Глава 28

Отныне мир воцарился в европейских владениях Османской империи на продолжительный период. Европейские страны большую часть этого периода воевали между собой. После кончины в 1740 году императора Карла VI Габсбурга осталось наследство, которое можно было бы заполучить путем расчленения австрийских владений, унаследованных, согласно Прагматической санкции, его дочерью Марией-Терезией. Это привело сначала к Войне за австрийское наследство, затем к Семилетней войне и приходу к власти в Европе прусского короля Фридриха Великого.

Франция, взяв на себя роль миротворца и защитника Османской империи, была по-прежнему готова, преследуя свои собственные интересы, не всегда совпадающие с османскими, втянуть турок в европейские конфликты, не только как пассивную, но и как активную уравновешивающую силу. В данный момент, имея совместные с Пруссией и германскими князьями планы относительно Австрии, французы оказали давление на турок, чтобы те вторглись в Венгрию, обещая им это королевство в качестве вознаграждения за отвлекающий маневр. Однако султан Махмуд I, преемник Ахмеда, не дал себя вовлечь в этот конфликт. Он твердо настаивал на нейтралитете Турции, опубликовав манифест, в котором стремился отговорить другие страны от войны, и даже взял на себя смелость предложить им свое собственное посредничество. «Неверный» захотел помочь христианам договориться о мире! Этот жест вызвал у европейцев не более чем улыбку.

Французы даже обратились к авантюристу Бонневалю, которому позднее была пожалована пенсия, с обещанием возвращения во Францию, в надежде, что его влияние может заставить Порту решиться на войну. Однако султан и его министры оставались непреклонными. Настойчивое возобновление французами на протяжении последующего десятилетия попыток вовлечь Порту в союз с Пруссией и Швецией встречало столь же упорный отказ. Порта была настолько исполнена решимости любой ценой обезопасить себя от войны, что пошла, в ответ на предложение Марии-Терезии и при посредничестве англичан, на подписание договора «вечного» мира с Австрией и Россией.

На протяжении этих десятилетий османские турки, слепые к опасностям, которые могли грозить им в будущем, с облегчением поддались фаталистической инертности, соответствовавшей их темпераменту. Лишь незначительное меньшинство элиты, реалистично оценивая слабость империи с ее насущной потребностью в перевооружении и реорганизации, видело в этой передышке шанс на наведение порядка в доме османов перед следующим решительным столкновением с Россией, которое должно было неизбежно произойти.

А среди большей части правящего истеблишмента господствовала благодушная недальновидность. На всех его уровнях распространилась явная слепота к недостаткам или, по крайней мере, упрямое нежелание их замечать. Подобный душевный настрой уходил корнями в традиционную привычку верить в непогрешимость османских институтов и, забывая об опыте, в неполноценность институтов неверных. Оборачиваясь своекорыстием, эти настроения распространялись вниз по вертикали и во все стороны от непрерывно сменявших друг друга великих визирей, пропитывая официальную иерархию и, вследствие постоянного расширения сфер коррупции, развращая государственную машину в целом. Они дошли и до янычар, ядра турецких вооруженных сил. Получив в свое время от султана Мехмеда привилегию освобождения от налога на импорт, они больше не полагались на войну, а расширяли коммерческий размах своих побочных занятий и, подобно остальному обществу, приобрели непосредственную заинтересованность в сохранении мира. Теперь, в случае нарушения мира, им было что терять.

Султан Махмуд скончался в 1754 году. Преемником стал его брат Осман III, жертва «Клетки», горбун. Он правил как султан, продолжавший мирную политику своего брата, всего три года. Начиная с его последнего года и на протяжении первого года правления Мустафы III, который ему наследовал, империей, по сути, управлял Рагиб-паша, великий визирь, сравнимый по масштабу личности с семейством Кепрюлю. Человек исключительной честности и просвещенных идей, знакомый с европейской наукой и поклонник трудов Исаака Ньютона, он стремился к идеалам европеизации, но на данном этапе, в интересах порядка, видел необходимость в проведении реформ без угрозы «гармонии существующих институтов».

За рубежом он проводил мирную политику Порты, акцентируя внимание на поиске равновесия. В поисках противовеса силе Австрии и России Рагиб-паша в 1761 году подписал договор с Пруссией, который, он надеялся — если бы определенные события не помешали этому, — превратится в наступательный и оборонительный союз. Пруссия была страной, не имеющей никаких территориальных планов относительно Османской империи. Полностью осознавая русскую угрозу, а значит, и потребность в реформировании турецкой армии, Рагиб реорганизовал ее арсенал, создал литейную для пушек, сформировал корпус мостостроителей и начал строить новые боевые корабли. Он учредил школы математики, морского дела, инженерных и артиллерийских наук, ввел обязательную боевую подготовку для янычар, саперов, сипахов и феодальной кавалерии из Анатолии. Он реорганизовал администрацию, стремился навести порядок в государственных финансах, подавил бандитизм в Анатолии и обеспечил остро необходимую поставку зерна в священные города Медину и Мекку. Что касается общественных работ и коммунального хозяйства, великий визирь оживил старый проект прокладки канала между Черным и Средиземным морями вокруг Босфора, прорезав Малую Азию от верхушки Изникского залива и дальше следуя к Мраморному морю. С помощью таких разнообразных мероприятий великий визирь стремился направлять энергию и контролировать неугомонный дух нового султана Мустафы III, который на первых порах был согласен полностью доверить ему управление.

Однако Мустафа III был человеком отнюдь не миролюбивого характера. Он обладал неутомимой энергией и трудолюбием, был готов вести свой народ и отстаивать интересы своей страны. У молодого султана имелась та искра духа завоеваний, начисто отсутствовавшая у его ближайших предшественников, которая вдохновляла его далеких османских предков. Однако, в отличие от них, искра завоевателя у Мустафы далеко не всегда сдерживалась хладнокровием, присущим его предкам. С момента восхождения на престол Мустафа решил править, как приличествует султану, раз уж он им стал. Принимая во время инаугурации положенную по традиции чашу шербета, он намекнул янычарам на военные планы. «Друзья, — заверил он их, — я надеюсь весной следующего года выпить ее вместе с вами под стенами Бендер».

