Глава 37

Уже не так решительно, но в том же стиле пассивной уклончивой дипломатии, султан стал отворачиваться и от Африканского континента. Здесь он терял Тунис, над которым Франция установила протекторат, и, главное, Египет, «самую яркую жемчужину в короне султана». Правящим хедивом Египта, все еще номинально остававшимся под его суверенитетом, был Исмаил-паша, династия которого, основанная Мехмедом Али, правила страной в течение полувека. Исмаил, как и последние султаны, благодаря всевозможным излишествам, влез глубоко в долги, делая займы, дошедшие до ста миллионов фунтов. К 1876 году, то есть году дефолта турецкого правительства, он был фактически банкротом и, согласно плану, подготовленному международной комиссией по египетскому государственному долгу, должен был поместить управление своими финансами под двойной контроль британских и французских генеральных контролеров. По их настоянию был сформирован новый кабинет с британским министром финансов и французским министром общественных работ. Когда в 1879 году Исмаил уволил этих двух министров, желая создать кабинет из одних только египтян, британское и французское правительства официально посоветовали ему «отречься и покинуть Египет». В этом их поддержали другие европейские державы.

Если, при определенных оговоренных условиях, он откажется отречься, два правительства обратятся к султану. Надеясь выиграть время, сам Исмаил — через агента и большие взятки — изложил дело султану как попытку двух иностранных держав посягнуть на его права. Как обычно, не понимающему склад ума европейцев, Абдул Хамиду даже в голову не пришло, что эти державы могут решиться на такое действо без его согласия. Встревоженный угрозой своей власти и престижу, и дома, и за рубежом, он собрал кабинет министров, который согласился с тем, что такого шага, если возможно, следует избежать. Стремясь выиграть время, султан предложил переговоры.

Только один из его министров, грек-христианин по имени Каратеодори, который, будучи министром иностранных дел, присутствовал в Берлине, упрямо настаивал, что в такой чрезвычайный момент любая попытка проволочки станет роковой и подтолкнет султана к действиям без согласия султана. Наступил момент принятия смелого решения, и султан в конце концов склонился к изданию фирмана, объявляющего о смещении Исмаила и назначении его сына Тевфика. Так, в самый последний момент султану удалось предотвратить иностранную интервенцию и спасти свой престиж суверена.

Двумя годами позже разразился новый кризис, где снова на карту были поставлены суверенные права султана. Недовольство условиями в армии среди египетских офицеров спровоцировало националистический переворот, который возглавил Ахмед Ораби, полковник, феллах по происхождению. Выступление было направлено против хедива Тевфика. В результате был уволен премьер-министр, да и авторитет самого хедива оказался подорван. После мятежа Гладстон и его министры — противники интервенции сначала были готовы только к дипломатическим действиям, настаивая, что любая военная интервенция в Египте являлась ответственностью его суверена — султана, и только его одного. В начале 1882 года, несмотря на нежелание Гладстона, но в ответ на давление французов, интересы которых не совпадали с интересами султана, правительства Британии и Франции подтвердили хедиву свою поддержку и продолжение существующей системы финансового контроля.

Это спровоцировало еще один взрыв в Египте, где Ораби, провозгласивший лозунг «Египет для египтян», навязал хедиву сильное национальное правительство, в котором он сам занял пост военного министра. Британия и Франция направили военные корабли в Александрию для поддержания порядка и в надежде на восстановление авторитета хедива. Но в этом они не преуспели, и партия войны упрочила свои позиции, повсюду разжигая народные волнения. Широко распространилось мнение, что Ораби намерен изгнать всех христиан. Армейские офицеры настаивали на смещении хедива. Длительное присутствие иностранных военных кораблей вселило в сердца египтян ксенофобию. В Александрии, куда многие европейцы бежали, спасаясь от беспорядков внутри страны, на них нападали, им вслед плевали. Некий шейх кричал на улицах: «О, мусульмане, идите за мной и помогите убивать христиан!» В один из дней разразилась буря, во время которой были зверски убиты пятьдесят человек.

Было ясно, что настало время подавить Ораби силой. Поскольку Франция, заподозренная в сговоре с националистами, теперь отказывалась от сотрудничества, эта задача выпала на долю одной только Британии. Это вызвало полное изменение политики Гладстона — более решительные элементы в составе британского кабинета заставили его вмешаться и принять радикальные меры. Британский адмирал Сеймур получил инструкции потребовать прекращения работ, выполняемых силами Араби Ахмеда, по возведению фортов в Александрии, которые строились для защиты от иностранных флотов. Получив отказ на это требование, адмирал превысил свои полномочия и обстрелял город. Французы отказались участвовать в обстреле и вскоре отвели свою военную эскадру — к большому облегчению Абдул Хамида. Теперь султан был убежден, что его империя будет существовать вечно, благодаря столь же вечным разногласиям между ведущими европейскими державами. Тем временем хедив провозгласил Ораби мятежником и объявил против него священную войну.

Немного раньше правительства Британии и Франции созвали в Стамбуле конференцию, чтобы попытаться найти решение египетского кризиса в сотрудничестве с султаном. Султан отказался принять в ней участие, уклонившись от проблемы, направив в Египет двух комиссаров с противоречивыми инструкциями, которым не удалось ничего добиться. Без его участия делегаты обсудили вопрос военной интервенции для поддержания порядка в Египте и предложили ему отправить для этой цели войска. Когда после трех недель «таинственных и загадочных трюков» султан наконец согласился назначить представителя, было уже слишком поздно, чтобы отсрочить намеченный обстрел Александрии. Султан никак не мог предположить, что Британия решится на такие действия без его согласия.

