Глава 27

С тех пор скорее дипломатия, чем война, стала основным оружием Османской империи в ее отношениях с Европой. Миновали те гордые дни, когда Полумесяц мог мечтать об уничтожении Креста с помощью комбинации религиозного импульса с воинской доблестью. Они окончились у Петервардина, с поражением Дамада Али, последнего из священных воителей, которое нанес ему принц Евгений, умелый военачальник-ученый современной эпохи войн, которые к тому времени приобрели светский характер. Раз и навсегда османы были вынуждены признать новую реальность: их роль в европейских делах теперь стала оборонительной и зависимой от союзников. Полумесяц полагался на Крест, следовательно, на организацию в Порте постоянной системы дипломатии, соответствующей системам, принятым в европейских странах.

До Карловицкого договора дипломатия османских турок как дипломатия азиатской мусульманской державы, вмешивающейся в дела христианской Европы, была односторонней и не носила взаимного характера. Невзирая на любые законы других стран, турки были сами себе законом, «единственным народом на земле», что отражало степень их презрения к христианским государствам как к странам низшего порядка, откуда они принимали дипломатические миссии, но куда в ответ не посылали свои. Эта практика, хотя она изолировала турок от европейской системы в важное время превращения государств в национальные, действовала достаточно хорошо на протяжении веков их экспансии за счет Европы. Но она оставила их некомфортно изолированными теперь, когда европейские контакты стали для них жизненной необходимостью. Карловицкий, а еще больше Пожаревацкий (Пассаровицкий) договоры, оба подписанные в соответствии с международным правом и практикой западной дипломатии, утвердили статус Османской империи по отношению к Западу как уменьшающейся, а не расширяющейся державы. Впредь Порта была вынуждена вести переговоры скорее с позиций слабости, чем силы. Еще какое-то время она продолжала делать это на невзаимной основе, не держа за границей постоянных миссий и не имея даже дома постоянного механизма ведения иностранных дел.

От этого больше всего страдали сами иностранные миссии. Принимая необходимые меры и плетя интриги для выполнения данных им поручений, оказывая от имени своих правительств давление в проведении необходимой политики, которая даже могла совпадать с интересами османов, они вели жизнь полную постоянного разочарования и крушения планов. Живя вдали от дома, отделенные от родины временными разрывами и ненадежной связью, послы постоянно чувствовали себя в равной мере изолированными от правительства, при котором были аккредитованы, в квартале иностранцев в Пере. Допускаемые в деловой центр Стамбула, лежащий на противоположном берегу Золотого Рога, лишь иногда, иностранные дипломаты на себе ощущали мелочную жестокость турецкого протокола. Частая смена власти внутри правительства, где в обстановке постоянных интриг один великий визирь непрерывно сменял другого; проволочки, уклончивость и прочие уловки мешали и бесконечно затягивали процесс переговоров.

А главное — иностранные дипломаты были ограничены языковым барьером. Никто из них не знал турецкого языка, и лишь очень немногие турки — поскольку власть перешла от правившего института обращенных христиан к чиновникам мусульманского происхождения — знали какой-либо европейский язык. Иностранный посланник, таким образом, зависел от собственного драгомана — переводчика и агента разведки, — который обычно был греком или левантинцем латинского происхождения. Действуя в качестве посредника в отношениях с чиновниками Порты, драгоман оказывался в положении, когда с помощью выборочного или тенденциозного перевода он мог повлиять на переговоры по собственному выбору. Он мог продвигать свои собственные интересы с помощью рассчитанных утечек сведений, передаваемых коллегам-драгоманам и другим единомышленникам.

Но в 1669 году эта система была рационализирована и усовершенствована путем создания только для христианских подданных, греков или армян, службы драгомана Порты. Драгоман Порты, как правило, привлекался из греческого торгового сообщества — фанариотов, и его ранг фактически соответствовал министру иностранных дел. Другие ответственные официальные посты вокруг него в дальнейшем распределялись между христианами, по большей части принадлежавшими к греческой ортодоксальной церкви. Это объяснялось тем, что греки, активно занимающиеся торговлей, были знакомы с языками Запада, которыми турецкая мусульманская элита, как правило, не владела, и посылали своих детей в такие западные учебные заведения, как университет в Падуе. В частности, они часто служили послами или губернаторами автономных христианских провинций. Так, с утратой значения рабского домовладения султана османы продолжали, не прибегая к мобилизации или насильственному обращению в ислам, использовать способности своих христианских подданных. По мере развития отношений с Европой работа драгомана Порты становилась все более напряженной. Она приняла форму регулярных контактов с иностранными дипломатическими представителями в целях обсуждения проблем бизнеса, включая обязанность перевода на приемах у султана и переговорах с великим визирем; ведение переписки с иностранными правительствами, которую драгоман Порты и штат его сотрудников должны были переводить с турецкого. Также в обязанности драгомана Порты входило изучение иностранных новостных изданий и подготовка обзоров для ознакомления турецкого правительства с жизнью Европы.