Мустафа III был уверен, что Порте следует играть более воинственную роль в европейских делах. Однако только после смерти Рагиба в 1763 году Мустафа смог начать править самостоятельно. Этот шаг совпал по времени с внезапным приходом к власти нового воинственного врага, способного и неразборчивого в средствах, императрицы Екатерины Великой. «Семирамида Севера» вознеслась на трон с помощью военного переворота вместо Петра III, ее распутного и беспомощного супруга. Екатерина вынашивала сокровенную мысль — ей хотелось стать царицей на берегах Босфора, расчленив для этого Османскую империю.

Но сначала смерть польского короля Августа III вновь поставила вопрос о разделе Польши. Разглядев союзника в прежнем враге Фридрихе Великом, русская царица пошла с ним в 1764 году на нечестивый союз против независимости Польши. При попустительстве со стороны Австрии этот союз привел к оккупации и разделу Польши русскими и прусскими войсками и к навязыванию в качестве короля Польши бывшего любовника Екатерины, ставшего последним польским королем.

Мустафа III был крайне возмущен этим обманным актом российской агрессии. Протестуя против ставленника Екатерины, он заявил: «Я найду средства унизить этих „неверных“». Но диван все еще был против войны, да и силы империи не были готовы воевать. Порта первоначально не предприняла ничего большего, чем пассивный протест, позволяя, несмотря на мольбы страдающих поляков, ввести себя в заблуждение русским и прусским послами. Екатерину устраивало, чтобы Порта не поднимала шума до тех пор, пока она не расправится с Польшей, и, как она обнаружила, русское золото могло покупать весьма влиятельные голоса в диване.

Царица не делала особого секрета из своего конечного намерения подобным образом избавиться и от Османской империи, и достаточно скоро это стало очевидным. Вероломно подготавливаемые внутренние конфликты разжигались русскими агентами в разных частях империи — в Монтенегро (Черногории), Албании, Молдавии и Валахии, в Грузии и в районе Крыма. Здесь, в Новой Сербии, между Бугом и границей Украины, русские укрепили пограничную зону, объявленную нейтральной по Белградскому договору, тем самым перерезая коммуникации между турками и татарами в случае войны. Последним актом провокации было преследование поляков, бежавших в османскую вассальную территорию татарского хана в Балте, около границы с Бессарабией, которую они осадили и сожгли дотла, истребляя и поляков, и турок. Это было вопиющим нарушением договора и не могло не вызвать негодования султана. Диван изменил свою политику и сделал выбор в пользу немедленного объявления войны. Только великий визирь Мухсинзаде-паша был против этого решения, не в принципе, а на основании того, что вооруженные силы и приграничная оборона империи все еще не готовы. По его мнению, ни одна военная операция все равно не может быть начата раньше будущей весны и подобное ненужное предупреждение даст России существенное преимущество.

Но нетерпеливый султан видел лишь, что наконец-то и у него появился шанс. Он уволил великого визиря и с чрезмерной поспешностью через его преемника, Хамза-пашу, вручил ультиматум русскому посланнику Обрескову, требуя, чтобы царица вывела свои войска из Польши. Когда Обресков, в нарушение инструкции из Санкт-Петербурга, отказался подписать ультиматум, он был заключен в замок Семи башен, и России была объявлена война. Франция, как «старинный и верный союзник», в течение некоторого времени оказывала давление на диван, подчеркивая необходимость такого действа. Ее тогдашний посол в Порте, де Вержен, получил в Версале указание Шуазеля убедить турецких министров в нарастающей опасности действий русских в Польше и других местах. Напрасно де Вержен предупреждал Версаль о степени неготовности турок к войне. Теперь все иллюзии рассеялись. Когда барон де Тотт, направленный Версалем в качестве эмиссара и военного советника, был уполномочен султаном провести проверку вооружений и боеприпасов, он был поражен и пришел в ужас из-за неполноценности арсенала в Стамбуле.

Ему показалось, что забыта вся традиционная практика войны. Фортификации, армейские маневры, боевая подготовка, дисциплина — все пребывало в ужасном состоянии. Вооруженные силы парализовала некомпетентность. В официальных кругах царило невежество, вплоть до незнания самых элементарных основ географии. Отсутствие дисциплины на поле боя было обычным делом. Крупные воинские подразделения отказывались сражаться; воровство по линии интендантства привело к голодным пайкам; конница владельцев фьефов передавала свои военные обязанности любым авантюристам. Нередко янычары избивали своих офицеров и, будучи пехотинцами, требовали права следовать к полю боя на лошадях, если их офицеры не соглашались также идти пешком. Турецкая армия медленно, но верно превращалась в толпу варваров.

Корабли, которыми великий визирь Рагиб-паша так старался пополнить военно-морской флот, отличались плохим качеством постройки, устарелыми конструкциями и использованием некачественных материалов. Как был вынужден сообщить де Тотт, «суда с высокими палубами, нижний орудийный ярус которых скрывается под водой при малейшем порыве ветра, снабдят противника большим количеством дров и небольшим — огня». Высота палуб подгонялась под высоту тюрбанов, которые неизменно носили моряки. Де Тотт писал и о других многочисленных «дефектах этого вида вооружения, которым управляли люди, слишком невежественные для того, чтобы понять, имеются ли у него какие-либо недостатки». Главный адмирал имел право отдать командование каждым кораблем тому, кто заплатит наивысшую цену, и дал своим капитанам право продавать офицерские звания на аукционах.

