу и цивилизацию». Правительство Англии, заключил он, должно выразить свое неодобрение действий России, но не должно вмешиваться, как это было в Крымской войне, потому что общественное мнение в стране стало враждебным к туркам. Политика его кабинета стала политикой бдительного нейтралитета. Так султан Абдул Хамид обнаружил, что вынужден воевать с Россией в одиночку, не имея союзников.

В последнюю неделю апреля 1877 года две русские армии вторглись в пределы Османской империи: одна в Европе — через Прут, другая в Азии — с Кавказа, продвигаясь на Карс, Ардаган и Эрзурум. Поскольку турки все еще обладали господством на Черном море, подкрепленным броненосцами султана Абдул Азиза, необходимо было вторжение в Европу по суше. Ключом к нему была Румыния — два княжества, Валахия и Молдавия, теперь объединенные в одно самоуправляемое государство-данник. Государственный совет царя Александра одобрил ввод русских войск в Румынию. Турки ответили обстрелом одной из румынских крепостей на Дунае. Румыния (как это раньше сделала Сербия) объявила Турции войну и провозгласила себя независимым государством. Ее территория и вооруженные силы стали источником эффективной поддержки русских в последовавшем вторжении в Болгарию.

При вступлении в Болгарию лично во главе своей армии царь Александр был восторженно встречен как освободитель. По мере того как русские войска продвигались в глубь территории, власть турок заменялась новой гражданской администрацией, участвовать в которой приглашались болгары. «Подчиняйтесь русским властям», — в итоге приказал русский царь.

Из штаб-квартиры русских в Тырнове предприимчивый русский генерал повел летучий отряд через Балканский хребет на расположенную за ним Фракийскую равнину, а оттуда повернул назад к важному Шипкинскому горному перевалу, где нанес поражение оборонительным силам турок. Его войска, к которым присоединились болгары-христиане, начали совершать рейды против турок, расположившихся в долине реки Марицы, создав угрозу Адрианополю и вызвав панику в самом Стамбуле.

Однако положение изменилось, что нередко случалось в современной турецкой войне, с запоздалым назначением султаном двух компетентных генералов. Мехмед Али, перешедший на службу к туркам пруссак, до этого губернатор Крита, стал османским командующим в Европе, где нанес поражение русским войскам и их болгарским союзниками, отбросив их, понесших тяжелые потери, к Балканскому хребту. К северу от него главные силы русских натолкнулись на прочный барьер, препятствующий их дальнейшему продвижению, после того как на Дунайский фронт переброшены турецкие войска под командованием Осман-паши, грозного ветерана Крыма.

Он расположил свои войска в земляных укреплениях перед Плевной и вокруг нее. Этот городок расположен посреди виноградников, в глубокой каменистой долине примерно в 20 милях к югу от Никополя. Здесь, на местности, до того защищенной только природными бастионами, он быстро воздвиг с помощью опытных инженеров сильную военную крепость, построив земляные укрепления с редутами, вырыв траншеи и устроив каменные огневые позиции для артиллерийских орудий. В результате с позиций в Плевне турецкая армия вскоре стала господствовать над главными стратегическими путями сообщения, ведущими в самое сердце Болгарии.

С первой атаки в июле русские, недооценивая своего противника и легкомысленно подходя, опираясь на огромное превосходство в живой силе, к проблемам осады, были удивлены поразительной стойкостью умело организованных турецких защитников и их современными нарезными ружьями, заряжающимися с казенной части, которые султан Абдул Азиз приобрел в Америке. Эти ружья превосходили более медленные, заряжавшиеся с дула мушкеты русских. В результате уже к концу первого дня осады Плевны русские войска были отбиты.

Осман-паша получил передышку в шесть недель, чтобы укрепить оборону и построить больше редутов, в то время как русские потребовали и получили подкрепления из армии князя Карла Румынского, который выдвинул условие, что ему будет предоставлено командование объединенными силами, ведущими осаду. Следующий штурм был начат с трех сторон, и все ожидали русско-румынского триумфа. И действительно, в первые два дня осады русские и румынские знамена некоторое время развевались над редутами. Но на третий день после отчаянной контратаки турок румыны отвели свои войска, и крест сменил русского орла над Плевной. После второго поражения русские признали невозможность взять Плевну штурмом и под руководством опытного инженера из императорской гвардии совместно с румынами разработали план окружения крепости, чтобы обречь гарнизон на голод.