Теперь только Британии без французской поддержки — в счет англо-французского совместного контроля — предстояло «попытаться, — по словам Гладстона, — обратить нынешнюю ситуацию в Египте от анархии и конфликта к миру и порядку». Британское правительство планировало только временную оккупацию Египта, чтобы обеспечить стране достойное правительство в будущем. Пока в течение двух последующих месяцев шли военные приготовления, лорд Дафферин, посол Британии в Порте, изо всех сил пытался убедить султана предпринять совместную оккупацию и послать вместе с британскими войсками подразделение турецких войск. Это участие должно было закрепить его суверенные права на Египет и в то же самое время подтвердить уважение Британией целостности и независимости его империи. Военная конвенция на этот счет была обсуждена и передана на подпись султану. Но Абдул Хамид, очевидно пребывая в уверенности, что Британия не рискнет действовать без него, всячески откладывал соглашение с помощью постоянно возникавших возражений и внесения мелких изменений в текст. Он тянул время до наступления решающего момента, когда лорд Гренвиль, британский министр иностранных дел, смог в депеше, адресованной послу, предположить, что «чрезвычайная ситуация прошла и ее величество не считает необходимым в данный момент направлять войска в Египет».

Но именно в этот день, 13 сентября 1882 года, генерал сэр Гарнет Уолсли, предварительно достигнув Александрии, перебросил британский экспедиционный корпус по Суэцкому каналу к Исмаилии, откуда он направился в глубь страны, чтобы полностью уничтожить египетскую армию Ораби в битве при Телль-эль-Кебире. На следующий день британская кавалерия вошла в Каир. И вновь султан Абдул Хамид не использовал свой шанс. К собственному унижению и ярости в адрес Британии, но к великому облегчению хедива, который теперь с триумфом вернулся в свою столицу, султану надо было срочно приспосабливаться к выраженным различиям в темпах между восточной и западной дипломатиями.

С самого начала истинным намерением Британии было вывести войска из Египта, как только станет возможным создать стабильную местную администрацию, по-прежнему под суверенитетом Турции. Пока Абдул Хамид через своих агентов в Каире интриговал против правления англичан, лорд Дафферин составил план внедрения в стране египетского правительства, а британские военные власти обсуждали расписание эвакуации войск в течение двух или трех лет. Когда к власти в 1885 году пришло правительство консерваторов, лорд Солсбери, как премьер-министр, направил сэра Генри Драммонда-Вольфа со специальной миссией в Стамбул. Его задачей была попытка достижения, по-прежнему в духе англо-турецкой дружбы, соглашения между двумя странами, отвечавшего их взаимным интересам, которое подтверждало бы права султана на Египет и при этом сохраняло британское влияние.

Вскоре была достигнута предварительная договоренность об отправке в Египет британских и турецких представителей, чтобы надзирать за реформами его армии и администрации. Но должно было пройти некоторое время до начала серьезных переговоров. Они привели к подписанию в 1887 году англотурецкого соглашения, которое подлежало ратификации двумя суверенами. Согласно этому соглашению, британское правительство обязывалось вывести свои войска из Египта в течение трех лет, если этому не помешает серьезная внутренняя или внешняя угроза Египту, и оставляло за собой право снова ввести войска, в случае возникновения внешней угрозы или внутренних беспорядков. Вывод войск должен был сопровождаться международной гарантией египетского нейтралитета и, таким образом, зависел от принятия египетскими властями согласованных условий.

Поскольку соглашение подразумевало особый статус Британии в Египте, против него резко протестовала Франция, посол которой в Порте оказал сильное давление на султана, причем выступая в угрожающем союзе со своим русским коллегой. Они требовали отказа султана от ратификации соглашения. Осознав серьезность угрозы, Абдул Хамид отказался — снова в последний момент — ратифицировать соглашение от имени Турции. Сэр Генри Драммонд-Вольф отбыл на родину, не выполнив задачу, и британская оккупация Египта продолжилась, не омраченная планами скорого вывода войск.

Абдул Хамид, который сначала гордился дипломатической победой над Британией, довольно скоро понял, что на самом деле совершил серьезную ошибку, и отправил лорду Солсбери требование о возобновлении переговоров. Премьер-министр вежливо, но твердо отказался. Совместные попытки обеспечить вывод британских войск, предпринятые Турцией, Францией и Россией в течение пяти следующих лет, ни к чему не привели, а проблемы, присущие англо-египетской администрации Египта, усугубились до такой степени, что сделали ее невозможной.

Стал необходимым контроль над страной с военно-морской базы в Александрии. Восточный вопрос изменил направление. Ось международной борьбы за власть переместилась из Турции в Египет, с Босфора на Суэцкий канал, с Ближнего на Дальний Восток. Прямая угроза Османской империи со стороны России и являющаяся ее следствием опасность, сохранявшаяся все прошедшее столетие, ее вторжения через Балканы или черноморские проливы в Средиземноморье теперь уменьшилась, потому что имперские планы русских теперь были связаны с Востоком — с Азией. А это, в свою очередь, сместило опасности англо-русской конфронтации к границам Индии, таким образом придавая большую важность морским путям, на которых теперь господствовал Египет. А в Египте теперь, по сути, распоряжались англичане. В течение двухсот семидесяти лет он был частью Османской империи. Но теперь султан Абдул Хамид отказался от последнего подобия турецкой власти над ним.