Нетерпеливое желание султана Мустафы ввязаться в войну до того, как он будет к ней готов, дало императрице Екатерине время мобилизовать против него пять отдельных армий. С запада на восток они базировались соответственно на Украине — на линии Днестра, прикрывая Молдавию; перед Перекопским перешейком, который вел в Крым; на территории между Доном и Кавказом; и в районе Тифлиса, прикрывая Грузию и Восточную Анатолию. С османского фронта только крымский хан, Крым-Гирей, суровой зимой 1769 года предпринял наступление. Его сопровождал барон де Тотт, одетый по велению хана в одежду татарина и с десятком лошадей черкесской породы. Когда его собственный более нежный белый арабский скакун пал, умирая от холода, его добили и, закоптив, съели как особый деликатес, такой как икра. Ханская армия, состоявшая из закаленной татарской кавалерии, привыкшей действовать в зимнее время года, переправилась через Днестр и Буг в скованные льдом степи Новой Сербии, разорив пространства Южной России в ходе широкомасштабного разбойнического набега, и вернулась с тысячами пленных. Однако Крым-Гирей умер вскоре после возвращения, а его преемник, выбранный Портой, так и не смог подняться до его уровня.

То же самое относилось и к новому османскому великому визирю и главнокомандующему Мехмеду Эмину, назначение которого показало неумение султана подбирать руководителей. Будучи, по общему признанию, человеком пера, а не меча и, следовательно, лишенным какого-либо военного опыта, он весной 1769 года, когда достигли Дуная, созвал своих командиров и привел их в изумление, обратившись с просьбой посоветовать, как должна быть спланирована кампания. Возникшие разногласия привели к переправе через Дунай в Молдавию, не имея никакого определенного плана действий. За этим последовал ряд неизбежных задержек, отчасти объяснявшийся нехваткой продовольствия, а также обилием комаров и других летучих кровососов в окружающих плавнях. Это привело к турецкому отступлению, захвату русскими Хотина, их продвижению в Молдавию и Валахию и, в завершение, к отзыву и казни султаном своего великого визиря. Таким была первая из нескольких османских неудач между Днестром и Дунаем.

В конце года императрица Екатерина взялась за дорогой ее душе проект — вторжение в Грецию. Его целью было освобождение христианского населения от ига нечестивых турок. Достигнутый триумф наверняка вызвал бы радостное одобрение всего западного мира. Уже довольно долгое время Русская православная церковь через свою агентуру в Греции упорно вела пропаганду, распространяя кресты, Евангелия и изображения Екатерины, которая обещала помочь грекам оружием в случае восстания. Турки в своем простодушном незнании географии отмахивались от разговоров об угрозе, задавая недоверчивый вопрос: «Как вообще могут русские провести флот из Балтики в Средиземное море?»

Флот был собран в Кронштадте и прилегающих портах под официальным командованием двух русских адмиралов, незнакомых с морем, но под реальным командованием опытного английского адмирала Джона Элфинстона. Русский флот все еще был отсталым. Его кораблям не хватало остойчивости; еще предстояло найти подходящего литейщика пушек; команды флота были пополнены новобранцами — крестьянами, оторванными от плуга, и выздоравливающими из госпиталей. В ответ на замечание адмирала Элфинстона относительно недостатков, имевшихся у служивших вместе с ним командиров, Екатерина сказала: «Незнание русских происходит от их молодости, а невежество турок — от их старческой немощи». Когда русские корабли бросили якоря в английских портах, их ожидал теплый прием. По распоряжению адмиралтейства они были оснащены необходимым оборудованием и провиантом и доукомплектованы опытными лоцманами и другими офицерами, так что ни одно русское судно не осталось без английской поддержки. Дело в том, что Англия в тот период благожелательно относилась к экспансии России, в отличие от экспансии ее заклятого врага — Франции. Также Англия пока еще не поддерживала политику сохранения целостности Османской империи. Правительство таким образом дало понять, что любая попытка Франции или Испании воспрепятствовать вхождению российского флота в Средиземное море будет рассматриваться как враждебный акт.

Русским экспедиционным корпусом командовал граф Орлов, брат фаворита Екатерины, который мечтал о собственном троне, с которого он мог править Грецией. Корпус появился у берегов Мореи в начале 1770 года, вдохновленный надеждой на массовое восстание христианского населения благодаря секретным соглашениям венецианских агентов с греческими общинными лидерами. Его войска под русским флагом высадились в Мани, жители которого незамедлительно проявили готовность выступить против турецких поработителей. Однако не было никакого плана совместных военных действий, и русским не удалось установить систематический контроль над дикими горными разбойниками, стремившимися только истреблять турок без разбора.

Губернатор Мореи, бывший великий визирь Мухсинзаде-паша отреагировал с большой решительностью. Он привлек в качестве подкрепления албанцев и нанес поражение как греческим повстанцам, так и иностранным захватчикам, заставив русские войска вернуться на корабли и истребляя восставших христиан на своей территории. В результате русские покинули полуостров, в то время как Мухсинзаде-паша — в годовщину захвата Константинополя — рапортовал о своей победе, получив за это почетное звание Покорителя Мореи.

Но русский корпус остался в Средиземном море. Он оказался более удачливым на море, чем в наземных операциях. Русские нанесли поражение флоту турок в проливе Хиоса, вынудив его искать спасения в небольшой бухте Чесма. Здесь турецкий флот был блокирован, а затем сожжен с помощью двух судов-брандеров, одним из которых командовал английский лейтенант. Благодаря этой «искусной засаде», как писал барон де Тотт, гавань, «загроможденная кораблями, порохом и артиллерией, вскоре превратилась в вулкан, который поглотил весь военно-морской флот турок».

Случилось самое страшное несчастье, которое когда-либо обрушивалось на турецкий флот со времен сражения у Лепанто. Оно было отпраздновано Екатериной сооружением триумфальной арки в Царском Селе и чеканкой медали для каждого участника сражения с надписью «БЫЛ». Это поражение турок могло иметь решающие долгосрочные последствия, если бы русские прислушались к совету английского адмирала. Тот доказывал, что русский флот должен немедленно идти к Дарданеллам, оборона которых была слабой, оттуда продолжить путь в Мраморное море, чтобы подвергнуть обстрелу и покорить Стамбул. Но Орлов, его русский начальник, которому Екатерина вскоре воздаст честь, присвоив титул «Чесменский», колебался. Крейсируя в нерешительности у входа в пролив, Орлов дал туркам время с квалифицированной помощью барона де Тотта и команды французских инженеров установить четыре тяжелые батареи, две на европейском и две на азиатском берегу. Они были размещены так, чтобы достать перекрестным огнем любое судно, которое попытается пройти.