Тем не менее иностранные послы порой все еще подвергались — преднамеренно или нет — риску дипломатических разочарований. Таким в начале XVIII века был опыт маркиза де Вильнева, которому король Людовик XV дал указание, как послу, усилить в Порте позиции Франции, уступившей на протяжении прошлого века многое из своего влияния Англии. Согласно традиционным направлениям франко-турецкой дружбы, инициированным Франциском I, французский посол должен был, пользуясь личными добрыми отношениями, добиваться от Порты более позитивной политики в пользу Франции. Это было важно особенно теперь, когда диспропорция между слабостью турок и силой русских могла нарушить баланс сил в Европе.

Маркиз прибыл в бухту Золотой Рог в сопровождении блистательного конвоя, снаряженного так, чтобы продемонстрировать морскую мощь Франции. Но это было время празднеств на берегах Босфора, когда повсеместное царствование удовольствий исключало занятия политикой. Поэтому вручение верительных грамот французским послом было надолго отложено. Наконец султан дал ему официальную десятиминутную аудиенцию. Несколькими днями позже его принял великий визирь, и последовал продолжительный обмен любезностями. Вынужденный, хотя француз был некурящий, выкурить с ним трубку «в двадцать футов длиной», посол в конце концов попытался начать обсуждение двух вопросов: капитуляций и защиты христианских меньшинств. В ответ на это великий визирь любезно поинтересовался, действительно ли сады Версаля остались такими же красивыми и ухоженными, как всегда. Затем великий визирь увлеченно заговорил об их аналоге — садах, которые он посадил в «Сладких водах Европы». Несколько дней спустя драгоман Порты посетил французское посольство, чтобы попросить от имени своих владык поставить растения и луковицы из Франции. Только через восемь месяцев Вильнев, дошедший до предельно взвинченного состояния, был снова принят великим визирем.

Дело в том, что Порта на нынешней стадии своей оборонительной политики предпочитала австрийского имперского резидента в ущерб послу Франции. Турки после их унизительного поражения в Белграде стремились избежать нового конфликта, всячески умиротворяя императора различными уступками. Получив в Пожареваце торговые привилегии, реализованные в имперской Остендской кампании, Австрия могла теперь выступать в качестве серьезного конкурента для левантинской торговли. Кроме того, некоторые сообщества латинских христиан, разочаровавшись во французах, обратились к нему за помощью. Однако эта ситуация резко изменилась в 1730 году со смещением Ахмеда III и казнью его великого визиря. Благодаря ликвидации старого и появлению нового режима Вильнев смог, по крайней мере, сообщить о благоприятных перспективах османской поддержки французской политики.

Спустя несколько месяцев французский посол добился, при посредстве нового главного адмирала, снижения пошлин на французские товары. Затем новый франкофил, великий визирь Топал Осман, восстановил привилегированный религиозный статус Франции. Миссионеры, которых при его предшественнике низвели до статуса консульских священников, вновь получили свободу отправлять свои службы во всех христианских провинциях. Был специально подтвержден и иммунитет отцов церкви в святых местах, и турецкие власти перестали их контролировать. Христианам было разрешено восстановить сожженные мусульманами церкви (которые в свое время разрушались на том основании, что по ночам колокольный звон не давал заснуть ангелам в мечетях) и строить новые. «Император Франции», таким образом, еще раз предстал в качестве всемогущего покровителя веры.

Посол Вильнев, продолжая роль своих предшественников, теперь почувствовал себя вправе свободно действовать в качестве французского советника Порты в иностранных делах. Его друг великий визирь, воинственно настроенный, согласился с взглядами француза, не делая секрета из своей уверенности в необходимости османских действий в подходящий момент против австрийского императора на одном фланге и против царицы Анны (наследовавшей Петру Великому)[1] на другом.