Осман-паша, выиграв два основных сражения против армии, вдвое превосходившей его собственную численно, и тем самым навязав русским тяжелую зимнюю кампанию, предпочел эвакуировать Плевну, пока еще не стало слишком поздно. Героическая оборона города, ставшая широко известной благодаря прессе, пленила европейские умы. Она изменила в глазах европейцев образ турка-варвара на образ храброго, стойкого воина и вновь склонила весы общественного мнения в пользу Османской империи. Стремясь нажить политический капитал на этом возрождении своего престижа на Западе, Абдул Хамид приказал Осману оставаться в Плевне любой ценой, пообещав ему огромную новую армию, которая придет, чтобы вызволить осажденных. Осман стойко держался и доставлял припасы с юга до тех пор, пока последняя лазейка не была перекрыта русскими и крепость оказалась полностью окружена. Когда силы деблокирования Абдул Хамида наконец появились, оказалось, что это немногим более, чем обыкновенная толпа, которая вскоре была обращена русскими в бегство.

Брошенный среди зимы на милость балканских снегов, не имея перспективы освобождения, без боеприпасов и продовольствия — его солдаты уже съели всех городских кошек, собак и мышей, пока русские офицеры ели икру, — Осман-паша понимал, что его единственная надежда — внезапный прорыв гарнизона из крепости. В начале декабря турки тихо вышли из крепости посреди ночи и двинулись на запад. Они навели мосты через реку Вид, развернулись в боевой порядок и пошли на изумленные русские аванпосты. Преодолев первую линию окопов, они добрались до основной линии обороны русских. Началась рукопашная схватка, в которой ни одна из сторон не имела преимуществ. Случайная пуля ранила Осман-пашу в ногу и убила коня под ним. Слух о его смерти вызвал панику. Решив, что они остались без командира, турки вышли из боя и обратились в бегство, позволив русским занять редуты крепости.

Над Плевной был поднят белый флаг. Царь въехал в город во главе своих войск, и Осман-паша подписал условия капитуляции. Русские отнеслись к нему с уважением, но его войска теряли тысячи умерших, пока их вели в плен в мороз по глубокому снегу. Тяжелораненые были оставлены в лагерных госпиталях, где их безжалостно убили болгары.

Сдача Плевны в конце 1877 года высвободила несколько сотен тысяч русских солдат, которые до этого участвовали в пятимесячной осаде. Одна армия направилась через Балканский хребет, чтобы захватить Софию. Другая заставила капитулировать крупную турецкую армию на Шипкинском перевале, чтобы войти в Адрианополь и оттуда напрямую угрожать Стамбулу. Сербия снова объявила войну, чтобы взять Ниш. Жители Монтенегро (Черногории) добились некоторых территориальных завоеваний в Герцеговине. Славянские армии одерживали победы во всех частях Балкан. Греки угрожали войной и поддерживали восстания в населенных греками провинциях, включая Крит. В Азии русские, в третий раз в истории, отвоевали у турок крепость Карс, а также Ардаган и Эрзурум, таким образом оккупировав большую часть Восточной Армении.

Из Адрианополя русская армия великого князя Николая, не встречая серьезного сопротивления турецких сил, двинулась в направлении Стамбула, вызвав панику в городе и глубокую озабоченность в Лондоне. Турки безуспешно обращались, ссылаясь на договор 1871 года, с просьбой об интервенции великих держав, но вмешательство блокировалось в основном Пруссией. Порта особенно обиделась на Британию за отказ в поддержке, и контролируемая двором пресса стала изображать англичан трусами.