Таким образом, Элфинстон изолировал проливы от вод Тенедоса, в то время как Орлов осадил крепость Лемноса. После шестидесяти дней осады турецкий гарнизон был на грани капитуляции, когда Хасан Алжирский, адмирал султана, в героических традициях корсаров, вышел из Стамбула, чтобы снять осаду. Адмирал потребовал отряд всего лишь из четырех тысяч добровольцев, вооруженных пистолетами и саблями, набранный из фанатичной толпы на улицах города. Высадившись незамеченными на восточном берегу острова, турки внезапно атаковали осаждавших, перебив их в траншеях и вынудив остальные русские войска в панике отказаться от осады и погрузиться на корабли. За это Хасан был вознагражден назначением на пост главного адмирала.

Морские силы Орлова еще некоторое время оставались на Средиземном море, где чинили препятствия турецкому судоходству, угрожали сообщению между столицей и азиатскими владениями и, в русской манере, теперь уже известной, вмешивались во внутренние дела как Египта, так и Сирии. Отсюда Орлов поддерживал войсками и снаряжением восстание против Порты, поднятое главой мамлюков Али-беем в союзе с шейхом Акры. Али занял большую часть Сирии, отобрав ее у паши Дамаска, но все же был разбит — из-за предательства — неподалеку от своих владений в сражении, в котором погибло четыреста русских. Голова мятежного паши вместе с четырьмя пленными русскими офицерами была отправлена султану в Стамбул.

Тем временем на главном театре военных действий, вдоль и поперек русско-турецких границ, судьба войны, продолжавшейся в последовательных ежегодных кампаниях, неумолимо складывалась против османских сил. В 1770 году русские заняли последовательно Молдавию и Валахию, оттеснив турок, которые в панике бежали за Дунай. Вскоре все турецкие крепости, расположенные к северу от реки, бывшие традиционными оплотами империи, оказались в руках русских. Серьезное сопротивление было оказано только татарским населением Бендер. После двухмесячной осады, за которой последовали яростные уличные бои, в живых осталась только треть жителей. Крепость на Днестре, как и крепости на Дунае, тоже попала в руки русских.

В 1771 году настала очередь Крыма, который подвергся вторжению с обоих флангов — через Перекопский перешеек и со стороны Керченского пролива. Территория полуострова была полностью захвачена. Повсюду воцарился крайний беспорядок, усиленный внутренними конфликтами между татарами и турками. Турецкий губернатор был взят в плен; хан позорно бежал, даже не сделав попытки оказать сопротивление, тем самым лишив татар последнего источника власти. Двоим его сыновьям была обещана независимость полуострова под покровительством России, и они с большой свитой отправились в Санкт-Петербург, чтобы там дать клятву верности императрице Екатерине. Таким образом, Османской империей была утрачена большая часть северного побережья Черного моря, за исключением крепостей Очакова и Кинбурна. В то же самое время в районе Кавказа русские изгнали турок из Мингрелии и Грузии.

Теперь Австрия и Пруссия стали проявлять озабоченность из-за продолжающихся завоеваний их могущественного русского соседа и предложили царице свои посреднические услуги в деле установления мира с Портой. Екатерина, однако, ответила, что она будет вести переговоры только с самим султаном, без вмешательства других стран. Последовал период сложных дипломатических маневров между европейскими державами и Турцией, затрагивавших также вопросы «дележа добычи» в планировавшемся разделе Польши. Порта предвидела союзы с Австрией и Францией в обмен на поддержку против России. Наконец, уже к завершению кампании 1771 года, Россия и Порта согласились на перемирие, за которым последовало обсуждение условий мирного договора сначала в Фонтанах, а затем в Бухаресте.

Переговоры потерпели неудачу в значительной степени потому, что муфтий и вся улема воспротивились передаче Крыма, как мусульманского государства, находившегося под властью султана-халифа, под протекторат христианской державы. Хотя султан Мустафа, с великим визирем и главными министрами, не возражали против предложенных условий, султан был вынужден отвергнуть их из-за опасений, что улема поднимет в Стамбуле восстание. В результате после более чем годичного перерыва война была возобновлена. Воспользовавшись передышкой, султан восстановил на посту великого визиря Мухсинзаде-пашу, освободителя Мореи.

Реорганизовав и укрепив армию, он, как мог, воодушевил ее и в 1773 году начал новую кампанию, на этот раз ограниченную южным берегом Дуная и районом Болгарии, от двух крепостей — Силистрии и Рущука — до берегов Черного моря. Сначала турки выдержали осаду русскими Силистрии, сражаясь за каждую улицу и заставив их отступить. За это русские отомстили массовым убийством гражданских жителей незащищенного городка Пазарджик. Застигнутые врасплох за этим занятием появившимся подразделением турок, русские поспешно отступили, оставив на кострах в своем лагере котлы с наполовину сваренным обедом. Тем временем другой русский отряд двинулся на Варну, но его наступление было успешно отражено турками с помощью отряда моряков с турецкой морской эскадры, крейсировавшей в тот момент вдоль побережья Черного моря.

Вдохновленные этой чередой неожиданных успехов, турки в 1774 году возобновили наступательные действия от своей штаб-квартиры в Шумле, которая господствовала над долиной Дуная, начинавшейся от подножия Балканского хребта. На этот раз они двинулись вниз по течению в направлении устья реки с целью вытеснить противника из крепости Хиршова (Хыршова). Но русские атаковали первыми, полностью разгромив крупную турецкую армию, захватив ее лагерь со всем имуществом и оставив турок с силами, совершенно недостаточными для обороны Шумлы. Оказались под угрозой пути сообщения со Стамбулом, так как русские, стремившиеся окружить турок, двинулись на юг в направлении проходов через Балканы.

Это был конец. Великий визирь направил в лагерь русских офицеров с предложением перемирия. Вместо этого визирю предложили прислать лиц, уполномоченных вести переговоры о мире. С согласия Порты переговоры были начаты, и согласованные условия были изложены в Кючук-Кайнарджийском мирном договоре. Соглашение было достигнуто в течение семи часов, в основном на базе условий, отвергнутых двумя годами раньше. Подписание было отложено русскими на четыре дня с тем, чтобы оно совпало с годовщиной подписания Прутского договора и таким образом уничтожило бы горькую память о том поражении.