Но поскольку он утратил власть и ему на смену пришла череда великих визирей, не занимавших столь ярко выраженную франкофильскую позицию, этот «подходящий момент» подвернулся не скоро. Тем временем в 1733 году император и царица, став союзниками, оказались вовлечены в Войну за польское наследство, в которой Франция поддерживала сторону их соперника. Австрия и Россия настаивали на нейтралитете Турции, который был с достаточной готовностью гарантирован. Франция настаивала на османском вмешательстве в виде наступления на южный фланг русских из Крыма, через Украину на Польшу. Но ценой, которую за это запросили турки, было жесткое требование заключить официальный наступательный и оборонительный союз, подтвержденный гарантиями султана и французского короля. Заключение такого союза шло намного дальше молчаливого признания дружбы и взаимных интересов христиан и «неверных», которое определяло франко-турецкие отношения со времен Франциска I, и так должно было оставаться и впредь. Османы требовали открытого и официального союза между христианской Францией и «неверными», что было неприемлемо. В Версале это предложение было категорически и с яростью отвергнуто кардиналом Флери, влиятельной силой за спиной Людовика XV, из-за его провокационного характера и большого риска конфликта с христианскими державами в Европе, в частности с Англией и Голландией. Этот открытый и категоричный отказ привел к длительным переговорам между Портой и Версалем, продолжавшимся восемнадцать месяцев и подтвердившим, что турки могут быть такими же стойкими в дипломатии, как когда-то на поле боя.

Затем, в 1734 году, русские, сделав ставку на нейтралитет Порты, двинули большую армию с Украины на север и приступили к осаде и захвату своей главной цели — Данцига. Имея в Варшаве собственного монарха-сателлита, русские тем самым стали контролировать значительную часть Польши. Это дало им возможность вернуться с Балтики к берегам Черного моря, чтобы отомстить за поражение Петра Великого на Пруте.

Так, используя в качестве предлога «нападение» на русскую территорию армии татарского хана, вассала султана, отряд русских без объявления войны двинулся к Азову и захватил его. Одновременно главные силы русских вторглись в Крым через Перекопский перешеек и захватили оборонительные линии и крепость, несмотря на упорное сопротивление татар. Затем русские подвергли опустошению и массовым убийствам значительную часть Крымского полуострова, куда не вторгался ни Петр I, ни любая другая русская армия. Но пустынные и преимущественно безводные степи полуострова в конце концов сломили русских, и их войска, доведенные до изнеможения усталостью, голодом и болезнями, были вынуждены уйти, не дожидаясь начала зимы. В итоге начальный успех русских был ликвидирован последовавшей неудачей, результатом чего стало возникновение у турок обманчивого ощущения безопасности.

Тем не менее Порта готовилась к войне, мобилизовав османскую армию, чтобы направить ее к устью Дуная. В действительности турецкое сопротивление русским сыграло решающую роль, поскольку вслед за потерей Азова не последовало немедленного вторжения русских на Черное море и осады трех других крепостей, охранявших устья впадавших в Черное море рек. Царица требовала свободы плавания для своих военных кораблей и торговых судов. Это превратило бы море в русское озеро, открывая путь на Стамбул и далее, через проливы, в Восточное Средиземноморье, где торговля с Левантом сулила щедрое вознаграждение за счет западных держав. Теперь и император Карл VI стремился получить свою долю наследства, и, с перспективой осуществления совместной вооруженной интервенции, между Австрией и Россией был заключен тайный договор.

Но турки упорно не желали встречаться со своими врагами в бою. Они предпочли просить о посредничестве одну из христианских стран. Соответствующие послы, имперский резидент, английский и голландский дипломатические представители соперничали между собой в борьбе за роль посредника. Летом 1763 года великий визирь — очередной новый обладатель этого высокого титула, с которым у Вильнева до этого не сложились отношения, — был готов двинуться со своей армией в лагерь в Бендерах, что в Бессарабии, вблизи устья Дуная. Здесь он на самом деле ожидал не войны, а мирных переговоров. Да и силы императора, истощенные и дезорганизованные Войной за польское наследство, также не были готовы к какой-либо новой войне против Турции. В результате он выиграл время, предложив свои услуги, совместно с Россией в качестве посредника в переговорах с Портой.