Британский кабинет был расколот, как и раньше, между партией мира и партией войны, а лорд Биконсфилд исполнен решимости любой ценой не допустить взятия русскими Стамбула. В городе скопилось несколько сотен тысяч беженцев с запада. Мужчины, женщины, дети, больные, обмороженные, умирающие от голода, они бежали по снегам от наступающих русских. Пять тысяч человек нашли приют в одной только мечети Айя-София. Софты (студенты-теологи) начали создавать серьезные проблемы, и султан попросил британского посла об убежище, если возникнет необходимость. Абдул Хамид телеграфировал лично королеве Виктории, требуя ее посредничества для достижения перемирия. Его запрос был передан Николаю, который уклонился от ответа, предоставив сделать это своим полевым командирам.

Итак, великий князь Николай отказался обсуждать перемирие без предварительного принятия турками условий, которые, по сути, сводились к навязанному миру. Он продолжил наступление своих армий к деревне Сан-Стефано, что на берегах Мраморного моря, то есть всего лишь в 10 милях от стен города. Лорду Биконсфилду наконец удалось преодолеть сопротивление министров, и он отправил пять военных кораблей британского флота в Мраморное море, где, якобы для защиты жизней и собственности британцев, они должны были бросить якоря в пределах досягаемости русских под прикрытием Принцевых островов.

К этому времени русские и турки кое-как договорились о перемирии, которое лорд Биконсфилд проигнорировал, как очередную «комедию». Несмотря ни на что, великий князь продолжал наступление, и угроза Стамбулу стала настолько близкой и очевидной, что вызвала панику на Лондонской бирже. Это облегчило для лорда Биконсфилда задачу получения от парламента согласия на выделение ассигнования в сумме шесть миллионов фунтов, для перевода вооруженных сил короны в боевую готовность, вместе с военно-морскими силами, и подготовки к высадке в Галлиполи, если того потребует ситуация.

Посреди всеобщего волнения премьер-министра восторженно приветствовали патриотически настроенные граждане, заполнившие площадь перед зданием парламента. Британское общественное мнение, которое всколыхнула новая русская угроза, теперь склонилось в сторону турок, возродив дух Крымской войны. В Лондоне была сформирована имперская концепция, а в театрах-варьете звучала песня:

Мы не хотим воевать,

Но, черт возьми, если будем,

У нас будут люди, у нас будут корабли,

И деньги у нас будут тоже.

Ура-патриотизм был удовлетворен, когда, в ответ на британскую угрозу, русские воздержались от входа в Стамбул и царь телеграммой заверил султана, что не намерен немедленно оккупировать город. Так Россия не смогла исполнить давнюю мечту — стать «законной преемницей тех, кто правил на Босфоре», продиктовав туркам условия договора в самом Константинополе. За это ей следовало винить Британию, и в особенности — по крайней мере, так это представляли русские — ее проницательного посла сэра Генри Лэйарда.

3 марта 1878 года в Сан-Стефано был подписан двусторонний договор между Россией и Турцией. По его условиям, которые вначале не раскрывались другим странам, русские планировали фактическое расчленение османских европейских владений. Этот план был задуман исключительно в интересах славян и вопреки интересам других народов, как христиан, так и мусульман. Он предусматривал создание двух крупных балканских государств, преимущественно славянских, которые должны были стать полностью независимыми и свободными от выплаты дани султану. Одно государство — Мон тенегро (Черногория), которому предстояло утроиться по площади и удвоиться по численности населения за счет соседей. Другое — с увеличившейся территорией и новыми границами, располагавшееся в непосредственной близости, — Сербия. Босния и Герцеговина оставались подчиненными султану, но с автономными институтами. Независимость Румынии была подтверждена, но, как латинское государство, она получила подлое вознаграждение за поддержку в войне в виде потери Бессарабии и обмена территориями к выгоде России.

