Глава 30

Махмуду II, в то время единственному из оставшихся в живых наследников мужского пола Османской династии, предстояло править в течение долгого времени и проявить себя решительным султаном-реформатором. В беспокойном веке, в котором ему довелось жить, Махмуд занимает положение достойного преемника Мехмеда Завоевателя и Сулеймана Законодателя. В своей роли проводника внутренних реформ Махмуд любил видеть себя Петром Великим Османской империи. Хотя его мать, возможно, была француженкой, султан Махмуд не знал ни одного европейского языка, и полученное им традиционное исламское образование не дало ему прямого доступа к идеям Запада. Но в юности на него сильное влияние оказал Селим III, его кузен и доверенное лицо, особенно во время короткого перерыва между отстранением от власти Селима и затем его брата, Мустафы, когда оба пребывали в «Клетке». Махмуд хорошо понимал, что, если он унаследует трон Селима, ему придется терпеливо дожидаться благоприятного момента, поскольку военные и религиозные круги империи единодушны в противостоянии переменам. Фактически должно было пройти почти два десятилетия, прежде чем Махмуд смог восстановить достаточно сильную власть султаната, чтобы продолжить политику реформ, которую он считал жизненно важной для сохранения империи.

А пока он вынужден был заниматься вопросом османского конфликта с Россией. Наполеон, предвидя неизбежное разрушение Османской империи, бросил своих османских союзников, заключив за их спиной союз с русским царем Александром. Подписанный в 1807 году договор был нацелен на раздел Европы между Россией и Францией и не учитывал интересов Англии, союзника царя. Требуя прекращения военных действий между Турцией и Россией, два могущественных императора вынашивали тайные планы расчленения и раздела между ними Османской империи. Ее территории, главным образом, должны были ограничиться Азией, к России отошла бы большая часть Восточных Балкан, с компенсацией для Австрии на западе. Франция получила бы Албанию, Грецию, Крит и другие острова архипелага с перспективой дальнейшей экспансии на Восток. Если Порта откажется от посредничества французов, Франция могла бы объединить усилия с Россией, чтобы освободить Европу «от ига и притеснения турок». В результате Порта при содействии Франции договорилась с Россией о перемирии, которое должно было продлиться два года, без соглашения о мире. По истечении этого срока военные действия могли быть возобновлены с обеих сторон.

Между тем после убийства Мустафы IV и восхождения на трон бездетного Махмуда II царь Александр не исключал возможности прекращения османской династической линии и последующих легких изменений в пользу России. Русский царь всячески стремился ускорить раздел империи. А пока он предпочел требовать Константинополь и Дарданеллы, которые по секретному договору не отходили ни к одной из договаривающихся сторон. На такую уступку Наполеон, как в том тщетно пытался убедить Александра французский посол в Санкт-Петербурге, не мог согласиться ни при каких обстоятельствах. На посла Франции не произвели впечатление заявления царя, что Константинополь, провинциальный город на краю его империи, был не более чем дверью в его собственный дом, ключами от которого он желал бы владеть.

Французский посол предположил, что город и берега пролива должны остаться свободными территориями. Но представитель России требовал Константинополя — столицу греческой ортодоксальной церкви и, следовательно, естественной и исторической империи Востока. Француз настаивал, что, если город действительно будет уступлен, Франция должна получить Дарданеллы и их берега, ибо это классический путь крестоносцев в Сирию. Русские, однако, отвергали притязания Франции на свободный проход между Черным и Средиземным морями.

Возникший таким образом тупик заставил Наполеона отказаться от эфемерной мечты о франко-русском дуумвирате, разделе и управлении Османской империей. Чтобы уклониться от проблемы, французский император изменил курс, оправдывая отсрочку боязнью риска, что богатейшая из его добыч — Египет — может попасть в руки англичан. Взамен в 1808 году в Эрфурте он пересмотрел свой союз с Россией против Порты, признав в качестве quid pro quo за ее разрыв с Англией ее право на Валахию и Молдавию, которые ее армии временно оккупировали. На это французы ожидали реакции англичан.

Обеспокоенная этим подтверждением господства России над дунайскими княжествами Австрийская империя предприняла посреднические усилия, чтобы обеспечить в качестве противовеса франко-русскому союзу примирение Англии и Турции. Несмотря на угрозу со стороны Франции, оно было достигнуто в 1809 году, подписанием договора о Дарданеллах. В результате между Россией и Турцией снова вспыхнула война. Русские выступили против плохо организованных и значительно сократившихся турецких вооруженных сил. Они переправились через Дунай из Валахии, чтобы захватить крепости на его правом берегу, включая Силистрию, но встретили сопротивление армии великого визиря, стоявшего с войсками в укрепленном лагере в Шумле. Русские не смогли перейти через труднодоступный Балканский хребет и, только преодолев продолжавшееся сопротивление боснийской армии, взяли Рущук.