Находившийся в изоляции, как всякий деспот, султан пребывал во власти иллюзий о собственной непогрешимости и безусловной способности перехитрить чужеземцев и потому отказывался от мудрых и надежных советников. Благодаря сочетанию вероломства и недальновидной дипломатии, он в ведении иностранных дел постоянно терял благоприятные возможности — одну за другой. Очевидный тому пример — Египет. Здесь, несмотря на доброжелательность и поддержку Британии, Абдул Хамид упрямо отказывался позаботиться о собственных интересах, равно как об интересах своей империи. Он отказался от своих прав на Болгарию — ворота к его еще сохранившимся балканским владениям, при этом пассивность, вероятно, основывалась на вполне реалистичном заключении, что его империя на Западе обречена и ее окончательная потеря — вопрос времени. Но его отказ от Египта был одновременно ненужным и неразумным.

Хотя его суверенитет над этой страной был — в светском аспекте — формальным и, по большей части, символичным, в религиозном аспекте Египет был чрезвычайно важным символом для общей политики, которую султан теперь старался проводить. Отвернувшись от остатков своей империи в христианской Европе, он обратил свой взор с надеждой на восстановление или, по крайней мере, на выживание к мусульманской империи в Азии, которая была обширной и почти нетронутой. Он сместил центр тяжести на восток — в направлении ислама. Азия была колыбелью не только его расы и его династии, но также религии — как его собственной, так и большей части его народа. Здесь султан был защитником не только земель и жизней своих подданных, но и их веры.

Отсюда и важность Египта. Каир более тысячи лет был великим духовным центром ислама и в течение нескольких веков, предшествовавших турецкой оккупации, — резиденцией халифата. Существовало убеждение, что при входе в Каир в 1517 году османский завоеватель Селим I был официально признан халифом последним наследником халифата Аббасидов. Впоследствии он получил почетную должность шерифа Мекки и стал хранителем всех святых мест ислама. Это подразумевало для дома Османа духовное лидерство над всем мусульманским миром. Стамбул был широко — хотя и спорно — признан Обителью халифата и Городом ислама (Исламбул). Каждый османский султан в своем двойственном — светском и духовном — положении теперь называл себя султан-халиф. Признание правомерности этой претензии среди мусульманских держав было далеко не всеобщим. Но именно благодаря инструменту халифата Абдул Хамид теперь собирался восстановить свою власть и престиж дома Османа не только в своих азиатских владениях, но и в исламском мире в целом. Поэтому момент для необоснованного пожертвования своей светской властью над Египтом, источником духовной власти, полученной от халифата, был выбран крайне неудачно.

Переориентация политики Абдул Хамида отражала общую реакцию исламского мира на западный и русский империализм с его нараставшим господством на территориях мусульман, от Северной Африки до Центральной Азии и Индии. Турция стала сборным пунктом для его жертв, которые почитали Абдул Хамида как правителя, освободившего от власти Запада. Кроме того, они видели, что его империя все еще была, по словам Арнольда Тойнби, «вне всяких сомнений, самым могущественным, эффективным и просвещенным мусульманским государством из всех существующих». После неудачной попытки реформаторов Танзимата разрешить конфликт, присущий дуализму государства и религии, Абдул Хамид отмел его, заменив собственным единым абсолютным правлением. Укрепив его теми инструментами власти, которые обеспечила современная техническая наука, он хотел сформировать «конституционный абсолютизм», навязывая реформы по собственному выбору, хотя и по-прежнему в традициях Танзимата, главным образом в центре и к выгоде бюрократической элиты.

В глазах большинства своих подданных Абдул Хамид восстановил сильный, традиционный исламский режим, свободный от иностранного вмешательства и влияния, который они понимали и уважали, как свой собственный. В своем султане-халифе турецкий народ видел те личные качества — аскетизм, трезвость, набожность, — которые мусульмане, вдохновляемые пуританским духом, не могли не уважать. В остальном султан пользовался лояльной поддержкой не только своих министров и правящей элиты, но и такой силы вне ее, как улема. Лояльным по отношению к нему был также растущий класс «людей религии» различных уровней, почитавшихся во имя исламского единства независимо от того, были они потомками Пророка или же нет; а также ученые и мистики менее ортодоксальных колледжей и монастырей дервишей — некоторые из этих орденов пользовались особым расположением во владениях султана.

В изоляции своей столицы Абдул Хамид полностью отвернулся от Запада, как далекого и враждебного мира, ошибочные политические взгляды, институты и действия которого упорно игнорировались его цензурированной прессой. Турецкой интеллигенции внушалась вера в превосходство культуры средневекового исламского прошлого. Молодые османы, привязывая свои планы реформ и модернизации к институтам ислама, отмечали, что в действительности они были заимствованы на Западе. Абдул Хамид ничего подобного не признавал. Его линия сводилась к тому, что арабская цивилизация была источником европейской, заимствовавшей из ислама не только свою конституционную систему, но также арабскую науку и технологию — алгебру, химию и физику; такие современные изобретения, как компас и черный порох; литературу и исторические труды — в общем, все то, чем восторгались на Западе. Что же тогда мусульманам нужно было от Европы, если не считать нескольких их собственных изобретений, которые Европа с тех пор пыталась усовершенствовать? Книга, повторявшая этот тезис, открывалась словами: «Основы современной цивилизации — это не что иное, как действия и традиции Мухаммеда».

