Глава 16

Сулейман постоянно вел войну на два фронта. Повернув свои сухопутные войска в Азию, тогда как его военно-морские силы укрепляли свои позиции в Средиземном море, он лично провел в 1534–1535 годах три последовательные кампании против Персии. Персия была традиционным врагом, не только в национальном, но и в религиозном смысле, поскольку турки были ортодоксальными суннитами, а персы — неортодоксальными шиитами. Но со времен победы под Чалдыраном, одержанной его отцом, султаном Селимом, над шахом Исмаилом, отношения между странами были относительно спокойными, хотя мир между ними не был подписан и Сулейман продолжал вести себя угрожающе. Когда шах Исмаил умер, его десятилетний сын и наследник, Тахмасп, также подвергся угрозам вторжения. Но минуло десять лет, прежде чем эта угроза была исполнена. Тем временем Тахмасп, воспользовавшись преимуществом отсутствия турок, с помощью подкупа переманил к себе на службу губернатора Битлиса, что в турецком пограничном районе, в то время как губернатор Багдада, обещавший хранить верность Сулейману, был убит и заменен сторонником шаха. Прелюдией мести стал приказ Сулеймана казнить ряд персидских пленных, все еще содержавшихся в Галлиполи. Затем он выслал вперед великого визиря Ибрагима, чтобы подготовить почву для Азиатской кампании.

Ибрагим — эта кампания волею судьбы должна была стать последней в его карьере — преуспел в обеспечении сдачи турецкой стороне нескольких пограничных крепостей персов. Затем, летом 1534 года, он вступил в Тебриз, из которого шах предпочел уйти, чтобы не ввязываться в оборонительное сражение за город, что так опрометчиво сделал его отец. После четырех месяцев похода по засушливой и гористой местности войско султана соединилось с войском великого визиря под Тебризом, и в октябре их объединенные силы начали трудный поход на юг, к Багдаду, борясь с исключительно тяжелыми зимними условиями в горной местности.

В конце концов в последних числах ноября 1534 года Сулейман осуществил свой гордый въезд в священный город Багдад, освободив его, будучи вождем правоверных, от шиитского господства персов. С населявшими город еретиками обошлись с подчеркнутой терпимостью, так же как Ибрагим обошелся с жителями Тебриза и как христианский император Карл V не смог обойтись с мусульманами Туниса. Сулейман произвел впечатление на своих ортодоксальных последователей, ухитрившись обнаружить останки великого суннитского имама Абу Ханифа, признанного юриста и богослова во времена Пророка, которые, как утверждалось, неортодоксальные персы уничтожили, но они были опознаны по выделению ими запаха мускуса. Для святого человека немедленно была оборудована новая могила, которая с тех пор стала местом паломничества. Таким образом, после освобождения Багдада от мусульманских еретиков имело место чудесное открытие, сравнимое в глазах Аллаха с обретением мощей Айюба (Эюба), соратника Пророка, произошедшее при захвате Константинополя у «неверных».

Весной 1535 года Сулейман покинул Багдад, следуя более легким, чем раньше, путем в Тебриз, где он пробыл несколько месяцев, утверждая османскую власть и престиж, но разграбив город перед отъездом. Он сознавал, что Тебриз так далеко от его столицы, что он не сможет его контролировать. На долгом пути домой отряды персов неоднократно и небезуспешно нападали на его арьергард, прежде чем он в январе 1536 года добрался до Стамбула и совершил триумфальный въезд в город.