Хотя новый договор, безусловно, был унизительным для Османской империи, его условия оказались менее суровыми, чем могли бы быть. Дело в том, что царица была теперь готова идти на мировую, поскольку победы русского оружия обходились очень дорого, а также из-за внутренних волнений, как дома, так и в Польше. Россия не стала сохранять контроль над Крымом, но и не вернула его туркам, признав политическую независимость населявших его татар, как и в Бессарабии, вплоть до границ Польши. Крыму предстояло управляться местным правителем, который должен был избираться и править без вмешательства со стороны русских и турок. В религиозных вопросах татары по-прежнему подчинялись османскому султану-халифу, что было первым международным признанием прав султана в отношении мусульман за пределами империи.

В то же время удержание Россией двух ключевых крепостей — Керчи и Еникале, а также городов Азов и Кинбурн создавало для них сильный плацдарм в Крыму и в прилегающих областях, а значит, и средство для захвата Крыма в любое время, когда они пожелают. Но самое главное заключалось в том, что это давало российскому флоту доступ в Черное море, иными словами, то, что Россия добивалась со времен Петра Великого, почти сто лет назад. Никогда больше Черное море уже не будет оставаться исключительно, «чисто и нерушимо», османским озером. Согласно договору Россия получила право навигации в его водах. На основе взаимности это право распространялось на прибрежные воды обеих держав и предполагало русское консульское присутствие в тех частях Османской империи, где затрагивались интересы России.

В Средиземном море русский флот должен был покинуть Греческий архипелаг. В Азии Порте были возвращены Грузия и Мингрелия. То же самое касалось румынских провинций Валахия и Молдавия. Но в этом случае делалась одна существенная оговорка. Здесь не только должно было гарантироваться справедливое правление и свобода вероисповедания для христианского населения, но и право русских на вмешательство от его имени через русских послов, аккредитованных в Порте. Это подразумевало право защиты, которое русские позже расширили на всех христианских подданных империи, открыв путь к зловещим конфликтам в будущем. Помимо этого, русские подданные должны были иметь свободный доступ, как паломники, к святым местам Палестины, без уплаты подушного налога и под защитой османских законов.

Кючук-Кайнарджийский договор еще не преследовал цель расчленения Османской империи извне, в территориальном смысле. Но он стал отправным пунктом для новой серьезной политики ее расчленения изнутри. На религиозной почве этот договор посеял семена внутреннего раскола, в чем русские в дальнейшем показали себя большими мастерами. Тем временем, в сущности облегчая эту политику, султан принял решение еще раз разрешить открытие резиденции постоянного русского посла в Порте и присвоить русскому суверену статус и титул падишаха.

Мустафа проявил себя правителем доброй воли и конструктивных намерений, имевшим в себе дух реформаторства. В этом плане он поощрял деятельность барона де Тотта, который по его предложению основал математическую школу и руководил ею. Это побудило офицеров армии и флота вновь погрузиться в забытые таинства тригонометрии.

Султан Мустафа III не дожил до времени, когда начали рушиться его смелые устремления, и не узнал, какими печальными были их последствия.

Все еще веря в свою звезду и в свою судьбу Джихангира — Покорителя мира (псевдоним, которым подписывал стихи), он решил в 1773 году лично отправиться на Дунайский фронт и принять командование у своих военачальников. Его удержали министры; улема воспротивилась его отъезду, главным образом из-за плохого состояния здоровья султана, и, как выяснилось, не без оснований. В конце года султан скончался от болезни, после нескольких недель страданий от боли. Ему, заслужившему уважение за решимость вдохнуть в Османскую империю новую жизнь и защитить ее от вторжений со стороны России, не хватило не только политического здравомыслия и стойкости характера, но также материальных и людских ресурсов, чтобы добиться возрождения державы. Он был не первым в ряду султанов последних поколений, кому не удалось превзойти своих более сильных и ярких предшественников.

Его брат — после сорока трех лет пребывания в «Клетке» — вышел оттуда, чтобы унаследовать султанат под именем Абдул Хамида I. Взойдя на трон, он обнаружил казну настолько истощенной, что не смог дать янычарам, как было принято в начале каждого правления, традиционное подношение. Он был добрым, но неэффективным монархом, имевшим благие намерения, но слабый характер. Тем не менее выход из «Клетки» пошел ему на пользу, и он произвел на свет двадцать два ребенка. Большинство из них умерло в раннем детстве. Один из тех, кто выжил и впоследствии стал заметным правителем, носил имя Махмуда II. Возможно, в его жилах текла французская кровь, поскольку он, предположительно, был ребенком Эме Дюбюк де Ривери, кузины будущей императрицы Жозефины и бесспорной фаворитки в гареме его отца.

Министры султана управляли истощенной войной империей, получившей тринадцатилетнюю передышку — период относительного мира. Но это обманчивое спокойствие было ненадежным, скорее видимым, чем реальным. Для императрицы Екатерины это была не более чем временная пауза, во время которой можно было решить внутренние проблемы, перед тем как возобновить реализацию ее дерзкого «великого проекта» расчленения Османской империи.

Как заметил ее габсбургский коллега император Иосиф: «Эта женщина обладает своей собственной исключительной волей, которую ничто не может остановить». В 1778 году, когда у Екатерины появился второй внук, ребенку дали императорское имя Константин. Англичанин при дворе императрицы, мистер Итон, писал: «Греческие женщины были его кормилицами, и вместе с их молоком он впитывал греческий язык, в котором впоследствии совершенствовался с помощью ученых преподавателей-греков; короче говоря, все его воспитание было таким, чтобы подготовить его к трону Константинополя, и никто тогда не сомневался в замысле императрицы». Планировалось, что Константин будет править в союзе с Австрией, но независимо от Санкт-Петербурга, над разделенными на части европейскими владениями Византии, как суверен христианской империи, включающей Валахию, Молдавию и древние республики Афин и Спарты в Греции. Екатерина усилила свою пропаганду по всей Греции, убеждая живших там христиан примкнуть к ней в деле вооруженной борьбы против «неверных».