Летом 1737 года в Немирове, на территории Речи Посполитой, состоялся мирный конгресс. Здесь Австрия и Россия, каждая имея за собой армию, готовую к выступлению, не слишком старались скрыть свои истинные намерения в отношении Османской империи. Ведя переговоры с мечом в руках, русские требовали не только свободы плавания по Черному морю, но и прохода своих судов через Босфор в Средиземное море. Они также желали продления русской границы до Днестра, уступки Кубани и других татарских земель, что к северу от Черного моря, признания Молдавии и Валахии независимыми княжествами под покровительством России. Австрийцы требовали уступки территорий, включавших полностью Боснию и Сербию. Их войска тем временем уже были на марше к требуемым территориям. Австрийцы взяли в Сербии крепость Ниш. Такого рода объединенные предложения русских и австрийцев, по существу, были ультиматумом, как если бы враг был уже повержен. Теперь у турок не было иного выхода, кроме как отвергнуть предложенные условия, распустить конференцию и взяться за оружие, чтобы защитить Османскую империю.

Ее единственной надеждой на спасение была теперь Франция. К изрядному недовольству Вильнева, правительство Людовика XV сначала проявило нерешительность в подходе к кризису, высказываясь в пользу уступки Портой Азова. Предполагая, что русские будут этим удовлетворены, оно видело в таком решении вполне приемлемую альтернативу войне. Но угроза присутствия России в Средиземном море, куда она проникла бы через Черное море, наконец-то вынудила Версаль осознать необходимость пересмотра собственной политики. Столкнувшись лицом к лицу с перспективой совместного расчленения Россией и Австрией Османской империи, кардинал Флери признал важность сохранить ее единство, причем любой ценой. Совершенно независимо от значимости Леванта для сферы коммерческих интересов Франции, Османская империя как таковая, при всей ее инертности и дряхлости, должна была сохраниться как элемент, жизненно важный для европейского равновесия. В результате через агентов в Вене из Версаля была предпринята мощная дипломатическая атака, призванная расколоть австрийско-русский союз. Также с помощью ряда мероприятий непосредственно на месте действия французы всячески старались укрепить дух турок, убедить их, что было бы лучше воевать, чем уступать позорным условиям мира.

Когда великий визирь понял, что был введен Австрией и Россией в заблуждение, он сразу же откликнулся на предложения французов и отправил в Версаль письмо, официально требующее посредничества короля Франции. Оно было гарантировано. Тем временем турки готовились к войне на два фронта. Под руководством очередного великого визиря их армия выступила на запад, в направлении австрийской границы. Момент был благоприятный, поскольку годом раньше скончался принц Евгений Савойский — и имперские армии, уже изрядно поредевшие и утратившие боевой дух, были оставлены на милость некомпетентных военачальников. Более того, австрийцы постоянно находились в плохих отношениях со своими далекими «союзниками», русскими, с которыми у них не было никакого совместного плана ведения военных действий. На западе, в горах Боснии, турецкая армия столкнулась с фанатичным сопротивлением феодальных сил воинственных вождей племен, христианских славян, обращенных в мусульманство. На востоке войска османов вернули себе Ниш, тем самым открыв дорогу на Белград по долине реки Моравы. Русские армии были более удачливыми, чем их австрийские союзники: они захватили крепости Очаков и Кинбурн. Но из-за ужасной степной жары русские солдаты не смогли продвинуться дальше в намеченном походе на Дунай.

Своими успехами турки были обязаны французскому перебежчику и солдату удачи графу де Бонневалю, который служил австрийскому императору, а потом перешел на службу к султану. Граф создал для султана корпус бомбардиров, готовившийся по европейскому образу, и методично работал во многих других направлениях, чтобы в целом реорганизовать, модернизировать и повысить уровень боевой подготовки османских вооруженных сил.

Их победы удивили и впечатлили Европу, позволив Вильневу планировать посредничество для Порты с позиции силы. Но в турецких войсках так сильно разгорелись страсти против «неверных», что их невозможно было удержать от второй кампании за один сезон. На этот раз австрийцы довольствовались оборонительной стратегией боевых действий вокруг Белграда, в то время как турки заняли крепости Смедерево и Оршову на Дунае, перед Белградом. Русские, продолжая свои операции в районах, расположенных на некотором удалении от черноморского побережья, получили отпор на Днестре и были вынуждены отступить из-за вспышки заболеваний и проблем со снабжением, эвакуировав гарнизоны только что взятых крепостей Очакова и Кинбурна.