Эта первая кампания в Персии была началом конца Ибрагима, который служил султану в качестве великого визиря на протяжении тринадцати лет и теперь был командующим его действующими армиями. За эти годы Ибрагим не мог не приобрести врагов среди тех, кто ненавидел его за быстрое вхождение к власти, за чрезмерное влияние и, как следствие, феноменальное богатство. Были и те, кто ненавидел его за христианские склонности и неуважение к чувствительности мусульман. В Персии он, очевидно, превысил свои полномочия. После захвата Тебриза у персов перед прибытием Сулеймана он присвоил себе титул султана, добавив его к титулу сераскера, главнокомандующего. Ему нравилось называться султаном Ибрагимом. В этих местах такое обращение было достаточно привычным стилем, обычно применяемым в обращении к мелким племенным вождям курдов. Но османский султан едва ли отнесся к этому так же, тем более если такая форма обращения к Ибрагиму была преподнесена Сулейману как акт проявления непочтительности. Случилось так, что Ибрагима во время этой кампании сопровождал его старинный и непримиримый враг, Искандер Челеби, дефтердар, или главный казначей, который возражал против использования Ибрагимом данного титула и пытался убедить его отказаться от него.

Результатом стала ссора между двумя мужами, превратившаяся в войну не на жизнь, а на смерть. Она закончилась унижением Искандера, обвиненного в интригах против султана и злоупотреблении общественными деньгами, и его смертью на виселице. Перед смертью Искандер попросил дать ему перо и бумагу и в письме обвинил самого Ибрагима в заговоре против своего господина. Поскольку это было его предсмертное слово, а значит, священное для мусульман свидетельство, султан поверил в виновность Ибрагима. Его убежденность была подкреплена, согласно турецким хроникам, сновидением, в котором султану явился мертвец с нимбом вокруг головы и попытался задушить его. На мнение султана оказывала влияние и его новая амбициозная наложница русско-украинского происхождения, известная под именем Роксолана. Она ревновала султана к Ибрагиму и к влиянию великого визиря, которым ей самой хотелось бы обладать.

В любом случае Сулейман решил действовать быстро и скрытно. Однажды вечером весной 1536 года Ибрагим-паша был приглашен поужинать с султаном в его апартаментах в Большом серале и остаться после ужина, как это было заведено, ночевать. На следующее утро его труп был обнаружен у ворот Сераля со следами удушения. Было очевидно, что он отчаянно боролся за жизнь. Лошадь под черной попоной увезла тело прочь, и оно было сразу же захоронено в монастыре дервишей в Галате, без какого-либо камня, отмечавшего могилу. Огромное богатство, как было принято в случае смерти великого визиря, было конфисковано и отошло к короне. Так сбылись предчувствия, которые Ибрагим когда-то высказал султану: в начале своей карьеры он умолял Сулеймана не возносить его очень уж высоко, чтобы падение оказалось не слишком болезненным.

Прошло больше десяти лет, прежде чем султан решился во второй раз подвергнуть себя тяготам военной кампании против Персии. События в Венгрии снова привлекли его внимание к Западу. В 1540 году неожиданно скончался Янош Запольяи, совместно с Фердинандом правивший Венгрией после заключения между ними тайного договора о разделе территории. Согласно этому договору, если Запольяи умрет бездетным, его часть страны отходила к Габсбургам. В то время он не был женат, следовательно, не имел детей. Но вскоре после этого, вероятно по подсказке лукавого советника, монаха Мартинуцци, ярого венгерского националиста и противника Габсбургов, он женился на Изабелле, дочери короля Польши. На смертном одре в Буде он получил известие о рождении сына, который, согласно его предсмертной воле, наряду с повелением обратиться за поддержкой к султану провозглашался королем Венгрии под именем Стефан.

Немедленной реакцией Фердинанда стал поход на Буду с теми войсками и средствами, которые он смог собрать. Как король Венгрии он мог теперь считать Буду своей законной столицей. Однако его сил оказалось недостаточно, чтобы осадить город, и он отступил, оставив гарнизон в Пеште, а также удерживая несколько других небольших городов. На это Мартинуцци и его группировка противников Габсбургов обратились от имени младенца короля к Сулейману, который, будучи в гневе по поводу тайного договора и последовавших за ним хитроумных маневров, заметил: «Эти два короля недостойны носить короны; они вероломны». Султан принял венгерских послов с почетом. Они попросили его поддержки короля Стефана. Сулейман гарантировал признание в целом, в обмен на уплату ежегодной дани. Но сначала он пожелал убедиться, что Изабелла действительно родила сына, и направил к ней высокопоставленного чиновника, чтобы тот подтвердил его существование. Изабелла приняла турка с младенцем на руках. Затем она грациозно обнажила грудь и покормила младенца в его присутствии. Турок пал на колени и поцеловал ноги новорожденного, как сына короля Яноша.