Главные преимущества доставались ее славянской соседке — Болгарии. Она должна была увеличиться так сильно, что, по сути, восстанавливала Болгарскую империю Средневековья. Ей предстояло раскинуться на землях, лежащих к югу от Дуная, от Черного до Эгейского моря, установив контроль над портами обоих морей и включив за счет греческих притязаний большую часть Фракии и Македонии. А на запад она протянулась бы до самой Албании. Как автономное государство, все еще номинально подчиненное власти султана, новая Болгария получала иное управление. В ней должен был править принц, выбранный русскими, с «русифицированной» администрацией. Получался большой русский анклав в сердце Балкан, также служащий плацдармом для нападения на Стамбул. Все, что оставалось от Турции в Европе, делилось на две отдельные части с болгарским барьером между двумя главными городами.

Сан-Стефанский договор был воспринят в Европе, да и на всей территории Балкан, как вопиющее нарушение этнологических принципов и попирающий исторические права, религиозные принципы и растущее национальное самосознание разных неславянских народов. Лорд Биконсфилд считал, что «султан Турции сведен к состоянию абсолютного подчинения России. …Поэтому мы протестуем против соглашения, которое практически отдает в распоряжение России, и только ее одной, уникальное положение и ресурсы, которые европейские державы отдали под управление Порты».

Он с самого начала требовал, чтобы Россия предоставила условия любого договора с Турцией на суд Европы. Европейские державы ответственны за договоры 1856 и 1871 годов, которые не могут изменяться без их согласия. Россия уже согласилась, в принципе, на созыв конгресса для этой цели, но с предварительным условием, что она сможет выбрать статьи договоров, которые будут обсуждаться. Британское правительство настаивало, что обсуждаться должен договор в целом. Когда поступил отказ русских, лорд Биконсфилд начал действовать, призвал резервы и приказал индийским войскам отправиться через Суэцкий канал на Мальту.

Эта демонстрация силы Британии совпала с мобилизацией, в защиту ее территориальных интересов на Балканах, в Австро-Венгрии, которая изначально выдвинула идею созыва конгресса. Британия, более того, поддерживала дело греков и румын и их требование быть представленными на конгрессе. Грекам английское правительство заявило, что оно «готово употребить все свое влияние, чтобы предотвратить поглощение славянским государством любого греческого населения». Балканские мусульмане обратились в поисках справедливости к королеве Виктории как правительнице сотен миллионов подданных-мусульман. Албанцы создали лигу «сопротивления до конца» любой попытке захватить их земли. В этой ситуации русский царь изменил свою позицию. В секретном соглашении между британским и русским правительствами, вскоре ставшем известным, его посол в Лондоне изменил первоначальные планы относительно Великой Болгарии. Так были устранены все препятствия для Европейского конгресса, который открылся в Берлине летом 1878 года. Председательствовал на нем Бисмарк.

Берлинский договор, подписанный в течение месяца шестью державами, по сути свел на нет договор Сан-Стефано. Русским пришлось отказаться от плана создания Великой Болгарии. Вместо этого Болгария была разделена на две провинции. Из них только северная, ограниченная рубежами Дуная, Черного моря (с портом Варна), границами с Сербией и Македонией, а также Балканским хребтом, без выхода к Эгейскому морю, имела право на политическую автономию под суверенитетом султана. Правящий князь не должен был принадлежать к ведущей династии. Его избрание должно было подтверждаться не одной только Россией, но и Портой, с общего согласия других держав, участниц конгресса. Вторая автономная болгарская провинция под названием Восточная Румелия должна была создаться к югу от Балканского хребта и, как образующая европейскую границу Османской империи, находиться «под прямой политической и военной властью султана».