К 1811 году, когда союзу с Наполеоном пришел конец, русские ожидали его вторжения с Запада и перешли на Дунайском фронте к обороне. Теперь Россия нуждалась в мире с Портой, и летом 1812 года, всего за несколько недель до похода великой армии Наполеона на Москву, в Бухаресте был подписан мир. По этому договору пограничной рекой между Россией и Османской империей стал Прут. Царь вернул султану оставшуюся часть Молдавии и всю Валахию, но сохранил за собой Бессарабию с ее выходом к устью Дуная. Слишком поздно Наполеон, руководствуясь собственными интересами, попытался вновь заручиться дружбой турок, требуя, чтобы султан выступил против России на Дунайском фронте, обещая взамен гарантировать безопасность Молдавии и Валахии, а также возвращение Османской империи Крыма. Под нажимом Британии турки твердо решили сохранять мир с Россией, больше не доверяя Наполеону, тем более что им стали полностью известны все его прежние планы расчленения Османской империи.

Больше всего от Бухарестского договора пострадали сербы, которым Россия оказывала покровительство. Они действительно получили гарантию амнистии для мятежников и смутное обещание собственного внутреннего управления. Но все это, по сути, нейтрализовалось возвращением султану Белграда и других крепостей, в которых должны были стоять турецкие гарнизоны, а также сносом всех других крепостей, которые сами сербы успели за это время построить. В следующем году, после падения Наполеона, турки вновь превратили Сербию в вассальное государство.

Империя, которую Наполеон и Александр преждевременно поделили, пережила их обоих еще на целый век. Но во времена Махмуда Османская империя продолжала уменьшаться в размерах, сохраняя, несмотря на упадок, свои «внутренние органы», хотя и теряя раскинувшиеся далеко «конечности». Первой из ампутированных конечностей стала Греция. Греческое национальное движение датируется началом XIX века. С первых дней оно приняло неопределенную форму культурного возрождения. В этом проявился греческий ренессанс в классической традиции, питающийся идеями либеральных философов Французской революции и опирающийся на общее распространение знаний среди греков, как и среди просвещенных турок, начиная со времен Селима III. Оно приняло форму более совершенного образования, которое богатые греки смогли наладить при посредстве школ, возобновивших преподавание греческой истории, а также с помощью распространения книг, отпечатанных на греческом языке за границей.

Во всем этом присутствовали семена освобождения и возрождения национального духа греков. Свою роль играли и жившие на Западе эмигранты. Также внутри самой империи действовали греки-фанариоты, состоявшие на службе Порты, и богатые общины греческих купцов в Стамбуле, Салониках, Смирне и на различных островах Греческого архипелага. На некоторых из этих островов, особенно на Хиосе, где турки сохранили разумную систему управления действовавшей здесь ранее привилегированной Генуэзской компании, которой руководили местные чиновники и солдаты, по сути существовало самоуправление. То же самое можно сказать о трех «мореходных островах» — Гидра, Спеце и Псара, морских общинах, моряки которых имели свои доли в судах и грузах и которые были своего рода «питомниками» для будущего греческого флота.

Таким образом, в прибрежных частях страны имелось немало греков, которые поддерживали тесные и постоянные контакты с Западом.

Внутри материковой части Греции преобладали менее гибкие настроения. Османская администрация сохраняла жесткий контроль над населением, направляемый не на поддержание благосостояния и обеспечение безопасности, а на сбор налогов, нередко к выгоде коррумпированных пашей, эти налоги вводивших. Но прямое вымогательство турецких чиновников было в каком-то смысле меньшим из зол. Куда хуже был контроль греческих официальных классов — землевладельцев, принявших ислам ради сохранения своей собственности и власти, или чиновников из местной администрации, старейшин и старост, примасов и коджа-баши (старост) деревень и поселков. Их задачей, как агентов турецких чиновников, было обеспечение поступления налогов от соответствующих общин, и в качестве откупщиков они усвоили методы своих османских хозяев. Пользуясь привилегированным положением для поддержания законности и порядка и нередко злоупотребляя им, они часто были жестокими притеснителями своих христианских единоверцев.

По-своему угнетающим было и христианское духовенство, консервативное в своих воззрениях, которое, как часть общественной организации, пользовалось покровительством султана и обладало широкой властью над греческим населением. Отсюда преобладание — среди духовных лиц, землевладельцев и местных чиновников — шкурных интересов греков, которым было что терять, окажи они поддержку любому переходу от греческого культурного ренессанса к греческой политической революции с требованием независимости. Поэтому идея греческой нации, в отличие от греческой религии и языка, приобретала конкретные формы намного медленнее.

С течением времени этот процесс активизировался, стимулируя использование военной силы для достижения национальных целей, и его представителей среди греческого населения оказалось два. Первыми стали клефты, дикие, не признающие никаких законов банды, которые с давних пор скитались по горам, избегая подчинения туркам и живя за счет грабежей и насилия. Их традиционная профессия разбойников теперь воспринималась греками не как простая жажда наживы, а как почетное и законное средство борьбы против тирании турок. Тем самым они стали патриотическим центром борьбы за греческую национальную идею. Клефты действовали в отдельных горных районах материка — в Морее, Эпире и Румелии, помимо Крита и других островов, и возглавляли их влиятельные наследственные вожди, которым суждено было стать политическими лидерами предстоящей революции. Турки вооружили против них христианскую жандармерию, арматолов, которые на деле нередко принимали сторону клефтов.