На протяжении зимы султан готовился к еще одной кампании против Венгрии. Летом 1541 года он вошел в Буду, которую вновь атаковали войска Фердинанда и которую Мартинуцци, надев латы поверх церковных одеяний, энергично и успешно оборонял. Здесь после переправы через Дунай, чтобы занять Пешт и тем самым разогнать дезертиров противника, султан принял Мартинуцци с его националистическими сторонниками. Затем, сославшись на то, что мусульманский закон якобы не позволяет ему лично принять Изабеллу, он послал за ребенком, которого принесли в его шатер в золотой колыбели в сопровождении трех нянек и главных советников королевы. Внимательно рассмотрев ребенка, Сулейман приказал своему сыну Баязиду взять его на руки и поцеловать. После этого ребенка отослали обратно к матери.

Позже ее заверили, что сын, которому теперь дали имена его предков, Янош Сигизмунд, должен будет править Венгрией по достижении им соответствующего возраста. Но пока ей предложили удалиться вместе с ним в Липпу, что в Трансильвании. Теоретически юный король должен был иметь статус данника — вассала султана. Но на практике скоро появились все признаки постоянной османской оккупации страны. Буда и прилегающая территория были преобразованы в турецкую провинцию под началом паши, с турецкой администрацией, а церкви начали переделываться в мечети.

Это обеспокоило австрийцев, у которых вновь появились опасения относительно безопасности Вены. Фердинанд направил в лагерь султана послов с мирными предложениями. Среди их подарков были большие часы искусной работы, которые показывали не только время, но также дни и месяцы календаря, а еще движение Солнца, Луны и планет. Таким образом, они должны были понравиться Сулейману, интересовавшемуся астрономией, космосом и движением небесных тел. Тем не менее подарок не убедил султана принять чрезмерные требования послов, господин которых все еще стремился стать королем всей Венгрии. Спросив своего визиря: «Что они говорят? Чего они хотят?», он прервал их вступительную речь приказом: «Если им больше нечего сказать, отпусти их». Визирь в свою очередь упрекнул их: «Вы считаете, что падишах не в своем уме и должен оставить то, что в третий раз завоевал своим мечом?»

Фердинанд снова начал действовать и предпринял попытку отвоевать Пешт. Но его осада потерпела неудачу, и войска разбежались. Затем весной 1543 года Сулейман еще раз совершил поход в Венгрию. Захватив после непродолжительной осады Гран и превратив его кафедральный собор в мечеть, он приписал город турецкому пашалыку Буды и укрепил его, как свой северо-западный аванпост против Европы. После этого его армии приступили с помощью серии осад и полевых сражений к отвоеванию у австрийцев нескольких важных опорных пунктов. Захваченная османами территория оказалась настолько обширной, что султан смог разделить его на двенадцать санджаков. Тем самым основная часть Венгрии, связанная воедино упорядоченной системой турецкого правления — одновременно военного, гражданского и финансового, — была, по сути, включена в состав Османской империи. Ей предстояло оставаться в этом состоянии на протяжении следующих полутора веков.

Такова была кульминация побед Сулеймана на Дунае. В интересах всех соперничавших сторон наступило время мирных переговоров. Император сам желал этого, чтобы развязать руки для разрешения своих дел с протестантами. По этому случаю братья Габсбург — Карл и Фердинанд — объединились в попытке прийти к договоренности с султаном если не на море, то на суше. После перемирия, достигнутого с пашой Буды, они направили в Стамбул несколько совместных посольств. Прошло три года, прежде чем их работа принесла плоды. В 1547 году было подписано Адрианопольское перемирие, основанное на статус-кво. По его условиям, Сулейман сохранил за собой все завоевания, за исключением небольшой части Венгрии, которую продолжал удерживать Фердинанд и с которой он теперь согласился уплачивать дань Порте. Не только император, который поставил свою подпись в Аугсбурге, но и король Франции, Венецианская республика и папа Павел III — хотя он находился в плохих отношениях с императором из-за его неприятия протестантизма — стали участниками соглашения.