Против всего этого Россия первоначально возражала. Но в конце концов уступила настояниям лорда Биконсфилда, и, как заметил Бисмарк, «в Европе опять появилась Турция». Работа по организации Восточной Румелии была возложена на европейскую комиссию. Этому заслону русским посягательствам в восточной части Балкан на западе соответство вала усилившаяся мощь Австро-Венгрии после оккупации и введения ею своей администрации в Боснии и Герцеговине. Все это было сделано в соответствии с положениями секретного договора, подписанного еще перед войной между Россией и Австрией и бывшего платой за ее нейтралитет. Две отдаленные провинции, в которых проживали лишь немногочисленные турки, и большое смешанное население из мусульман, славян и других христиан могли, по мнению конгресса, лучше управляться сильной иностранной державой, особенно такой, как Австрийская империя, уже имевшая в числе своих подданных хорватов и сербов. Более того, эта уловка раскалывала предполагавшийся блок славянских государств на Балканах путем выделения Боснии и Герцеговине территорий, обещанных по Сан-Стефанскому договору Черногории, территория которой теперь не утраивалась, а только удваивалась, и Сербии, получившей компенсацию за счет не Турции, а Болгарии. Оставался турецкий санджак Нови-Пазар, как буферная территория между двумя славянскими государствами, причем Австро-Венгрии были также предоставлены некоторые права с потенциальным доступом к Албании и Македонии.

В Берлине, как и Сан-Стефано, основным потерпевшим оказалась Румыния, которая после конгресса стала на долгое время жертвой российской несправедливости. Россия, во что бы то ни стало желавшая продвинуть свои границы до Прута, настоятельно требовала Южную Бессарабию, в качестве условия румынской независимости. А этот регион и исторически и этнографически был румынским. Взамен она уступала, за счет Болгарии, Добруджу, пустынную землю за Дунаем, где жили болгары и турки.

Наконец, Греция в Берлине была вознаграждена если не существенным увеличением территории, то в основном, благодаря британскому посредничеству, определенными благоприятными корректировками границ с турецкими провинциями Эпир и Фессалия, а провинция Македония, оставшаяся у турок, была, по крайней мере, избавлена от угрозы болгарского правления. Крит, который Греция рассчитывала аннексировать, остался, несмотря на протесты его христианского населения, под властью турок. Никакой особой новой администрации не было обеспечено для таких оставшихся частей османских территорий в Европе, как Македония, Фракия, Албания и часть Эпира. Их христианским жителям, как и критянам, пришлось довольствоваться организацией специальных представительских комиссий, как это было предусмотрено еще десять лет назад, но так и осталось на бумаге.

Итоговый Берлинский договор, предотвративший большую войну дипломатическим путем, была назван лордом Биконсфилдом «почетным миром». Это был мир, на который существенное влияние оказал и Бисмарк, продвигавший интересы Пруссии, противоречившие интересам России, укрепляя позиции Австро-Венгрии в западной части Балкан. Более того, это была земля, где турки теперь не могли поддерживать порядок и австрийцы получили возможность улучшить условия жизни смешанного населения, христиан и мусульман. На конгрессе в Берлине европейские державы, по крайней мере, снабдили Балканы хотя и шатким, но документом, который мог обеспечить мир, правда постоянно нарушавшийся, следующему поколению. В последний момент они спасли Османскую империю от неминуемого исчезновения, дав ей последний шанс на жизнь. А главное — они наконец обуздали честолюбивые стремления России, которые изначально поощряли своим нейтралитетом, включить в свой состав большую ее часть. С тех пор русское влияние на Балканах осталось, но русское правление — нет.

Поднималась другая сила — не русский империализм, а балканский национализм. Дух национального самосознания, который проявился в начале века в восстаниях сербов и греков, привел, в подражание растущему национальному духу в Западной Европе, к борьбе оставшихся меньшинств за свою свободу. В Берлинском договоре был заложен принцип: «Балканы для балканских народов». В итоге, как барьер против русского империализма, группа развивающихся независимых Балканских государств стала менее уязвимой, чем слабеющая провинция Османской империи. Однажды освободившись, эти миллеты, ставшие «нациями», вряд ли могли снова пассивно подчиниться господству империалистической державы.

Биконсфилд надеялся, что новая Болгария станет оплотом скорее Турции против России, чем России против Турции. Как позднее отметил Бисмарк, «все эти расы охотно принимали русскую помощь в освобождении от турок, но, став свободными, они не выказали желания принять царя вместо султана». Таким образом, в этой кульминационной попытке решить восточный вопрос после последней из Русско-турецких войн конгресс в Берлине создал для Восточной Европы политическую модель, отличную, по сути, от любой, появлявшейся в предыдущих конфликтах.