Таково было послание, обращенное к исламскому миру в целом, послание, которое было позднее рационализировано с точки зрения принципов панисламизма. Здесь, в Османской империи, азиатские владения которой все еще велики и нетронуты, находился центральный элемент, к которому мусульмане могли обратиться в своих поисках помощи, вдохновения и лидерства. С самого начала своего правления Абдул Хамид предусматривал такую роль для себя и своей империи. Теперь, намереваясь вернуться на анатолийскую родину, откуда турки впервые перебрались в Европу, он принялся старательно готовить свою страну к этой роли, расширяя связи с теми различными исламскими сообществами, которые располагались и внутри, и за пределами ее далеко раскинувшихся границ.

Абдул Хамид впервые раскрыл свою исламскую политику, назначив великим визирем не турка, что было обычной практикой, или одного из своих прямых подданных, а черкесского государственного деятеля, генерала Хайреддина, который заработал репутацию, будучи главным министром бея Туниса. Султан объяснил свой отход от принятой практики, решительно объявив в соответствующем фирмане о своем праве халифа прибегать к услугам всех мусульман-суннитов исламского мира. В этом контексте он взял на себя дополнительные хлопоты, отдавая предпочтение в своей администрации и при дворе не просто мусульманам перед христианами, но и мусульманам других национальностей из числа живших в империи перед турками. Арабские шейхи из отдаленных мест пользовались особым почетом — получали собственное жилье в императорском Серале. Все больше и больше стремился султан добиться лояльности мусульман, занимаясь у себя дома проблемами арабов, курдов, албанцев и других мусульман, живших на христианских границах его империи и за рубежом, проявлял великодушный интерес к мусульманским народам далеких стран. Бывший «больной человек Европы», вернувшись в свои исламские границы, теперь стремился стать «сильным человеком Азии». Но, поступая подобным образом, султан неизбежно должен был вызывать антагонизм Европы и цивилизованного мира Запада, причем больше, чем когда-либо. Дело в том, что внутри этих границ все еще процветало значительное христианское меньшинство, которому Абдул Хамид все больше не доверял и рассматривал как помеху всем своим планам, — армянский народ.

Армения, географически расположенная между Востоком и Западом, на пересечении противоборствующих империалистических интересов, утратила национальную независимость пятью веками раньше. Теперь большинство христианского населения было разделено между Турцией, Россией и Персией, и не было Армянского государства, к которому оно могло бы обратиться за защитой. Армянское население Османской империи насчитывало около двух с половиной миллионов человек, из которых более полутора миллионов имели земли в шести восточных провинциях — вилайетах. Но ни в одной из них армяне не были в большинстве. Находясь на своей родине, они везде оставались религиозным меньшинством среди мусульман. Армяне не были борцами, как угнетенные христианские меньшинства на Балканах. До второй половины XIX века их крестьянство оставалось политически инертным, отличаясь сдержанностью и бережливостью, как и их собратья в деловых общинах городов.

Тем не менее, как арийская раса, верная своей религии, языку и культуре, армяне были людьми, имеющими сильное чувство национальной гордости. Они чувствовали себя европейцами и со временем извлекли выгоду из получения западного образования, причем не только в католической Европе, но и на Востоке, от американских протестантских миссионеров. Проникнувшись национальным чувством, они отправили на Берлинский конгресс армянскую делегацию, потребовав назначения христианского генерал-губернатора — как в Ливане после получения им в 1861 году автономии, — который защищал бы их интересы в этих восточных провинциях. Хотя отклика не было, европейские державы признали необходимость в местных усовершенствованиях для армян и провинциальных реформах, обеспечивших им безопасность от черкесов и курдов. По условиям Берлинского соглашения Порта должна была все это выполнить и периодически докладывать о сделанных ею шагах великим державам, которые намеревались следить за развитием событий.

Но Абдул Хамид был непреклонен в своем отказе выполнять подобные обещания. Его единственной уступкой стало назначение в каждую из армянских провинций христианского вице-губернатора, который, по сути, был не более чем марионеткой султана: подчинялся его приказам и подлежал немедленному увольнению, если осмеливался на собственные шаги или предложения. Таких чиновников стали именовать Эветэфенди — Господин Да — за то, что он всегда соглашался с волей хозяина. Вскоре стало очевидно, что Абдул Хамид не имеет намерения ни при каких обстоятельствах исполнять решения Берлинского конгресса, и уж точно не под давлением иностранных послов, которые своим вмешательством нарушали его суверенные права. Меньше всего он желал изменить к лучшему жизнь армян, которых боялся и ненавидел. Было общеизвестно, что, если представителю иностранного посла удавалось добиться увольнения того или иного чиновника за такой проступок, как жестокое обращение с армянами, султан неизменно назначал провинившегося на более высокий и доходный пост.

По условиям Кипрской конвенции с подобными обязательствами только для Британии британское правительство отправило косулов в те восточные провинции, где была доказана несправедливость, проявляемая к армянам, и их дискриминация в расчете и сборе налогов и десятин коррумпированными турецкими и провинциальными властями. Более того, в тех отдаленных регионах, где турецкая власть была менее эффективной, армяне страдали от безжалостного вымогательства могущественных курдских вождей и налетов их мародерствующих банд. Такие беспорядки требовали обуздания курдов при посредстве реорганизованной полиции и жандармерии. Но только протесты британского правительства были встречены Портой дымовой завесой разглагольствований. Необходимые меры якобы принимались посредством посылки в Курдистан компетентных чиновников, тем самым обеспечивая безопасность для армян и других «верных подданных султана». Но при этом добавлялось, что «если проступки, которые случаются в любой стране мира, совершаются в Армении, некоторые не в меру ретивые люди придумывают воображаемые преступления — вдобавок к реальным, и представляют их Европе и консулам как действительно имевшие место».