Перемирие оказалось весьма своевременным для Сулеймана, который весной 1548 года уже был готов ко второй кампании в Персии. Однако эта кампания ничего не решила, если не считать захвата города Ван, который остался в руках турок.

После нее имело место уже ставшее привычным колебание маятника между востоком и западом, и Сулейман оказался вновь вовлеченным в события в Венгрии. Адрианопольское перемирие не выдержало предусмотренного в нем пятилетнего срока. Фердинанд недолго довольствовался своей долей того, что по сути было одной третью частью Венгрии. Турецкий пашалык Буды отделил его земли от Трансильвании. Здесь, в Липпе, вдовствующая королева Изабелла готовила своего сына к наследованию этого маленького, но процветающего государства. Внутри его доминирующим влиянием пользовался амбициозный монах Мартинуцци. Изабелла пожаловалась на него Сулейману, который потребовал, чтобы монах был отстранен от власти и доставлен в оковах в Порту.

Строя теперь тайные планы против султана в интересах Фердинанда — и в своих собственных, — Мартинуцци в 1551 году тайно убедил Изабеллу уступить Трансильванию Фердинанду в обмен на земли в других местах, таким образом превратив ее в часть австрийских владений. За это он был вознагражден шапкой кардинала. Но султан, получив это известие, немедленно заключил австрийского посла в Черную башню крепости Анадолу Хисар, печально известную тюрьму на берегу Босфора, где он томился в течение двух лет и в конце концов вышел оттуда едва живым. Затем по приказу Сулеймана доверенный командир, будущий великий визирь Мехмед Соколлу в конце сезона совершил поход в Трансильванию, где захватил Липпу и ушел, оставив гарнизон.

Хотя Мартинуцци объединился с Фердинандом, чтобы осадить и освободить Липпу, он втайне стремился умиротворить турок, относясь с необычной снисходительностью к попавшему под жесткое давление турецкому гарнизону в надежде заслужить прощение и соответствующее вознаграждение от султана. Предупрежденный о вероломстве монаха, Фердинанд приказал своим военачальникам предать Мартинуцци смерти. Они выполнили приказ, подкупив его секретаря, чтобы тот ударил хозяина кинжалом, когда тот сидел за столом. Затем генералы Фердинанда вошли с отрядом вооруженных испанцев и итальянцев, которые расстреляли его, кричавшего «Святая Мария!». Они оставили в его теле шестьдесят три раны.

В 1552 году турецкие войска вновь вторглись в Венгрию. Они захватили ряд крепостей, существенно расширив венгерскую территорию, находившуюся под контролем турок. Также турки разгромили армию, которую Фердинанд выставил на поле боя, захватив половину ее солдат в плен и отправив пленников в Буду, где те были проданы по самым низким ценам на переполненном «товаром» рынке. Однако осенью турки были остановлены героической обороной Эгера, что к северо-востоку от Буды, и после долгой осады были вынуждены отступить.

Проведя переговоры о перемирии, султан в 1553 году начал третью и последнюю кампанию в Персии. Пользуясь занятостью Сулеймана в Венгрии, персидский шах, возможно по наущению императора, начал активные действия против турок. Его сын, назначенный главнокомандующим персидской армией, захватил Эрзурум, паша которого был обманом завлечен в западню и потерпел полное поражение. Персы добились и других успехов, чем вызвали распространение в Европе ликующих сообщений о захвате перевалов через Тавр и угрозе всей Сирии. Теперь султан жаждал возмездия.