В Азии, по Сан-Стефанскому договору, русские вернули Эрзурум туркам, но сохранили Карс, Ардаган, Баязит (Баязет) и Батум, таким образом продвинув на запад азиатскую границу Турции до линии, проведенной через горы между Эрзурумом и Черным морем у Трапезунда. Теперь, по большей части благодаря усилиям Биконсфилда, турки должны были сохранить Баязит, ключевой пограничный оборонительный пункт, расположенный восточнее на транзитном пути в Персию, а Батуму, хотя и «оккупированному» русскими, предстояло стать, согласно гарантии царя, свободным портом, неукрепленным и предназначенным для торговли. В обмен на эту уступку Британия соглашалась восстановить довоенный статус-кво Дарданелл. Турки обещали провести на территориях, которые они сохранили в восточной части Армении, необходимые реформы и усовершенствования для армянского населения и гарантировали их безопасность от черкесов и курдов.

В этой протекционистской роли особая ответственность ложилась на Британию. Дело в том, что до открытия конгресса британское правительство, в качестве гарантии против ожидаемого удержания Россией разных завоеванных территорий, втайне договорилось с Портой о конвенции, уравновешивающей в Азии то, что было согласовано в Европе с русским послом относительно раздела Болгарии. В соответствии с этой конвенцией Британия, чтобы иметь возможность присоединиться к султану в защите его оставшихся азиатских владений против будущих российских атак, должна была оккупировать остров Кипр и управлять им, взамен выплачивая султану ежегодную дань из избыточных доходов и получив обещание провести, при содействии Британии, необходимые реформы.

Так появился «новый Гибралтар», чтобы не допускать Россию в восточную часть Средиземноморья. Эта база должна была защищать не только азиатские владения турок, но и британские коммуникации с ее собственной мусульманской империей в Индии. Тем самым восстанавливался британский престиж на восток. Также это помогало нейтрализовать другие уступки России. Теперь на восточном, как и на западном, краю Османской империи стояли стражи, защищающие ее от русского империализма, — имперские силы Британии и Австро-Венгрии.

Тем временем в центре османского правительства — Стамбуле — европейские державы смогли убедиться в обоснованности своих опасений относительно перспектив новой конституции. Несмотря на их скептицизм касательно мотивов турок, убеждения, стоявшие за новым документом, были вполне искренними со стороны Мидхат-паши и зреющего поколения конституционных реформаторов. Не исключено, что, если бы умственное здоровье Мурада V было в состоянии выдержать все тяготы, связанные с султанатом, он, будучи сторонником реформ и обладая юношеской энергией, сумел бы провести реформы и остался на троне при новом конституционном режиме.

Но у его брата Абдул Хамида таких намерений не было. По убеждениям и склонностям он был автократ, принял конституцию, руководствуясь мотивами проницательного оппортуниста, и его изменения первоначального проекта демонстрировали стремление сохранить права суверена, а не заботу о благе народа. Он цинично использовал конституцию на Константинопольской конференции в качестве фасада, за которым можно было предупредить и предотвратить разделение власти. Как только конференция закончилась, султан сразу же безосновательно уволил Мидхата-пашу, вдохновителя и создателя конституции, с поста великого визиря. Опасаясь народных волнений в его поддержку, султан немедленно препроводил опального визиря на императорскую яхту и отправил его в изгнание в Италию. По иронии судьбы это действо было выполнено в рамках самой конституции, в соответствии с включенной в последнюю минуту статьей, на которой настоял султан, направленной против сильной оппозиции. Эта статья давала ему право «изгонять с территории империи тех лиц, которые, на основании достоверной информации, собранной органами полиции, признаны угрожающими безопасности государства». Три года спустя Мидхат, возвращенный из изгнания, предстал перед судом и был приговорен к смерти. Приговор был заменен пожизненным заключением в одной из арабских крепостей, где он был убит в 1884 году.