У клефтов имелись аналоги на море среди не знающих страха островных и прибрежных пиратов, которые жили пиратством, так же как и их сухопутные собратья жили грабежом. Присущий тем и другим дух авантюризма черпал примеры и опыт из морских и сухопутных операций англичан, которые привели к захвату Ионических островов у Наполеона в 1814 году. Водружение на этих островах британского флага помогло стимулировать стремление к свободе, вызвав революцию на материковой части Греции.

Но для успеха восстания его необходимо спланировать и систематически координировать. Здесь важную роль сыграло сообщество греческих купцов с его широкими связями, как в Греции, так и за рубежом. Его организационным центром стала «Филики Этерия», или «Общество друзей», изначально — продукт неудачного восстания греков против турок при поддержке русских в 1770 году. Его основателем в конце XVIII века стал греческий национальный поэт Ригас Фереос. Валах, то есть румын по происхождению, он мечтал, более как поэт, нежели реалист, не только об освобождении Греции, но и о многонациональной балканской федерации автономных христианских государств, Византийской империи в миниатюре, официальным языком которой был бы греческий язык, а религией — греческая ортодоксия. Он искренне считал, что сербы, болгары, албанцы и румыны с готовностью обнажат мечи в христианском единстве за дело греческой свободы. Кара Георгий и лидеры первого христианского восстания против султана также были посвящены. Казнь Ригаса турками привела к упадку его «Этерии». Но в 1814 году она была возрождена, но не в Греции, а в России, тремя греческими купцами из Одессы. В самих Афинах прикрытием было греческое литературное общество. Оно распространяло свои идеи среди образованных греков, не вызывая подозрений турок.

Тем не менее деятельность общества была слишком смелой и стала общеизвестной по мере того, как оно начало открывать свои отделения и рассылать агентов по всей Европейской Турции и городам Малой Азии. Оно переросло в конспиративное общество свободных каменщиков с собственной изощренной иерархией, секретными знаками, таинственными ритуалами и торжественной клятвой верности. Его заговоры и интриги подстрекали к мятежным действиям жителей Балкан. Среди членов общества были русские офицеры, а его сторонники получали заверения русских консульских агентов, обещавших покровительство, что общество окажет им военную поддержку в случае восстания. Греки полностью полагались на подобные заверения.

Возглавить «Этерию» сначала было предложено графу Иоанну Каподистрии уроженцу Корфу, обладавшему большим влиянием и престижем на службе у царя в Санкт-Петербурге. Именно он от имени царя подписал соглашение об английском протекторате над Ионическими островами. Когда Каподистрия отказался от предложения, руководство обществом было возложено на Александра Ипсиланти, грека-фанариота, из семьи которого происходили господари Молдавии и Валахии. Более того, он был личным адъютантом царя, служившим с честью и достоинством в русской армии. В 1820 году общество назначило его «генералом уполномоченным высшей власти».

Решив начать свое восстание на севере, Ипсиланти, скорее проявляя авантюризм, чем руководствуясь доводами рассудка, повел сборное войско через Прут — теперь бывший границей между Российской и Турецкой империями — в Молдавию и Валахию. Не скупившийся на громкие заявления и артистичный в выражениях чувств, он тем не менее не обладал практическим опытом и знанием людей. Ипсиланти искренне рассчитывал на дух единства между румынскими и греческими христианами, которого на самом деле не существовало. Приветливо встреченный господарем Молдавии, «уполномоченный высшей власти» практически не получил поддержки для дела эллинов в Валахии, где местный повстанец просветил его, сказав: «Греция принадлежит грекам, а Румыния — румынам». Царь отрекся от него и уволил из армии. Вселенский патриарх отлучил его от церкви. Турки направили к Бухаресту армию, которая смела его «святой батальон», а сам Ипсиланти укрылся на территории Австрии, где император заключил его в тюрьму. Таким, по иронии судьбы, был конец правления в дунайских княжествах греков-фанариотов, который стал рождением румынской независимости с правлением господарей, выбираемых из румынских бояр.

В это же время родилась и независимость Греции, достигнутая посредством серии скоординированных восстаний, охвативших значительную часть территории страны. Эти восстания были подняты при посредстве «Этерии» с направлением в Грецию фанариотов и других лидеров, включая брата Ипсиланти — Дмитрия, который должен был руководить восстанием в Пелопоннесе. Множество людей, вдохновленных идеей независимости, отправились туда по собственной воле, устанавливая контакты с руководителями повстанцев прямо на местах. Восстание началось с прокламации митрополита Патраса (Патр) 25 марта 1821 года.