После зимы в Алеппо султан и его армия весной выступили в поход, вернули Эрзурум, затем переправились у Карса через Верхний Евфрат, чтобы опустошить территорию персов с применением тактики выжженной земли, самой варварской из всего, что применялось во время предыдущих кампаний. Стычки с противником приносили успех то персам, то туркам. Превосходство армии султана было в конечном счете доказано тем, что персы не смогли ни противостоять его силам в открытом бою, ни вернуть завоеванные турками земли. Турки, с другой стороны, не могли бесконечно долго удерживать эти отдаленные земли, защищая их от врага, которого они не могли игнорировать, но с которым они никак не могли сойтись в решающем сражении. Результатом стал тупик, не выгодный ни одной из сторон. Наконец, с прибытием осенью 1554 года в Эрзурум персидского посла, было заключено перемирие, которое в следующем году следовало подтвердить мирным договором.

Таковы были азиатские кампании султана. В целом они вовсе не были неприбыльными. Отказавшись по договору от всех притязаний на Тебриз и прилегающую территорию, Сулейман признал несостоятельность попыток совершать постоянные вторжения в глубинные районы собственно Персии, как, по сути, и в Центральную Европу. Но он расширил границы своей империи на восток, включив на прочной основе Багдад, Нижнюю Месопотамию, устье Тигра и Евфрата и плацдарм на Персидском заливе — немалое расширение для владений, которые теперь простирались от Индийского океана до Атлантического.

Первая из этих трех кампаний была омрачена последовавшей казнью фаворита султана Ибрагима. Начало третьей кампании спровоцировало действо еще более отвратительное — и наверняка более роковое, — чем многие другие в анналах Османской династии.

На протяжении двух промежуточных десятилетий Сулейман более, чем когда-либо, попал под влияние чар своей славянской фаворитки, которую европейцы знали как Ла Росса, или Роксолана. Изначально пленница из Галиции, дочь украинского священника, она получила у турок прозвище Хюррем, или Веселая, за свою радостную улыбку и веселый нрав. Она вытеснила из сердца султана его прежнюю фаворитку Гюльбахар, или Весеннюю Розу. А в качестве советника она заменила ему Ибрагима, судьбу которого вполне могла предопределить. Тонкая и изящная Роксолана пленяла больше своей живостью, чем красотой. Она смягчала и утешала очарованием своих манер и возбуждала живостью ума. Быстро схватывающая и тонко чувствующая Роксолана быстро научилась читать мысли Сулеймана и направлять их в русла, способствовавшие удовлетворению ее жажды власти. В первую очередь она избавилась от своей предшественницы Гюльбахар, которая была «первой леди» гарема Сулеймана после его матери, султанши Валиде, и теперь отправилась практически в ссылку на часть года в Магнесию.

Родив султану ребенка, Роксолана ухитрилась стать его признанной законной женой, с соответствующим приданым, чего не удалось добиться ни одной из наложниц османских султанов за два века. Когда примерно в 1541 году внутренние покои Старого дворца, где размещался гарем султана, были повреждены сильным пожаром, Роксолана создала важный прецедент, перебравшись в Большой сераль, где жил султан и занимался государственными делами. Сюда она перевезла свои вещи и большую свиту, которая включала сто фрейлин, а также ее личного портного и поставщика, у которого было тридцать собственных рабов. По традиции до этого ни одной женщине не разрешалось ночевать в Большом серале. Но Роксолана оставалась там до конца своей жизни, и со временем здесь же был построен новый гарем, внутри его закрытого двора, чтобы занять место старого.

Наконец, через семь лет после казни Ибрагима, Роксолана обрела над султаном наивысшую власть, добившись назначения великим визирем Рустем-паши, женатого на ее дочери от султана Михримах и, следовательно, приходившегося Сулейману зятем, подобно тому как Ибрагим был свояком Сулеймана. Мрачный и трудолюбивый Рустем-паша был исключительно способным управленцем, особенно в вопросах финансов. По мере того как султан все больше доверял Рустему бразды правления, Роксолана приближалась к зениту своей власти.