Вильнев решил, что настал подходящий момент для посредничества. Получив необходимые полномочия, включая письмо короля Людовика XV его «дорогому и прекрасному другу, османскому императору», он, в интересах престижа Франции, решил вручить султану письмо в Серале, устроив при этом помпезное шоу. Сопровождаемый богатой и величественной свитой, он был принят на аудиенции с исполненной уважения торжественностью. Французский посол получил удовольствие почувствовать атмосферу откровенного дружелюбия по отношению к Франции, чего до этого Порта никогда не обнаруживала. Подарки мощным потоком потекли во французское посольство, где в переднем дворе непрерывно играл оркестр султана, а посла, куда бы он ни пошел, сопровождал почетный караул янычар.

Вскоре после этих событий французский посол отбыл с многочисленной официальной свитой в Адрианополь, чтобы присоединиться к великому визирю. Здесь он узнал, что великий визирь и его армия ушли на Ниш. К тому времени, как он прибыл в Ниш, турки уже ушли на Белград. Получив указание великого визиря на время остановиться в Нише, Вильнев узнал о генеральном сражении под Кройкой, что ниже по течению от Белграда. В этом сражении австрийцы, стремясь возвратить Оршову, но сильно недооценив силы противостоящих им турецких войск, были застигнуты после неудачного тактического маневра в горловине горного прохода, отброшены назад с большими потерями и были вынуждены отступить к Белграду. Турок настолько опьянила эта победа, что Вильнев не на шутку забеспокоился. Он был хорошо осведомлен о том, что крепость Белград после ее захвата принцем Евгением подверглась реконструкции и модернизации немецкими инженерами и приобрела репутацию одной из сильнейших в Европе. Теперь Вильнев опасался, как бы турки, охваченные эйфорией успеха, не опередили его посреднические усилия, начав штурм крепости и рискуя решительным поражением. Когда французский посол был наконец приглашен в лагерь великого визиря, турки на самом деле начали без необходимой подготовки обстрел города.

К счастью, боевой дух австрийцев в этот момент стал падать, и Вильнев поспешил этим воспользоваться. Император отправил в Белград из Вены эмиссара, генерала фон Нейпперга, со всеми полномочиями на ведение переговоров о сепаратном мире с Портой, невзирая на Россию. Прибыв в лагерь османов, генерал дал понять, что готов уступить отдельные участки территории от имени императора. Но когда очередь дошла до самого Белграда, генерал был готов уступить город только при условии, что его фортификационные сооружения будут сровнены с землей. Великий визирь высокомерно отверг подобные условия, заявляя, что он не согласится вести какие-либо переговоры до тех пор, пока ключи от Белграда, в том виде, какой он есть, не окажутся в его руках. И все же, хотя ему и хотелось удовлетворить своих воинственных солдат, он искал мира.

Вильнев мгновенно оценил сложившуюся ситуацию и, стремясь извлечь выгоду из очевидного желания австрийцев достичь урегулирования, пришел на помощь, выступив с приемлемым компромиссным предложением. Австрийцы уничтожат те укрепления, которые были воздвигнуты ими самими. Но они оставят в неприкосновенности стены, построенные турками. По условиям достигнутого мирного договора, который император, хотя и скрепя сердце, был вынужден ратифицировать, так как договор был официально гарантирован Францией, Османская империя получала обратно все, что утратила в Сербии, Боснии и Валахии по Пожаревацкому договору. Дунай, Сава и гористая провинция Темешвар снова стали границами между двумя империями.