Для восстания это время было удачным. Султан Махмуд, диван которого, казалось, ничего не ведал о возможности такого опасного поворота событий в Греции, выбрал этот момент, чтобы заняться окончательным подчинением своего номинального вассала в Эпире Али-паши, мятежного Льва из Янины. Али с помощью своей албанской армии настолько укрепил свою власть и расширил владения, что, в сущности, мог претендовать на роль независимого монарха, и, между прочим, был признан в качестве такового Наполеоном. В 1819 году он с триумфом овладел важным портом на Адриатике — Паргой. В следующем году Исмаил, тоже албанец и личный враг Али, сбежал от него под защиту Стамбула, где султан сделал его одним из своих камергеров. Али послал вдогонку двоих наемных убийц, которые были арестованы при попытке застрелить Исмаила. Это дало султану Махмуду давно ожидаемый повод раз и навсегда сокрушить своего врага. Султан официально объявил Али мятежником и человеком вне закона, пожаловал его пашалык Исмаилу, его несостоявшейся жертве, и под его командованием немедленно начал войну против Али. Поскольку Али, теперь уже «загнанный лев», упорно держался на протяжении почти двух лет, султан вызвал своего проверенного и беспощадного военачальника в Морее Киршид-пашу и его войско, чтобы завершить кампанию. Они в конце концов нанесли поражение и уничтожили старого мятежника, который укрылся в своей расположенной на озерном острове крепости. Его голова вместе с головами троих сыновей и внука была отправлена султану в Стамбул.

В результате крепости в Морее остались сравнительно незащищенными, и греческие повстанцы сумели внезапно атаковать и сломить сопротивление большинства оставшихся в них гарнизонов. Действуя согласованно с ними на море, греческие пираты с их смертоносными, маневренными брандерами обеспечили контроль над всеми ключевыми портами побережья. Это ограничило возможности снабжения и переброски турецких подкреплений, оставив для них только наземные коммуникации, пролегавшие по гористой, удерживаемой партизанами местности. Из островов повстанцы удерживали Спеце, расположившись на котором богатая вдова-гречанка организовала блокаду залива Нафплиона лично и за свой собственный счет, а также Псару и, со временем, Гидру, благодаря капитану судна, который поднял людей против их собственных греческих примасов.

По всему полуострову популярная песня восставших «В Морее не должно остаться ни одного турка» спровоцировала массовые кровожадные нападения на мусульман. Восстание перекинулось через Коринфский залив, где «неверные» горожане Ливадии были жестоко убиты. Крестьяне преодолели наскоро возведенную стену, чтобы захватить Афины, в то время незначительный провинциальный городок с десятью тысячами жителей, который был личной собственностью султана. Но афинский Акрополь, дополнительно укрепленный после осады венецианцами, держался еще больше года. На западе восстание вспыхнуло в Месолонгионе. На севере огонь восстания разгорелся среди «отрогов Пелиона» и на трехпалом македонском полуострове Халкидики, причем на горе Афон обитатели монастырей с готовностью вооружились ради и религиозного и национального дела. На Крите, острове с преобладающим мусульманским населением, отряд критских янычар, фанатичных мусульман греческого происхождения, совершил ряд зверств в отношении христиан. Они зашли настолько далеко, что убили митрополита Кандии и пять епископов на алтаре кафедрального собора города. Это спровоцировало возмездие — восстание воинственных горцев-сфакийцев, которые смогли на некоторое время блокировать порт Ханья.

Султан Махмуд не принадлежал к числу тех, кто готов безропотно терпеть демонстративное неповиновение своей власти. Когда его армии оправились от первого шока неожиданности, он отомстил грекам за массовое убийство турок в Морее столь же варварским способом. В Стамбуле он казнил греческого драгомана Порты и других видных фанариотов. В ответ на зверства греков в Триполице (Триполисе) он повесил греческого патриарха — уроженца Мореи — на воротах его собственного дворца в пасхальное воскресенье, оставив тело на три дня и лишь после этого разрешив снять его презренным евреям и выбросить в море. Когда перед Хиосом брандер из мятежного греческого флота уничтожил турецкий флагман вместе с адмиралом и командой, турки отомстили разрушением процветающего острова, продав в рабство или изгнав население численностью почти сто тысяч христиан. Турки в целом добились успеха в подавлении восстания к северу от Коринфского залива, но не смогли добиться прогресса в главном — вооруженном вторжении в Морею.

Греки же, вместо того чтобы закрепить свои военные успехи и преимущества, слишком поспешно втянулись в политические проблемы местного конституционного правительства. В каждом занятом ими районе они созывали ассамблею — сенат в Мессении (Мессинии), «Центральное правительство» — в Пелопоннесе, другие выборные институты управления в восточных и западных частях Румелии. Эти органы включали соперников в борьбе за власть с разными интересами и целями — примасов, землевладельцев, верхушку церкви, фанариотов, купцов с островов и клефтов, которые оставались законом сами для себя. Единство среди них было напрасной надеждой, поскольку они пока еще не ощущали себя греками в национальном смысле слова.

Первая попытка объединить их интересы в рамках центрального правительства Греции была предпринята после падения Триполиса. Вблизи Эпидавра Дмитрий Ипсиланти созвал Национальное собрание. Затем в первый день нового, 1822 года была провозглашена конституция, включавшая в себя полный объем законодательных и исполнительных уложений, основанных на республиканских принципах. Она была составлена главным образом Александром Маврокордато, способным фанариотским лидером повстанческой ассамблеи в Месолонгионе, на Западе, который стал президентом. Ипсиланти между тем отошел на второй план. Но для людей, только теперь освобождавшихся от вековечного восточного деспотизма, более того, связанного традиционной лояльностью к противоборствующим группам внутри собственных общин, подобный эксперимент в либеральных конституционных искусствах Запада оказался явно преждевременным.