Такая откровенно уклончивая реакция спровоцировала в 1880 году коллективную ноту от послов шести стран — участниц договора, в которой высказывалась критика и выдвигались требования специальных реформ, направленных на «обеспечение безопасности жизни и собственности армян». На нее Порта снова дала уклончивый ответ, даже не пытаясь сослаться на соответствующие пункты договора. Султан Абдул Хамид, так и не изменивший своего отрицательного отношения к иностранцам, теперь мстил за поражения на поле брани и за столами переговоров, категорически отказываясь смириться с иностранной поддержкой еще оставшихся у него христианских подданных внутри границ своей страны. Постепенно стало очевидно, что не существует эффективных шагов, за исключением военной интервенции, которые могли бы предпринять иностранные державы. Лорд Солсбери был вынужден признать невозможность реализации иностранными державами данных ими гарантий и выразил сожаление, что не может послать флот через горы Тавра. Гладстон, вернувшийся к власти, преуспел не больше, сначала понизив особый статус своих военных консулов, а потом упразднив их вовсе. Турецкие реформы были названы в консульском отчете «великолепным фарсом», ведь многие местные чиновники не умели ни читать, ни писать.

В 1882 году иностранными державами была сделана еще одна попытка добиться одобрения плана реформ. Но на этот раз помеха возникла в их собственных рядах. Бисмарк выразил готовность сотрудничать с британцами по любому вопросу, за исключением навязывания армянских реформ султану. С этим отказом Гладстон не мог не считаться. Сами армяне тщетно попытались добиться реформ мирными средствами, дав понять туркам, что они стремятся не к политической автономии, а только к личной безопасности. Они заявили, что не хотят перейти под власть русских, которые в любом случае их к себе не приглашали. Русские якобы хотели навязать армянским подданным русскую ортодоксальную веру, тем самым подавив их национальное самосознание. Таким образом, оставшееся десятилетие положение армян продолжало ухудшаться, за что они могли благодарить своих мусульманских соседей с разбойничьими замашками и враждебное правительство султана.

Для армян в Турции явно наступило время организоваться на какой-то политической основе. Они начали создавать местные националистические группы и тайные общества, получая поддержку от своих соплеменников-армян, живущих в России, главным образом на Кавказе, чьи концепции революции, одновременно социалистической и анархической, значительно опережали их собственные. Вскоре эти прогрессивные концепции стали распространяться через границу в такие центры, как Эрзурум и Ван, с целью поднять турецких армян на защиту их естественной родины.

В 1881 году в Эрзуруме была создана организация, называвшаяся «Защитники отечества». Ее целью была защита армянского населения от курдов и турок, а революционным девизом — «Свобода или смерть!». Первой действующей армянской политической партией, основанной в Ване в 1885 году, была Арменакан, идеи которой распространились по либеральным каналам за рубежом, приведя к созданию в Лондоне Армянского патриотического общества Европы. Его очевидной целью было «завоевание для армян права править самими собой путем революции». Но их взгляды были излишне умеренными, и они все еще бесхитростно полагались в продвижении своих целей на великие державы. В 1887 году армянскими эмигрантами в Женеве была основана более решительно настроенная организация марксистского типа. Развившись в первую в Османской империи революционную социалистическую партию, она провозгласила своими целями создание путем революции единого Армянского социалистического государства, выделенного из турецкой территории. Рупором партии стал журнал, издававшийся за рубежом и называвшийся «Гнчак», или «Колокол», который дал партии свое звучное имя.

Гнчакисты были международным движением с широкими связями в столицах Европы, имеющими своих агентов даже в Америке. Но на практике именно на родине, на Кавказе, такие мятежные группы оказались наиболее активными, организуя вылазки на турецкую территорию и акции протеста против власти турок, причем не только в Эрзуруме, «столице турецкой Армении», но и дальше к западу, вплоть до Стамбула и других городских центров Турции. Эта деятельность достигла своей высшей точки в 1890 году, когда в Тифлисе была создана Армянская революционная федерация, или Дашнакцутюн, приверженцы которой стали известны как дашнаки. В первое время они объединяли различные радикальные группировки. Вскоре, однако, дашнаки, будучи в убеждениях больше националистами, чем социалистами, разошлись с гнчакистами во всем, кроме главной общей цели — борьбы за армянскую свободу. «Армянин, — заявили они, — больше не просит. Теперь он требует с оружием в руках». Не в силах больше ждать помощи от западных держав, которая все никак не приходит, армяне взяли судьбу своего народа в собственные руки.

Встревоженный подобной непокорностью своих армянских подданных, чей ум уже давно вызывал у него недоверие, Абдул Хамид ответил коварной политикой умелого использования различий между мусульманами и христианами. Используя курдов в качестве орудия для проведения политики «разделяй и властвуй», султан санкционировал их нападения на армян, начав с 1891 года формирование нерегулярных войск из курдских племен. Получившие название «хамидие», «люди султана», они были собраны в кавалерийские полки, которые к концу 1892 года насчитывали около пятнадцати тысяч человек и продолжали увеличиваться из года в год. В своих пестрых униформах эти дикари с Востока вскоре привлекли к себе пристальное внимание, когда стали куражиться в христианских кварталах Стамбула. В Армении они сеяли страх, открыто признавая, что их официальное задание — подавление армян и что им гарантирована правовая защита при любых проявлениях вражды в отношении христианского населения.