Таким был похоронный звон по личным свободам, предусмотренным в хартии Танзимата. В будущем Османском государстве, каким его замышлял молодой напористый султан, не было места для столь напористого (и популярного) государственного деятеля, как Мидхат. Волевая независимость его действий и принципов представляла угрозу прерогативам султана и подразумевала ограничение его верховной власти. Абдул Хамид не сомневался, что народ ответствен перед султаном, а не султан перед народом. Только он, единственный властелин, мог пожаловать народу конституцию. Только он имел право распоряжаться и управлять государственной машиной.

В соответствии с положениями конституции, пока еще прячась за ее фасадом, Абдул Хамид распорядился провести всеобщие выборы — первые в истории выборы в мусульманском государстве. Первый османский парламент собрался в марте 1877 года — сенат, состоящий из 25 назначенных чиновников, и палата из 120 депутатов, избранных под давлением властей и откровенно неконституционным путем. Тем не менее парламент включал, как и было задумано Мидхатом, христиан и евреев, турок и арабов, предоставляя право голоса всем слоям общества, пусть даже и непропорционально их численности. Абдул Хамид видел в парламенте собрание марионеток, созданное, чтобы придать видимость юридической силы и народного одобрения таких мер, какие он решит навязать.

Тем не менее парламент вскоре развился и приобрел такие характерные черты, как многообразие представителей из всех провинций обширной Османской империи, встретившихся впервые для обмена идеями и опытом, выявления общих проблем и претензий. В речах делегаты допускали нападки на министров и других высокопоставленных чиновников, обвиняя их в коррупции и различных злоупотреблениях, обнажая, чего никогда не было раньше, необходимость радикальной реформы системы управления по всей стране. Но никогда и ни в чем они не обвиняли лично султана. Среди депутатов были представители интеллигенции с широким кругозором и независимыми взглядами. Их критические рассуждения могли бы обеспечить настроенного на реформы султана направляющими идеями для формулировки конструктивной программы внутренних преобразований. По сути, палата депутатов тем самым отстаивала конституцию. Ее открытая враждебность к господству пашей дошла до того, что раздались требования, чтобы некоторые министры пришли в палату и ответили на конкретные обвинения.

В ответ на это вопиющее неподчинение султан распустил парламент после трех месяцев работы. Шесть месяцев спустя, 13 декабря 1877 года, парламент был созван вновь. Критическое состояние войны с Россией сделало его более управляемым. В своей речи при открытии парламента султан апеллировал к «представителям нации», призвал к «сотрудничеству и патриотизму моих подданных, чтобы защитить вместе со мной наши законные права… Да благословит Аллах наши усилия». Затем наступило перемирие, о котором договорилось правительство, поскольку страну бросили европейские союзники — так об этом была проинформирована палата депутатов. Перемирие было подписано 31 января 1878 года. И снова подали голос враждебно настроенные депутаты. На этот раз они назвали трех министров, выдвинув против них конкретные обвинения и требуя, чтобы те предстали перед палатой и ответили им. На этот раз султан объявил перерыв в работе парламента на неопределенное время. Больше парламентарии не встречались на протяжении тридцати лет.

Комиссии из сенаторов и депутатов Абдул Хамид с иронией напомнил пример своего деда, султана Махмуда Реформатора, сравнив его со своим отцом, Абдул-Меджидом, который стремился осуществлять реформы по согласию и с помощью либеральных институтов. «Я теперь понимаю, — заявил он, — что только сила может привести в движение народ, защищать который Господь доверил мне». Позже, общаясь с европейским корреспондентом, султан настаивал, что не является противником реформ, «но избыток свободы, к которой человек непривычен, столь же опасен, как и ее отсутствие».

С этого времени личная власть султана заменила только что появившуюся конституцию. Новые османы, последние апостолы просвещенной эпохи Танзимата, вскоре прекратили свое существование из-за запретов и преследований. В противовес «армии шпионов» на родине — так их называл ссыльный Намык Кемаль — они стали за рубежом «армией изгнанников, превратившихся в революционеров». Говоря словами его лишившегося иллюзий друга Зии:

Ничто, кроме страданий, не ждет того, кто верен этой империи;

Преданность этому народу и этой стране совершенное безумие.