Позднее, в 1822 году, основной порт Восточного Пелопоннеса и его естественная столица Нафплион (Навплия) пал перед греческими повстанцами в лице лидера клефтов Колокотрониса. Он отказался санкционировать встречу Национального собрания в Нафплионе, и, когда оно собралось в другом месте и попыталось ограничить его власть, ответом стало похищение четырех членов правительства. Остатки правительства вынуждены были перебраться на отдаленный мыс, прикрываемый островами Гидра и Спеце, и избрали своим президентом богатого жителя острова Гидра Кондуриотиса, албанца по происхождению, но оставив Колокотрониса действующим правителем Мореи. Очень скоро стало очевидным, что ни один грек не подчинится власти другого грека. Из этого следовало, что решение необходимо искать в приглашении суверенного правителя с Запада.

С самого начала греки слишком полагались на поддержку Запада.

В отношении военной помощи они очень скоро были разочарованы. Ведь после поражения Наполеона западные державы вместе с Россией нуждались в мирной передышке. Как антиреволюционная «лига суверенов», они поддерживали подобие мирного единства на предстоящее десятилетие. Следовательно, ни Британия, ни Австрия, ни, к ее облегчению, Россия (несмотря на все ее подразумеваемые обещания) не собирались сражаться за дело греческого национализма. Когда восстание началось, эти державы дружно осудили его, а в 1822 году на объединенной конференции в Вероне отказались принять греческих делегатов, как революционеров.

Но среди их подданных нарастал новый романтический дух филэллинизма, представлявший греков не просто угнетаемыми христианами, но храбрыми потомками героев классического века. Энтузиазм к Элладе подогревался в них путешественниками по Европе, коллекционерами древностей, классическими учеными, интеллектуалами, писателями и поэтами. Они раскрывали глаза цивилизованного мира на эту колыбель цивилизации, все еще населенную (что бы ни говорили ученые-скептики) греками прошлого, мечтающими о возрождении Эллады.

В деловом мире «эллинский призыв» распространялся колониями греков-купцов в столицах западных государств и России. Их усилия привели к формированию филэллинских комитетов для сбора средств на нужды революции. Богатые экспатрианты, особенно в России, вложили значительные средства, в то время как ищущая приключений молодежь, не только из Европы, но и из Америки, вливалась, нередко вопреки желанию собственных правительств, в ряды добровольцев, чтобы сражаться за дело греков. Как язвительно заметил Уильям Коббет, греческая революция была «войной устроенной поэтами и биржевыми маклерами в пользу России».

Самым выдающимся среди этих поэтов был лорд Байрон, который впервые посетил Грецию в 1809 году и вскоре обессмертил ее в стихах. Он перевел революционную военную песню Ригаса и в Италии подружился с Маврокордато. В 1823 году, по пути в Грецию, он приехал на остров Кефалиния, где пробыл пять месяцев. «Не верьте франкам в отношении свободы», — предупреждали греков раньше, когда они просили о военной помощи. Теперь он прибыл к ним, как носитель финансовой помощи в виде шестизначного займа от греческого комитета в Лондоне.

Разобщенность среди повстанцев к этому времени перешла в гражданское противостояние. Когда Байрон ступил на греческую землю в Месолонгионе в 1824 году, он обнаружил, что грек сражался с греком в новой Пелопоннесской войне. Она велась между сторонниками Колокотрониса и Кондуриотиса, причем их соперничающие правительственные ассамблеи были соответственно на материке и на побережье и островах. Это едва ли удивило или лишило иллюзий лорда Байрона. Романтик эллинского дела, он был реалистом в оценке всего греческого характера. Те, кого видел поэт вокруг себя, были людьми, лишь частично освободившимися от деморализующей тирании и теперь ссорившимися друг с другом относительно наилучшего средства ее замены. Более того, они были слишком склонны следовать либеральной теории в ущерб работающей практике.

Непосредственной задачей для Байрона стало положить конец этим спорам, и в этом он сразу же преуспел. Согласно его указаниям, расходование английских фондов доверялось только Кондуриотису. Чтобы спасти свою долю, Колокотронис сдал Нафплион. Но через несколько месяцев гражданская война вспыхнула вновь. Колокотронис выступил против Кондуриотиса, но был схвачен и заключен в тюрьму на острове Гидра. Маврокордато в большом раздражении сошел со сцены. Английский заем, собранный для обороны от турок, был таким образом растрачен на внутреннюю ссору между греками. Лорд Байрон, предоставивший заем, был избавлен от лицезрения такого исхода своих усилий; он умер от малярийной лихорадки в болотах Месолонгиона. Поэт умер как мученик греческого дела и навсегда остался греческим героем. Его смерть сохранила и усилила в Европе пламя филэллинизма, тем самым помогая верить, что наступит день, когда греческая нация будет признана и поддержана цивилизованным миром.