Воодушевленные этими призывами, горные племена Эпира поднялись на восстание. Когда молодой царевич Константин достиг юности, депутация греков совершила поездку в Санкт-Петербург, чтобы вручить царице петицию. Как граждане «нации, гений которой не исчерпан», они настаивали: «Мы никогда не просили у тебя богатства; не просим мы его и сейчас; мы просим только пороха и снарядов, которые мы не в состоянии купить, и просим вести нас в бой». Когда помощь была обещана, они стали требовать отдать им внука императрицы в качестве их собственного суверена, и им было разрешено подождать царевича в его личных апартаментах как василевса. Когда они засвидетельствовали Константину свое почтение в качестве императора греков, юноша ответил им по-гречески: «Ступайте, и пусть все будет исполнено согласно вашим желаниям».

Между тем Екатерина занималась реализацией собственных планов в отношении Крыма, ставшего после подписания Кючук-Кайнарджийского мира независимым государством. Когда татары избрали своим ханом представителя ханской семьи Девлет-Гирея, русские, не найдя его достаточно сговорчивым, инициировали недовольство против него, под предлогом восстановления порядка направили в Крым армию и сместили его, заменив своим ставленником. Бывший заложник в Санкт-Петербурге, он характеризовался одинаково и татарами и турками как безвольная марионетка, подчиненная русскому диктату. Однако турки, будучи не готовы к войне, решили в вопросе о Крыме пойти на уступки. В 1779 году они, по наущению французов, подписали с Россией конвенцию, возобновлявшую действие Кючук-Кайнарджийского мира, признававшую выбор нового хана и гарантировавшую ему необходимое признание со стороны мусульман.

Когда татары взбунтовались против него как ставленника русских, чьи вызывающие манеры и поведение он хорошо усвоил, хан направил в Санкт-Петербург делегацию, умоляя императрицу защитить его. И снова в Крым была направлена русская армия, и мятежники были безжалостно истреблены или изгнаны. Императрица и князь Потемкин, ее главнокомандующий, советник и главный фаворит, теперь пришли к выводу, что настало время напрямую взять Крым. Незадачливого хана с помощью сочетания угроз и подкупа склонили к отказу от власти в пользу Екатерины, которая в 1783 году провозгласила аннексию Россией Крыма вместе с Кубанью и прилегающими территориями. Хан, таким образом бездушно принесенный в жертву, на время был упрятан в тюрьму, где содержался в варварских условиях, а затем выдворен через границу в Турцию, где его тотчас обезглавили.

Западный мир был цинично заверен в том, что Россия выполнила в Крыму великий акт освобождения, спасая татарское население полуострова как от страданий внутренних распрей, так и от опасности внешней войны, которой они подвергались из-за своего положения на границе России и Турции. «Только любовь к доброму порядку и спокойствию, — объявила Екатерина, — привела русских в Крым». Поскольку наиболее благородные из татар предпочли сражаться насмерть за независимость своей страны, генерал Павел Потемкин, кузен князя, устроил им массовую резню, во время которой, как утверждалось, погибло порядка тридцати тысяч татар. Десятки тысяч их бежали в изгнание, вместе с большим числом армянских христиан, погибая от голода и холода, когда они толпами шли степями от Азовского моря на восток. За все это генерал был удостоен звания адмирала Черноморского флота и стал губернатором новой русской провинции Таврия — так стал называться Крым и прилегающие территории, в то время как сам князь Потемкин поднялся до новых высот славы, получив титул «Таврический».

Несколько лет спустя императрица Екатерина, укрепив к тому времени свои связи с Австрийской империей, совершила триумфальное путешествие с победоносным Потемкиным и пышной свитой в этом новом южном владении, где как раз начинался процесс развития и освоения. Император Иосиф присоединился к ним в новой крепости Херсон на Днепре, где на триумфальной арке была надпись «Дорога в Византию» и где он проявил весьма учтивое отношение к Екатерине. Ему показали новый порт Севастополь с русскими боевыми кораблями, стоявшими на якорях, откуда он в компании с Екатериной и Потемкиным пересек степь, обсуждая во время поездки детали замышлявшегося ими расчленения Османской империи, отпуская остроты по поводу того, что ждет «этих бедолаг турок».

Их самонадеянные планы, доведенные до сведения всего мира и совпавшие по времени с подстрекательствами к восстанию в других частях Османской империи, служили преднамеренной цели спровоцировать турок на объявление войны. Тем самым они заклеймили бы себя агрессорами в глазах интеллигенции Западной Европы, где Россия теперь пользовалась доброй славой и престижем. Французские литераторы, в особенности, видели в Екатерине просвещенного монарха, обещавшего многое дать цивилизации. Для Вольтера война русской императрицы против Мустафы III была войной между разумом и фанатизмом, цивилизацией и отсталостью. Для графа де Вольнея турки были «боспорскими варварами», «той невежественной и выродившейся нацией, наступление на которую русских следует поощрять как несущее новую жизнь Персии».

Итак, Порта объявила войну в 1787 году, и в следующем году император Иосиф, который нарушил свой мир с турками хитрой попыткой внезапного захвата крепости Белграда, поддержал императрицу своим собственным объявлением войны Османской империи. Последовала, как и прежде, череда кампаний на обоих фронтах, каждая из которых заканчивалась для турецких войск еще более неблагоприятно, чем предыдущая. На море они теперь имели доблестного командующего в лице ветерана, алжирского корсара Хасана, который в качестве беспощадного главного адмирала возродил османский флот. Он же с тех пор восстановил власть султана в мятежных провинциях в Сирии; в Морее, где албанцы, изначально введенные туда, чтобы бороться против русской интервенции, остались там и превратились в не признающих законов бандитов; и недавно выступил против восставших мамлюков в Египте.