Сулейман при всей выдержке, неподкупности и привязанности обладал скрытой жестокостью, порожденной приверженностью к абсолютной власти и маниакальной подозрительностью в отношении любого потенциального соперника. Роксолана хорошо знала, как пользоваться этими его качествами. Она родила султану трех наследников — Селима, Баязида и Джихангира, старшего из которых собиралась посадить на трон. Но Сулейман видел своим преемником первенца — Мустафу, матерью которого была Гюльбахар. Это был красивый молодой человек, многообещающий, «прекрасно образованный и рассудительный и в возрасте, когда можно править», который готовился отцом на ряд ответственных постов в правительстве и пока был губернатором Амасьи, что по пути в Персию. Щедрый духом и храбрый в бою, Мустафа завоевал преданность янычар, которые видели в нем достойного преемника своего отца.

В канун Третьей Персидской кампании Сулейман, которому уже было шестьдесят, впервые не захотел лично возглавить армии и передал верховное командование Рустем-паше. Но вскоре через гонца Рустема стали приходить сообщения, что янычары проявляют беспокойство и требуют, учитывая возраст султана, чтобы их возглавил Мустафа. Они говорят, сообщил гонец, что султан слишком стар, чтобы лично идти походом против врага, и только великий визирь противится возвышению Мустафы на его место. Гонец также сообщил, что Мустафа благосклонно прислушивается к подобным подстрекательским слухам и что Рустем умоляет султана, ради спасения своего трона, немедленно прибыть и взять командование армией в свои руки. Это был шанс для Роксоланы. Ей было легко сыграть на подозрительности Сулеймана, посеять в нем скрытую зависть к амбициям Мустафы, внушить ему мысли о том, что его сын имеет виды на султанат, сравнимые с теми, которые побудили его отца Селима сместить собственного отца Баязида II.

Решая, идти в поход или нет, Сулейман медлил, терзаемый сомнениями и угрызениями совести из-за действий, которые ему предстояло предпринять в отношении собственного сына. В конце концов, придав делу обезличенный и теоретический характер, он попытался получить беспристрастный вердикт муфтия, шейха ислама. Султан сказал ему, как свидетельствует Бусбек, что в Константинополе жил торговец, чье имя произносилось с уважением. Когда ему потребовалось на некоторое время покинуть дом, он поручил присматривать за своей собственностью и хозяйством рабу, пользовавшемуся его наибольшим расположением, и доверил его верности своих жену и детей. Не успел хозяин уехать, как этот раб начал растаскивать собственность своего хозяина и замышлять нехорошее против жизни его жены и детей: мало того, замыслил гибель своего господина. Вопрос, на который он (султан) попросил муфтия дать ответ, был следующим: «Какой приговор мог бы быть на законных основаниях вынесен этому рабу?» Муфтий ответил, что, по его мнению, он заслуживал быть замученным до смерти.

Таким образом, религиозные чувства султана были успокоены. Он выступил на восток, в сентябре добрался до своего полевого штаба в Эрегли и вызвал Мустафу из Амасьи. Друзья молодого наследника, осведомленные о судьбе, которая могла ожидать его, умоляли Мустафу не подчиняться. Но он ответил, что, если ему суждено потерять жизнь, нет возможности поступить лучше, чем вернуть ее обратно в источник, из которого вышел. «Мустафа, — пишет Бусбек, — стоял перед трудным выбором: если он предстанет перед своим разгневанным и оскорбленным отцом, то подвергнется нешуточному риску; если откажется, то признает, что замышлял акт предательства. Сын избрал более смелый и опасный путь». Он отправился в лагерь отца.