* * *

На этой первой стадии война за независимость Греции, несмотря на все сопровождавшие ее внутренние споры, в целом оказалась успешной. Успех греков был настолько впечатляющим, что в 1825 году султан осознал недостаточность собственных сил, чтобы победить их в одиночку. Более того, он не смог собрать подкрепления в своих азиатских провинциях. Тогда султан призвал на помощь своего могущественного вассала Мехмеда Али, паши Египта албанского происхождения. Со времен Наполеона его армия готовилась и вооружалась по европейским образцам. Эта армия уже послужила султану Махмуду, подавив восстание в Аравии. Теперь султан призвал Мехмеда Али помочь ему разгромить восстание греков. Взамен султан обещал сделать его пашой Крита и Пелопоннеса, тогда как сам Мехмед Али вынашивал далекоидущие планы на пашалык Сирии.

Сын Мехмеда, Ибрагим-паша, был в результате направлен из Александрии во главе флота, сильнейшего из всех доселе спущенных на воду неевропейской державой в Средиземноморье. Он прошел мимо Крита к укрепленному порту Модон, что на самой западной оконечности Мореи. Здесь Ибрагим разместил свою штаб-квартиру, тем самым положив начало второму этапу греческой войны за независимость. Три года его отлично вымуштрованные войска господствовали на Пелопоннесе. Отвоевывая для турок то, что те уступили грекам, они сеяли страх и опустошение и в итоге восстановили турецкий контроль над большей частью страны. Это подтолкнуло греков к некоторому единству. Колокотронис был освобожден и восстановлен в звании главнокомандующего вооруженными силами в Морее, где он потерпел одно за другим два серьезных поражения от Ибрагима.

Затем, в 1826 году, Ибрагим перебросил свои войска в континентальную Грецию, чтобы поддержать турецкого военачальника Решид-пашу в осаде Месолонгиона. Здесь его военно-морские силы полностью изменили ситуацию, не допустив входа в гавань греческого флота, спешившего на помощь городу, заставив греческий гарнизон вместе с большим количеством гражданского населения сопротивляться с отчаянием обреченных. Тем не менее греки потерпели неудачу.

Падение Месолонгиона привело к падению правительства Кондуриотиса и к последующему периоду внутренней вражды между двумя соперничающими ассамблеями и президентами. До этого, однако, Кондуриотис официально пригласил двух способных британских офицеров — сэра Ричарда Черча, ирландца по происхождению, и лорда Кохрейна, шотландца, командовать соответственно греческой армией и флотом. В качестве условий своей службы они настаивали на примирении между двумя соперничающими фракциями. В итоге новое заседание Национального собрания, имея новую конституцию, избрало на должность президента Каподистрию, человека властного и сильного духом. Тем временем Решид-паша начал длительную осаду Афин, Акрополь которых, после неудачной попытки лорда Кохрейна освободить его, в июне 1827 года попал в руки турок. Это событие, завершившее покорение континентальной Греции, казалось, говорило об окончании войны за независимость.

Но это был не конец. Настало время, после шести лет кровопролития, для вмешательства европейских держав. Среди них русские оказались самыми активными в своем давлении на турок. Австрийцы, такие же империалисты при Меттернихе, отдавали предпочтение подавлению восстания. Британцы и французы опасались последствий новой Русско-турецкой войны. При этом Франция начиная с 1824 года имела либерального суверена в лице Карла X. Военно-морские силы Франции и Великобритании в Средиземном море видели в греках гарантию против пиратства.

Правый консерватизм тори в Англии уступил место более либеральной политике с падением лорда Каслри и заменой его на этом посту либерально настроенным Джорджем Каннингом, родственник которого, эллинофил Стрэтфорд Каннинг был назначен послом в Порте. Сознание англичан было возмущено рассказами о зверствах Ибрагим-паши, пользовавшегося дурной славой человека, который порабощал греков, имея в виду заселить Пелопоннес египтянами. Общественное мнение было больше всего взбудоражено героической жертвой лорда Байрона.

Первой задачей европейских держав было определение будущих границ и статуса Греции. Предварительное решение было достигнуто весной 1826 года с подписанием в Санкт-Петербурге протокола между Британией и Россией, призванного положить конец кровопролитию и обеспечить примирение турок и греков. Стороны согласились с принципом обретения Грецией не независимости, а, взамен выплаты султану ежегодной дани, права автономного ведения своих внутренних дел.

Осенью того же года греки обратились с просьбой включить Францию в число стран, подписавших договор. По инициативе Каннинга, который вскоре после этого скончался, такой договор был подписан в Лондоне в июле 1827 года, месяц спустя после падения Афин. Опираясь на договор, три державы предложили Турции посредничество. В случае отказа Порты от этих услуг они оставляли за собой право установить с греками дипломатические отношения, включая обмен консулами и признание мятежных провинций в качестве независимого государства. Это было принято греками, но безоговорочно отвергнуто султаном. Категорически не желавший мириться с реальностью, Махмуд отверг это предложение, как вопиющее нарушение иностранцами его всеобъемлющих законных прав суверена. Отказываться от этих прав или менять их он не был согласен ни при каких условиях.