Теперь Хасан был отозван из Каира, чтобы принять командование османскими сухопутными и военно-морскими силами в районе Черного моря для осуществления из Очакова операции по возвращению крепости Кинбурн и восстановлению контроля над устьем Буга и Днепра. Но здесь ему противостоял Суворов, гениальный русский генерал, величайший среди полководцев своего века. Одновременно проницательный стратег и вдохновляющий лидер, он сочетал тонкое понимание военной науки с необыкновенной способностью проникать в характеры и оценивать возможности людей, которыми он командовал. Он общался с русскими солдатами из крестьян в грубой манере солдатского братства, разделяя с ними все трудности и опасности, поднимая их гордость и патриотизм, пробуждая в них боевой дух и верность долгу. Суворов дождался высадки войск Хасана, а затем со сравнительно небольшими силами стремительно атаковал и уничтожил их. В завершение, открыв огонь из батарей, поставленных на краю дельты, чтобы огнем прикрыть вход в гавань флотилии канонерок из верховьев реки, он полностью уничтожил флот Хасана, тем самым закрепив за Кинбурном название крепости «суворовской славы».

Зимой следующего года, поддерживая Потемкина, Суворов осадил и захватил основной опорный пункт турок Очаков, потопив еще несколько турецких кораблей в устье Днестра и пойдя штурмом на крепость под сильным огнем по льду бухты. Русские солдаты, мстя за свои потери и страдания в долгом и трудном марше по татарским степям и преисполненные ненависти и гнева в связи с резней, устроенной турками в соседней русской деревне, перебили почти всех жителей города, за исключением небольшого числа женщин и детей. Так к концу 1788 года Турция фактически проиграла войну на своем восточном фронте.

На Австрийском фронте турки получили передышку благодаря некомпетентности императора, который решил лично командовать войсками. После того как многочисленная армия турок переправилась через Дунай и нанесла поражение австрийским войскам, Иосиф собрал собственную большую армию, чтобы выступить навстречу туркам. Но, не будучи уверен в победе, император испугался, не стал атаковать и под покровом ночи отступил в направлении Темешвара. В наступившей темноте, когда австрийцы приняли собственную часть, запоздавшую с отступлением, за преследовавших их турок, начались замешательство и паника. Заняв оборону, австрийцы стали вслепую вести огонь по всем направлениям. Только с рассветом обнаружилось, что они вели огонь по собственным товарищам, которые теперь тысячами лежали вокруг них убитыми и умирающими. Турки, воспользовавшись этой катастрофической слепотой, решительно атаковали противника и захватили большую часть артиллерии, а затем преследовали отступающих по весьма нездоровой местности, где, совершенно независимо от боевых потерь, император лишился десятков тысяч человек из-за болезней. К несчастью для турок, император больше никогда не осмеливался принять на себя командование собственной армией на поле боя.

В 1789 году командование австрийскими имперскими вооруженными силами было возложено на маршала Лоудона, решительного, опытного ветерана, в жилах которого текла шотландская кровь. Он прошел путь от солдата до маршала, получив это звание за особые заслуги в Семилетней войне, и пользовался репутацией человека, который «воюет как джентльмен». Маршал вдохнул новую жизнь в австрийскую армию и осуществил успешное вторжение в Боснию и Сербию, заняв большую часть территории этих стран. Другая армия, возглавляемая принцем Кобургским, соединилась в Молдавии с русской армией Потемкина, которая в тот момент занимала местность между Днепром и дельтой Дуная.

Ранее в том же году скончался султан Абдул Хамид I, и ему наследовал его племянник, ставший Селимом III. Селим был юношей энергичным и проницательным, окрыленным идеей спасения и реформирования своей страны. Он немедленно начал массовую мобилизацию в войска всех мусульман в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет. Затем он отозвал адмирала Хасана, командовавшего флотом в Черном море, и назначил его великим визирем и главнокомандующим армией за Дунаем. Хотя Хасан был опытнее на море, чем на суше, под его командованием находилась армия достаточно большая, чтобы одолеть войско принца Кобургского, стоявшее на границе Молдавии.

Однако Хасан не был соперником Суворову, который после продолжавшегося день и ночь перехода по дикой горной местности внезапно появился со своими войсками на поле сражения и спас австрийцев. Неизменным девизом Суворова, с которым он обращался к своим войскам, был следующий:

«Быстрота и натиск — душа современной войны!» Не теряя времени, смело упреждая атаку Хасана, Суворов повел солдат за два часа до наступления рассвета на массированный штурм лагеря, захватывая их склады, боеприпасы и осадную артиллерию, и обратил противника в бегство следовавшими друг за другом свирепыми штыковыми атаками. Вот когда турецкая армия на себе испытала страшное русское холодное оружие. Суворов не слишком доверял мушкетам; он всегда повторял солдатам: «Штыком коли метко. Пуля дура, штык молодец».

Другая, еще более внушительная армия, посланная Селимом, была тоже разбита Суворовым на реке Рымник, принеся ему от императрицы победный триумфальный титул «Рымникский». Два поражения вызвали в Стамбуле панику, которую султан попытался успокоить весьма сомнительным способом — казнью старого воина Хасана, преданно служившего своей стране. Тем временем Лоудон после длившейся три недели осады взял Белград и соседнюю крепость Смедерево. Но в 1790 году скончался император Иосиф, которому наследовал его брат Леопольд, бывший противником союза с Россией против Турции и теперь вышедший из него. В Систове он подписал с турками мирный договор, вернув все завоеванное и, в принципе, возвратившись к предвоенному статус-кво. В глазах Леопольда расчленение Турции было не той политикой, которая могла бы принести выгоду его собственной империи.

Расстроенные, но не обескураженные этим шагом австрийцев, русские в 1790 году продолжали свое наступление, имевшее целью изгнать турок из прибрежного района Бессарабии и Болгарии. Препятствием на пути к этому служила крепость Измаил, что в устье Дуная.