Тем временем в 1893 году армянские революционеры перешли от одних только вылазок к заговору с целью разжечь мусульманское восстание в Центральной и Западной Анатолии. Они начали его, расклеивая подстрекательские листовки на городских стенах и призывая всех мусульман выступить против деспотического правления султана. Единственным результатом этого наивного заговора стали арест и заключение в тюрьмы значительного числа армян по всей Анатолии. И в организованном сопротивлении армян наступил спад. Но подобные угрозы беспорядков послужили поводом для зверской кампании массовых убийств, развязанной в 1894 году по указанию султана.

В районе Сасуна, к югу от Муша, вымогательство курдских вождей сложилось в организованную систему взимания дани с помощью шантажа, выплачиваемой армянским населением за свою защиту. Сверх того, турецкие власти потребовали погашения задолженности по государственным налогам, которые до этого момента, учитывая обстоятельства, на протяжении нескольких лет молча прощали. Когда армяне отказались пойти на эти двойные поборы, в район были вызваны турецкие войска, тесно взаимодействовавшие с курдскими племенами. Вскоре они принялись без разбора убивать беззащитных армян. Солдаты преследовали армян повсюду, охотились на них «как на диких зверей», на равнинах и в горах, не беря пленных, закалывая штыками мужчин, насилуя женщин, разбивая о камни детей, сжигая дотла деревни, из которых они бежали. За эту операцию турецкий командир Зеки-паша получил соответствующее денежное вознаграждение от султана.

Утечка новостей об этих массовых убийствах армян, которые Порта намеревалась проигнорировать, как незначительный инцидент, вызвала волну либеральных протестов по всей Европе. Три державы — Британия, Франция и Россия — немедленно потребовали создания комиссии по расследованию. Комиссия была добросовестно назначена султаном в 1895 году, «для расследования криминального поведения армянских бандитов», то есть с намерением упредить дальнейшее расследование и подтвердить турецкую версию событий. Вслед за этой насмешкой над правосудием иностранные державы, действия которых поддерживались массовыми митингами в Лондоне и Париже, предложили схему проведения армянских реформ, которую султан демонстративно принял, хотя и в изрядно облегченном варианте, изобиловавшем выполнимыми только на бумаге обещаниями.

Между тем сами армяне, ведомые гнчакистами, устроили демонстрацию, пройдя маршем по Стамбулу, чтобы вручить правительству Порты петицию, в которой выражался протест и содержались требования реформ. Несмотря на советы патриарха армян проявить сдержанность, демонстранты вышли из повиновения, когда один из них (из Сасуна) выкрикнул: «Свобода или смерть!» Этот клич сразу подхватили остальные участники демонстрации, крики перешли в революционную песню, спровоцировав вмешательство полиции, которая дубинками забила до смерти многих демонстрантов прямо на месте. Тем временем по улицам стали сновать мусульмане-фанатики. Они без вмешательства полиции выискивали на улицах армян и убивали их палками. Последовало десять дней террора и насилия, от которых армяне тысячами укрывались в своих церквях, выйти из которых соглашались только под гарантии безопасности, данных посольствами иностранных государств, при условии, что они сложат оружие.

Эти события совпали по времени с сообщением о массовых убийствах в Трабзоне, поступившим от капитана иностранного судна. Не в силах что-либо предпринять, он наблюдал, как беглецов-армян, пытавшихся вплавь добраться до его судна, били по головам турецкие лодочники или намеренно топили их, удерживая под водой, пока они не захлебнутся. Около тысячи человек было убито в городе, многие из них были сожжены в своих домах, когда военный отряд турок вместе с местными горными племенами лазов ворвался в армянский квартал и на протяжении пяти часов вел смертельный обстрел, разграбив, а затем предав огню лавки и магазины армян на местном рынке.

Это стало предвестником серии организованных массовых убийств в Восточной Турции, что совпало с демонстративным принятием султаном от великих держав плана армянских реформ. Отличительной чертой этих страшных акций было то, что они начинались и заканчивались по сигналу горна, как любая плановая военная операция. Таковыми они, по сути, и были. Здесь не было чрезвычайных полицейских мер, на которые власти были вынуждены пойти из-за беспорядков среди армянских подданных султана. Скорее наоборот. Это была официальная силовая кампания против армян, как против любого иностранного врага, спланированная и проведенная по приказу султана, и вооруженные силы были сосредоточены в армянских центрах шести восточных провинций.

Их тактика была основана на часто использованном султаном принципе разжигания религиозного фанатизма среди мусульманского населения. Абдул Хамид собрал агентов, которых направил в Армению со специальными инструкциями, точно описывающими, как следует действовать. Согласно обычной практике, сначала они собирали мусульманское население в одной из больших городских мечетей, затем объявляли от имени султана, что армяне восстали и их цель — навредить исламу. Султан призывает их, добрых мусульман, защитить свою веру против нечестивых бунтовщиков. Одновременно он напоминает, что во время священной войны собственность бунтовщиков может быть присвоена верующими, и призывает мусульман обогатиться во имя веры за счет своих христианских соседей, которых, в случае сопротивления, следует убивать. И по всей Армении начиналось «нападение все время увеличивающейся волчьей стаи на овец».

В то же время Абдул Хамид настолько исказил другой мусульманский принцип, что предложил своим врагам, под угрозой оружия, выбор между смертью и насильственным обращением в ислам — эту практику ранее отверг, под британским давлением, султан Абдул Меджид. Такую альтернативу предпочитали те семьи в деревнях, которым не хватало боевого духа, чтобы сопротивляться, несмотря на то что при этом они жертвовали своей независимостью как членов христианского сообщества.