Договор предусматривал перемирие, которое должно было быть гарантировано объединенным флотом, «не принимающим, однако, никакого участия в боевых действиях». Русские послали на Средиземное море флот, где совещались адмиралы трех держав, сбитые с толку как неясностью полученных инструкций, так и трудностью установления контактов с Ибрагимом, который, ссылаясь на продолжающуюся агрессию со стороны греков, отказывался от перемирия без приказания султана.

Наконец после блокады адмиралы ввели флот в залив Наварино и стали настаивать — демонстрируя силу, но договорившись между собой не открывать огонь, если турки не выстрелят первыми, чтобы Ибрагим принял условия перемирия и отплыл обратно в Александрию.

К несчастью, египетский корабль обстрелял беспалубное судно султана, перевозившее делегатов. Французский флагман немедленно ответил ружейным огнем, за чем последовал большой морской бой. В нем флот Ибрагима был почти полностью уничтожен. Это было одно из самых тяжелых поражений морского флота Османской империи после Лепанто.

Русские и французы были удовлетворены. Для Меттерниха это была «ужасная катастрофа». Для герцога Веллингтона, вскоре ставшего премьер-министром, это было «неуместное событие», за которое герцог Кларенс (в скором времени король Вильгельм IV) тем не менее наградил британского адмирала Эдварда Кодрингтона рыцарским орденом Бани — позже, под другим предлогом, отстранив его от командования флотом. Греки ликовали. Теперь наконец они получили свободу.

Каподистрия, новый президент Национального собрания, с момента своего избрания путешествовал по европейским столицам, чтобы заручиться поддержкой. В начале 1828 года он прибыл в Нафплион, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей и восставить мир. Первым делом он направил войска, чтобы освободить от Ибрагима те территории, которые он намеревался потребовать для нового государства. В этом он добился лишь частичного успеха. Затем президент утвердил свою личную власть с помощью назначения нового правящего органа Панэллиона под своим фактическим контролем. Он дал обещание в свое время созвать новое Национальное собрание, согласно новой конституции, а пока «правил» сам через секретариат, игравший роль кабинета министров.

Англичане добились от Мехмеда Али обещания вывести войска Ибрагима. Те их подразделения, которые еще оставались на местах, были в конце концов изгнаны французской армией, после того как они сровняли с землей столицу Мореи Триполис. Затем, отсрочив окончательное урегулирование, между Россией и Турцией вспыхнула новая война.

Уже на протяжении нескольких лет русские оказывали дипломатическое давление на турок. В 1826 году они навязали Порте унизительную Аккерманскую конвенцию, которая подтверждала положения Бухарестского договора и дополняла их, к выгоде России, уступкой некоторых турецких крепостей в Азии. Конвенция предоставила молдаванам и валахам полный объем привилегий и новые политические права сербам. Теперь, когда турки потеряли в Наварино весь свой флот, уступив России превосходство на Черном море, воинственный царь Николай I стремился не к примирению, а к вооруженной конфронтации со «старым лукавым врагом Московии». Когда стало ясно, что он планирует вторжение в Турцию весной 1828 года, султан упредил его объявлением России войны в декабре 1827 года.

Следующей весной царь Николай лично повел свою армию через Прут. После захвата дунайских княжеств армия, еще до начала июня, переправилась через Дунай и осадила ряд крепостей, чтобы открыть себе путь к Балканским горам и за них, в направлении столицы султана. Турки, более грозные за крепостными стенами, чем на открытой местности, оборонялись едва ли не с прежней доблестью. Варна пала после отважной обороны, отчасти из-за предательства одного из турецких командиров, перешедшего на сторону врага с несколькими тысячами солдат, но главным образом благодаря господству России на Черном море. Выстояли Силистрия, а также Шумла, ключи к горным проходам.

Русские понесли тяжелые потери и в следующем году направили в район боевых действий более внушительные силы под командованием генерал-фельдмаршала Дибича, имевшего (по выражению барона Мольтке) «репутацию человека неодолимого успеха». Дибич впоследствии получил имя Забалканского, «перешедшего Балканы». В то время как небольшой отряд осаждал Силистрию, на этот раз успешно, главные силы русской армии выиграли генеральное сражение на поле Кулевче, перед Шумлой. В этом сражении большая армия турок потерпела поражение от меньшей по численности армии русских и была обращена в бегство, потеряв всю свою артиллерию.

После этого Дибич принял твердое решение перейти через Балканские горы, не считая обязательным предварительное подавление сопротивления Шумлы, которая все еще удерживалась ее гарнизоном, и уцелевшими при Кулевче. Пока турецкий командующий Решид-паша готовился к обороне крепости, Дибич оставил небольшой отряд, чтобы сдерживать турок, а сам повел основные силы в девятидневный форсированный марш по глубоким ущельям и труднодоступным перевалам горной цепи. Удивительно, но он смог выполнить эту задачу, практически не встретив сопротивления, поскольку Решид-паша, продемонстрировав полное отсутствие предвидения, снял все отряды, оборонявшие перевалы, для отражения ожидаемой атаки на Шумлу.