Суворов воодушевлял свои войска, как мог, и, предпочитая не доводить дело до длительной зимней осады, немедленно отдал приказ штурмовать крепость, в которой находился сильный гарнизон, добавив циничную шутку: «Братцы, жить негде, продовольствия мало». Штурм был начат ночью. Понеся тяжелые потери, русские поднялись на стены. Внутри города началась беспрецедентная резня, поскольку турки — солдаты и гражданские лица — вели отчаянные уличные бои за каждую улицу и каждый дом. Их энергия питалась безысходностью. В конце концов в середине дня турки и татары из гарнизона крепости собрались на рыночной площади, где все до одного погибли после двухчасовой битвы. Затем в разрушенный город хлынули свежие русские войска, подвергшие его трехдневному разграблению. При этом солдаты убивали всех без разбора. Даже сам Суворов удалился в свою палатку, где лил крокодиловы слезы от ужаса увиденного. Затем он составил торжественное донесение своей императрице, частью написанное скверными стихами.

Ничто больше не могло спасти Османскую империю от поражения. Вновь пришло время для посредничества, и на этот раз в блоке европейских держав произошел новый существенный сдвиг. На протяжении всего XVIII века внешняя политика Англии, относительно безразличной к судьбе Османской империи, была благожелательной по отношению к России, главным образом как противовесу ее принципиальному врагу — Франции. Лорд Чэтем, премьер-министр Англии, придерживался мнения, что вмешательство на стороне турок было не в интересах Англии. Англия оставалась безразличной и когда Екатерина аннексировала Крым. Чарльз Джеймс Фокс, министр иностранных дел, проводил политику вигов, согласно которой союз с северными державами «всегда был и будет принципом действий каждого просвещенного англичанина». Среди северных держав была и Россия, с которой Англия, помимо всего прочего, выгодно торговала. Но теперь, когда Франция была охвачена революцией, структура власти в Европе менялась и исходившая от России угроза становилась более очевидной.

В результате пророссийская политика Англии была пересмотрена Питтом Младшим с созданием в 1790 году между Англией, Пруссией и Голландией тройственного союза, направленного на сохранение Османской империи. Отсюда выход из войны императора Иосифа и подписание Систовского договора между Австрией и Турцией. Теперь Пруссия и Англия прилагали все усилия, чтобы добиться договора между Россией и Турцией на аналогичной основе возвращения завоеванного. Но когда в 1790 году подобное посредничество было предложено Екатерине, она отреагировала с возмущением, упрекнув союзников за столь некорректную попытку диктата независимой державе. Она высокомерно заявила королю Пруссии: «Императрица ведет войну и заключает мир тогда, когда она сама пожелает». Превыше всего Екатерина хотела утвердить за собой Очаков и земли между Днестром и Бугом. Но союзники, видя в защищенном эстуарии потенциальную военно-морскую базу, откуда Россия сможет угрожать непосредственно Константинополю, настаивали на его возвращении. В обмен на это Англия постаралась бы добиться от турок официального отказа от их претензий на сам Крым.

Тем временем заинтересованные страны готовились подкрепить свое посредничество силой оружия. Англия намеревалась отправить флот из тридцати кораблей в Балтийское море и немного меньший — в Черное море; Пруссия готовилась ввести войска в Ливонию. При этом ни одна из стран не стремилась к территориальным приобретениям, но только к большей безопасности для Порты. Когда Питт собрался получить одобрение этих действий парламентом, он доказывал, что Османская империя обладает немалым весом в масштабах Европы и что разрастание России за счет Турции будет угрожать Пруссии и остальной Европе. В палате общин ему решительно противостояли Фокс и Берк. Россия, объявил Фокс, является естественным союзником Англии. Что получат для себя англичане от возражений против того, чтобы русские сохранили крепость на Днестре и «полосу бесплодной земли вдоль северного побережья Черного моря»? Для Берка «турки были в общем и целом азиатским народом, который полностью изолировал себя от европейских дел» и не мог играть никакой роли в балансе сил.

В ходе дебатов оппозиция, осыпая турок бранью как варваров, всячески превозносила императрицу, сравнивая ее с наиболее великими монархами. Один из ораторов даже заявил, что захват Екатериной Константинополя и изгнание турок из Европы принесли бы человечеству только пользу. Правительство стремилось рассеять подобные заблуждения, разоблачая жестокость политики русской императрицы в обращении со слабыми странами и доказывая, что, если не обуздать ее агрессию, она приведет к значительному превосходству российского военно-морского могущества не только на Черном море, но и, благодаря Босфору, на Средиземном море.

Хотя предложение Питта и прошло незначительным большинством голосов, давление на него со стороны парламента и общественного мнения было так велико, что он благоразумно отказался от политики войны, которая фактически не возрождалась вплоть до начала Крымской войны, двумя поколениями позже. Тем не менее Питту удалось внедрить в сознание людей доктрину сохранения баланса сил в Европе, жизненно важным принципом которой было предотвращение роста Российской империи и уменьшение империи Османской.

После того как турки, располагая только плохо обученными солдатами, потерпели еще ряд поражений и понесли потери на обоих фронтах, Порта была готова просить мира. В то же время к миру склонялась и Екатерина, твердо решившая при окончательном разделе установить свой контроль над Польшей. На переговорах в Яссах в 1791 году императрица отказалась от всех завоеваний к западу от Днестра, ставшего границей Российской империи. Но она достигла своей главной цели, сохранив за собой Очаков и территорию между Днепром и Бугом. Потемкину пришлось, таким образом, отказаться от давней мечты править христианским королевством к северу от Дуная, состоящим из Молдавии, Валахии и Бессарабии. Через несколько дней после подписания договора, по пути из Яссы, Потемкин умер. И на данный момент больше не велось разговоров о Греческой империи под руководством Константина, да и сама Греция была снова отдана на милость ее турецких хозяев. Но Екатерина могла теперь господствовать над Черным морем и морскими путями к Константинополю, имея флот, намного превосходящий своей численностью турецкий. Более того, Россия могла выступать против турок по суше внушительной армией, находившейся в Польше. Таким был «великий план», который русская императрица была уже почти готова осуществить, когда в 1796 году она внезапно скончалась от удара, тем самым предоставив Османской империи новую передышку.

Тем временем историческая модель изменилась, причем с большими последствиями не только для Запада, но и для Востока. И причиной тому был судьбоносный взрыв — Великая французская революция.