Эта сепаратная капитуляция на Австрийском фронте случилась в неблагоприятный момент для другого противника Турции, поскольку она точно совпала по времени с решительной победой русских над турками, которая в противном случае изменила бы весь ход совместной кампании. Русский командующий, генерал-фельдмаршал Миних, отказавшись от своих бесплодных операций в черноморских степях, избрал иной путь продвижения на территорию османов. Двигаясь в северном направлении, чтобы вторгнуться на территорию Польши, он последовательно переправился через Днестр и Прут в Молдавию. Здесь Миних штурмом взял ключевую крепость Хотин. Он посадил на трон собственного князя-марионетку, который собрал местных христиан под знамена Миниха, как освободителя от гнета мусульман. Городские ворота открыли перед ним Яссы, и вскоре авангарды русских уже вели разведку на северном берегу самого Дуная. Затем русские войска повернули на Бессарабию, чтобы сделать Бендеры базой для операций в южном направлении, для продвижения в сердце Европейской Турции, прямо вдоль пути в Стамбул. Но теперь из-за пораженчества австрийцев появилась свободная от военных действий, готовая выступить против русского фланга на Дунае двухсоттысячная османская армия, упоенная радостью победы. Как с иронией заметил генерал-фельдмаршал Миних: «Пусть турки поблагодарят Мухаммеда, Вильнева и Нейпперга!»

Русским не оставалось выбора, кроме как подписать в Белграде с Портой свой собственный договор — второй триумф посредничества французов. Турки отказались от Азова при условии, что его крепость будет снесена, а прилегающую местность превратят в нейтральную полосу между двумя империями.

Порта сохранила за собой право построить крепость в нижнем течении Дона, ниже Азова, тем самым блокируя русским доступ к обоим морям. Ни одному русскому судну, будь то военный корабль или торговое судно, не разрешалось входить в Черное море; в будущем на его берегах, на которых Россия удерживала только небольшую часть территории между Бугом и Днепром, не должно было строиться никаких верфей. Все русские завоевания в Крыму, Молдавии и Бессарабии были возвращены Турции, но русским было гарантировано небольшое приращение территории на Украине. По совету французского посредника Порта не настаивала на возобновлении действия статьи Прутского договора, запрещающей русским вмешательство во внутренние дела Польши.

Белградский договор, как кульминация короткой войны, означал унижение для Габсбургов, разочарование для русских и облегчение для Османской империи. В этот период упадка, когда турки в целях самозащиты стремились к миру, империя смогла получить временную передышку в конфликте со своим новым и наиболее грозным врагом — Россией. Ею наслаждалось целое поколение. Перед лицом своего извечного врага — Австрии — Османская империя одновременно вновь обрела свою гордость и закрыла бреши в системе безопасности, возникшие вследствие последнего унизительного поражения. Хотя победа османов на поле боя была достигнута главным образом благодаря просчетам австрийских полководцев, османские военные показали себя все еще способными проявить если не новое воинское мастерство, то, по крайней мере, прежний боевой дух, а стратегия их военачальников, столкнувшихся с войной на два фронта, доказала свою искусность и практичность.

Тем не менее заслуга в достижении как победы, так и мира принадлежала в первую очередь дипломатии и, в особенности, мастерству, интеллекту и прозорливости французов. Именно Франция в момент кризиса склонила сомневавшихся турок к борьбе, в момент победы заставила их искать мира и в ходе переговоров разрушила планы их врагов. В этом, по существу, проявилась новая модель дипломатических отношений Османской империи. Никогда больше она не основывалась на умышленном независимом утверждении османской силы. Настало время, когда турки, ранее претендовавшие на роль хозяев христианской Европы, перестали быть абсолютными хозяевами даже в собственных владениях. Для сохранения своего имперского могущества против силы своего имперского соперника османы теперь зависели от союза с державами христианской Европы.

Среди них Франция, благодаря своему посредничеству, заняла значительно более высокое место. Ее влияние и престиж в Порте были неоспоримы. В 1740 году официальный договор о дружбе и торговле, состоявший из двадцати четырех статей, возобновил действие капитуляций на более благоприятных и постоянных условиях, чем раньше, тем самым утвердив преимущественное положение французской торговли в Средиземноморье. В то же самое время, по настоянию французов, Порта укрепила себя против угрозы со стороны России подписанием со Швецией сначала аналогичного договора о дружбе и торговле, а потом и официального наступательного и оборонительного союза, такого как она раньше искала с самой Францией. Это был первый подобный договор, когда-либо заключавшийся Османской империей с христианской державой. И наконец, подтверждение на оговоренных условиях протекционистских прав Франции в отношении латинских христиан гарантировало ее влияние на значительной части империи. Именно к Франции в ее золотую пору XVIII века были обращены взоры турок, ищущих вдохновения и поддержки в меняющемся мире.