Проведение таких операций было поручено Шакир-паше, одному из самых злобных советников султана, который раньше служил послом в Санкт-Петербурге. Его официальная должность называлась «инспектор определенных областей в провинциях Азиатской Турции» и была непосредственно связана с якобы проводимыми султаном реформами. Под этим прикрытием он занимался планированием и исполнением массовых убийств в каждой конкретной области. Их целью, основанной на удобном предположении, что армяне начинают подвергать сомнению свой низший статус, было безжалостное снижение численности, с перспективой полного истребления, армянских христиан и экспроприация их земель турками-мусульманами.

Каждая операция, начинаемая по сигналу горна, проводилась по одинаковому шаблону. Сначала в город вводились турецкие войска — с целью массового убийства. Затем появлялись курдские нерегулярные части и их соплеменники — для грабежа. Потом имело место уничтожение людей огнем и мечом, которое распространялось, с преследованием беглецов и операциями по зачистке, по всей провинции. Убийственная зима 1895 года стала свидетелем массовой гибели армянского населения и разграбления его собственности в двадцати районах Восточной Турции. Нередко убийства приурочивались к пятнице, когда мусульмане расходились по мечетям, и власти распространяли миф, что армяне замышляют их убийство во время молитвы. И мусульмане спешили опередить их. Общее число жертв составило от пятидесяти до ста тысяч человек, с учетом тех, кто умер впоследствии от ран, болезней, холода и голода.

В каждом из тринадцати крупных городов количество жертв исчислялось четырехзначными цифрами. В Эрзуруме, к примеру, мусульманами был разграблен и разрушен базар из тысячи лавок и магазинчиков, а на следующий день в одной общей могиле было похоронено три сотни христиан.

Самое жестокое и массовое из всех убийств имело место в Урфе, где армянские христиане составляли треть населения. Здесь в декабре 1895 года, после двухмесячной осады армянского квартала, ведущие представители армян собрались в соборе, где составили заявление, требуя официальной турецкой защиты. Пообещав ее, ответственный турецкий офицер приказал окружить собор войсками. Затем большой отряд, за которым следовала фанатичная толпа, прошел по армянскому кварталу, где были разграблены все дома и убиты взрослые мужчины, старше определенного возраста. Многочисленную группу молодых армян привели к шейху. Он приказал бросить их на спины и держать за руки и ноги, после чего, как писал наблюдатель, со словами Корана на устах он перерезал им горло, в соответствии с принятым в Мекке обычаем принесения в жертву овец.

Когда звук горна возвестил окончание дневной операции, около трех тысяч беглецов устремились в кафедральный собор, надеясь найти в нем защиту. Но на следующее утро, в воскресенье, фанатичная толпа ворвалась в собор, охваченная жаждой крови. Она разрушила святыни с криками: «Зовите Христа, пусть Он докажет, что более великий Пророк, чем Мухаммед». Затем толпа приволокла груду соломенных циновок, разложила их на груде трупов и подожгла, использовав тридцать канистр с нефтью. Деревянная галерея, где, плача от ужаса, стояло множество женщин и детей, загорелась, и все они погибли в огне. Ровно в три тридцать пополудни вновь прозвучал горн и чиновники-мусульмане пошли по армянскому кварталу, оповещая, что убийств больше не будет. Они полностью уничтожили сто двадцать шесть семейств, не оставив в живых ни одной женщины или ребенка, и общее число жертв в городе, включая убитых в кафедральном соборе, составило восемь тысяч человек.

Только в одном месте армяне сами выступили в роли нападающей стороны. Это случилось в горной цитадели Зейтун, в бывшей провинции Киликии, где отряд армян, сильное ядро которого составляли гнчакисты, перешел в наступление. Отряд нанес поражение турецким силам в бою, изгнал турецкий гарнизон из крепости Зейтун, захватил четыреста пленных и, переодевшись в турецкую военную форму, разграбил и сжег близлежащий турецкий городок, в результате чего получил контроль над большой частью региона. Турки выдвинули к Зейтуну крупный отряд, подвергли цитадель сильному обстрелу после того, как армяне ушли из нее, и сожгли. Тем временем в Стамбуле армянская община обратилась с просьбой о посредничестве к послам иностранных государств, и с властями была достигнута договоренность о том, что все находящиеся в регионе — и турки, и армяне — должны сложить оружие и тогда они будут амнистированы.

В августе 1896 года массовые убийства армян достигли кульминации в самом Стамбуле. И вновь, как и в прошлом году, турецкие власти получили повод для действий в виде армянской революционной группы. Небольшая группа дашнаков была настолько дерзкой, что в обеденное время вошла в Османский банк, оплот европейского капиталистического предпринимательства, якобы с целью обмена денег. Сопровождавшие группу носильщики несли сумки, в которых якобы находились золотые и серебряные монеты. Затем, по свистку, двадцать пять вооруженных людей ворвались вслед за ними в банк, стреляя из ружей. Они показали, что сумки у них на самом деле полны бомб, патронов и динамита. Вошедшие заявили, что они не грабители банков, а армянские патриоты и что мотивом их поступка является желание довести жалобы и требования, изложенные в двух документах, до внимания шести европейских посольств. Армяне требовали политической реформы и заявляли, что, если в течение ближайших сорока восьми часов не произойдет иностранного вмешательства, они «не остановятся перед жертвами» и взорвут банк.