Там его прибытие вызвало сильное волнение. Юноша смело поставил свои шатры позади шатров отца. После того как визири выразили Мустафе свое почтение, он поехал на богато украшенном боевом коне, в сопровождении визирей и окруженный янычарами, к шатру султана, где должна была состояться аудиенция. Внутри все казалось мирным: не было солдат, телохранителей или сопровождающих лиц. Присутствовало, однако, несколько немых (категория слуг, особенно ценившаяся турками), сильных, здоровых мужчин — его будущих убийц. Как только Мустафа вошел во внутренний шатер, они ринулись на него, пытаясь набросить петлю. Будучи человеком крепкого телосложения, Мустафа отважно защищался и боролся не только за свою жизнь, но и за трон, ибо не было места сомнению, что, сумей он вырваться и соединиться с янычарами, они были бы настолько возмущены и тронуты чувством жалости по отношению к своему фавориту, что могли бы не только защитить, но и провозгласить его султаном. Опасаясь этого, Сулейман, который был отгорожен от происходившего лишь льняными занавесями шатра, высунул голову, бросил на немых свирепый и грозный взгляд и угрожающими жестами пресек их колебания. После этого, в страхе удвоив усилия, слуги опрокинули несчастного Мустафу на землю и, набросив шнурок на шею, удушили его.

Тело Мустафы, положенное перед шатром на ковре, было выставлено на обозрение всей армии. Скорбь и причитания были общими, а янычар охватили ужас и гнев. Но после смерти избранного ими лидера, лежащего бездыханным, они были бессильны что-либо предпринять.

Стремясь успокоить солдат, султан лишил Рустема — несомненно, не без согласия последнего — поста командующего и других чинов и отослал его обратно в Стамбул. Но уже через два года после казни его преемника, Ахмеда-паши, он вновь был у власти как великий визирь, бесспорно по настоянию Роксоланы.

Три года спустя скончалась сама Роксолана, горько оплакиваемая султаном. Она была похоронена в усыпальнице, которую Сулейман построил для нее позади своей огромной новой мечети Сулеймание. Она добилась осуществления своих подлых целей — обеспечила наследование султаната одним или другим из двоих ее старших сыновей. Селим, старший сын и ее любимец, был некомпетентным пьяницей; Баязид, средний сын, представлялся намного более достойным преемником. Более того, Баязид был фаворитом янычар, которым он напоминал своего отца и от которого унаследовал лучшие качества. Самый младший из сыновей, Джихангир, горбун, не отличавшийся ни здравым умом, ни крепким телом, но преданный поклонник Мустафы, заболел и умер, пораженный горем и страхом за свою дальнейшую судьбу, после убийства единокровного брата.

Два оставшихся брата ненавидели друг друга, и, чтобы разделить их, Сулейман дал каждому пост в разных частях империи. Но уже через несколько лет между ними началась гражданская война, в которой каждого поддерживали местные вооруженные силы. Селим с помощью войск отца в 1559 году нанес Баязиду поражение при Конье, заставив его с четырьмя сыновьями и небольшой, но действенной армией искать убежища при дворе персидского шаха Тахмаспа. Здесь Баязид был сначала принят с королевскими почестями и дарами, полагающимися османскому принцу. На это Баязид ответил шаху подарками, которые включали пятьдесят туркоманских скакунов в богатой сбруе. Также он восхитил персов демонстрацией его кавалеристами искусства верховой езды. Затем последовал обмен дипломатическими письмами между послами султана, требовавшими выдачи или казни его сына, и шахом, который сопротивлялся и тому и другому, исходя из законов мусульманского гостеприимства. Сначала шах надеялся использовать ценного заложника для того, чтобы поторговаться относительно возвращения земель в Месопотамии, которые султан захватил во время первой кампании. Но это была пустая надежда. Баязид томился в плену.

В конце концов шах был вынужден склониться перед превосходством османских вооруженных сил и согласился на компромисс. По договоренности принц должен был быть казнен на Персидской земле, но людьми султана. Таким образом, в обмен на большую сумму золотом, шах передал Баязида официальному палачу из Стамбула. Когда Баязид попросил дать ему возможность увидеть и обнять перед смертью четверых своих сыновей, ему отказали. После этого на шею принцу набросили шнурок, и он был удушен.

После Баязида были задушены четыре его сына. Пятый сын, которому было всего три года, принял, по приказу Сулеймана, ту же судьбу в Бурсе, от рук доверенного евнуха.

Таким образом, путь к трону Сулеймана был открыт для пьяницы Селима. Это стало началом упадка Османской империи.