Преодолев таким образом почти непреступный до тех пор барьер, русская армия открыла путь для материально-технического снабжения русского Черноморского флота в Бургасе. Затем, ликвидировав несколько очагов турецкого сопротивления и взяв под защиту христианское крестьянство, тепло встретившее русские войска, русские появились на равнинах перед стенами Адрианополя, столицы Турции в Европе. Его гарнизон сдался без единого выстрела, с откровенным удивлением взирая на большую армию, внезапно появившуюся из-за горного барьера, который никто никогда до этого не преодолевал. В действительности за время этого сурового перехода русская армия сократилась до небольшой части своей былой силы, понеся большие потери от эпидемий дизентерии и чумы и общего истощения. У русских не было перспектив ни на получение подкреплений, ни на безопасный отход. Турки, если бы они так сильно не переоценили численность этой армии, могли бы попытаться уничтожить ее, имея немалые шансы на успех. Полностью осознавая эту опасность и полагаясь на решительную демонстрацию силы, Дибич готовился, при поддержке Черноморского флота, прикрывавшего фланг, предпринять поход на Стамбул и выйти к Босфору. Он немедленно перебросил свои войска на сотню миль вперед.

Паника и страх воцарились в столице, высвобождая скрытые силы беспорядка и мятежа. Султан вначале не терял самообладания, уверенный в силе своего гарнизона и призывая турок добровольно встать на защиту города. Он развернул священное знамя Пророка и заявил о своем намерении взять на себя командование войсками. Готовясь сделать это, султан появился перед народом, руководствуясь чьим-то опрометчивым советом, не верхом на коне, подобно защитникам родины прошлых времен, а в экипаже, «неслыханной и непристойной новинке», что погасило общественный энтузиазм. Главные министры дивана уговаривали его требовать мира. То же самое делали послы Англии и Франции, в равной мере не осведомленные о реальной слабости русских войск. В ответ на это давление султан, хотя по характеру он был далеко не малодушным, уступил. Он попался на блеф русских, чем спас Дибича от неминуемой катастрофы, и осенью 1829 года направил в его лагерь делегацию для переговоров об Адрианопольском мирном договоре.

Получивший желанную передышку русский генерал-фельдмаршал согласился на условия, которые казались обманчиво умеренными. Именем царя Россия отказывалась от расширения своих территориальных владений и возвращала большинство захваченных в ходе войны земель. Но она получила часть Молдавии и выход к дельте Дуная в районе Сулина, что давало ей эффективный контроль над рекой. Со сносом ряда крепостей река переставала быть передней линией обороны Османской империи. Молдавия и Валахия, хотя формально и возвращались под суверенитет султана, были фактически освобождены от него предоставлением автономии. Они получили право содержать свои собственные армии и назначать пожизненных господарей без вмешательства Порты в их дела. Большая часть мусульманского населения подлежала выселению. Фактическая независимость Сербии, за исключением крепостей Белграда и Оршовы, была также подтверждена. В Азии, где другой выдающийся генерал, Паскевич, одержал не менее существенные победы, туркам были возвращены Карс, Эрзурум и Баязид (Баязит, Баязет). Но русские оставили за собой другие крепости и на постоянной основе аннексировали Грузию наряду с некоторыми другими частями Кавказа.

Когда наступила очередь Греции, откуда турецкие войска к этому времени уже вывели, султан был вынужден принять условия Лондонского договора, которые ранее отвергал, наряду с любыми договоренностями, предложенными тремя державами. Это означало признание Греческого государства, как больше не подчиненного суверенитету султана, а полностью независимого. После ожесточенного спора с греками относительно границ в 1830 году была создана новая Греция — будущее королевство. Она включила значительную часть материковой Греции и многие острова, за исключением Крита. Султану были оставлены Фессалия и Албания в качестве пограничных провинций.

Новым государством должен был управлять наследственный монарх, имеющий титул суверенного принца Греции, выбранный со стороны, из правящих фамилий Великобритании, Франции и России. Первый выбор держав пал на энергичного принца Леопольда Саксен-Кобургского, зятя короля Георга IV. Его упорно отговаривал Каподистрия, который желал править сам, соблюдая интересы России, в качестве пожизненного президента. И Леопольд снял свою кандидатуру — с тем, чтобы позднее подтвердить масштаб своей личности в качестве бельгийского короля. Только после утраты власти и убийства Каподистрии в 1831 году гордыми маниотами, ненавидевшими его диктаторские манеры, греческая корона была пожалована принцу Ото, сыну филэллиниста короля Людвига Баварского. Официально признанный султаном, он стал первым королем эллинов и правил на протяжении жизни целого поколения.

Тяжелые потери, понесенные менее чем за десятилетие, стали для Османской империи невосполнимой утратой. Отчасти они были следствием непродуманного отказа султана в критический момент воспользоваться возможностью и добиться от трех европейских держав более приемлемых условий. Это в свою очередь стоило ему потери флота, Греции и фактической утраты других владений османов. С трагической иронией все это обрушилось на него как раз в тот момент, когда внутри страны султан энергично и успешно реализовывал далекоидущие реформы, призванные коренным образом изменить политическую структуру и социальные концепции Турецкого государства.