Тем временем генеральный директор банка сэр Эдгар Винсент благоразумно покинул банк через слуховое окно, ведущее в соседнее здание. Пока его коллеги удерживались в заложниках, он отправился в Блистательную Порту. Там он добился гарантии, что полиция не предпримет против дашнаков никаких действий, пока те находятся в помещении банка. Тем самым он дал им возможность вступить в переговоры. Переговорщиком выступил первый драгоман русского посольства. Получив для нападавших помилование от султана и разрешение покинуть страну, он обратился к ним с пространной речью, не лишенной красноречия. Наконец, после заверения, что переговоры состоятся, он убедил дашнаков покинуть банк. Сохранив при себе оружие, но оставив бомбы, армяне спокойно проследовали на борт яхты сэра Эдгара Винсента, чтобы позже отправиться в изгнание во Францию.

Будучи молодыми идеалистами, не искушенными в тонкостях политической агитации, мятежники не принесли пользы своим друзьям, зато сыграли на руку врагам. В течение двух дней улицы города были залиты кровью, когда банды необузданных головорезов, религиозных фанатиков и дикие нерегулярные войска бесчинствовали в армянском квартале столицы, орудуя смертоносными дубинками, ножами и железными прутьями. При полном невмешательстве полиции или солдат, а на деле при их очевидном попустительстве и поддержке турки забивали до смерти любого армянина, попадавшегося им на пути. Они врывались в дома и убивали всех, укрывшихся там, и к концу дня оставили после себя около шести тысяч трупов. На второй день этой бойни представители шести держав заявили Порте решительный протест. Сначала на них не обратили внимания. Но к вечеру сообщение о том, что англичане начали высадку военных моряков, чтобы защитить своих людей, привело к распоряжению прекратить убийства. Наконец послы прямо у порогов собственных резиденций смогли собственными глазами увидеть весь тот ужас беззакония, который давно царил по всей Армении и который двуличный султан, прикрываясь уловками своей официальной цензуры, пытался скрыть от всего мира. Открытая телеграмма была направлена ему представителями всех шести держав. В ней содержалось требование немедленно положить конец резне, а также угроза, что «ее продолжение означало бы угрозу его трону и династии».

Когда убийства прекратились, представители иностранных государств направили Блистательной Порте первую из серии коллективных нот. В подробном перечислении свидетельств они установили факт, что «беспорядки в Стамбуле» были не спонтанным взрывом чувств фанатиков, а результатом действия особой силы, «поднявшейся перед глазами властей и в сотрудничестве с определенными агентами последних». В этом они видели «чрезвычайно опасное оружие», которое в любой момент может быть использовано против какой-либо из иностранных колоний. Оно также может быть «повернуто против тех, кто с терпимостью отнесся к его появлению». Представители великих держав потребовали от Порты, «чтобы было установлено происхождение этой организации, а вдохновители и главные действующие лица были найдены и наказаны со всей решимостью». Они предложили свое содействие такому расследованию путем предоставления свидетельств очевидцев. На дипломатическом языке все это подразумевало, что Абдул Хамид был автором или, по крайней мере, вдохновителем массовых убийств в Стамбуле. На иностранные ноты последовали уклончивые ответы, ссылавшиеся на нападения армян на мусульман и обещавшие, что и те и другие предстанут перед специальным трибуналом. Все эти заверения стремились умиротворить державы посредством арестов среди «отбросов общества», которые послушно служили целям султана.

Тем временем либеральное общественное мнение Британии кипело от возбуждения, требуя смещения султана. Господин Гладстон, которому было уже восемьдесят шесть лет, вернулся из отставки, чтобы выступить в Ливерпуле с последней великой речью против «неописуемого Турка», империя которого заслуживала того, чтобы «быть стертой с карты мира» как «позор цивилизации» и «проклятие человечества». Он заклеймил султана как «Абдула Великого убийцу», тогда как французы пригвоздили его к позорному столбу как «Кровавого султана». Гладстон настаивал, что долг Британии, в соответствии с Кипрской конвенцией, вторгнуться в пределы Порты, если нужно, даже в одиночку. Хотя вначале велись разговоры о направлении в Дарданеллы британского флота, вскоре стало очевидно, что ни одна из держав не готова применить силу от имени армян или даже угрожать ее применением, если, конечно, не считать угрозой предостерегающий намек лорда Солсбери Абдул Хамиду относительно «конечной судьбы плохо управляемых стран».

Хотя Солсбери добивался русской поддержки идеи смещения султана, он не стал бы идти ради этого на уступки в отношении проливов. Но и Россию не привлекала идея создания независимой Армении, которая в Малой Азии стала бы играть роль новой Болгарии в Европе. Австро-Венгрия была слишком сильно вовлечена в события на Балканах, чтобы идти на какой-либо риск. Франция с ее османскими вложениями предпочитала сохранять статус-кво. Германия в надежде на концессии в Малой Азии сохраняла роль покровителя султана. Идеи раздела Османской империи или некой формы международного контроля над ее территорией в результате ни к чему не привели. После провала заключительной конференции 1897 года с ее попыткой навязать Порте завершающую схему реформ больше ничего не делалось, чтобы помочь несчастным армянам.

Вновь отсутствие единства и нерешительность европейских держав дали угасавшей Османской империи дополнительный короткий срок жизни. Непоколебимое упрямство Абдул Хамида позволило ему одержать негативную победу над Западом. Но холодная бесчеловечность его действий принесла ему вечный позор в глазах цивилизованного мира.