О прощенном фашизме (20.12.2010)
О прощенном фашизме (20.12.2010)
Это не выродки, это — народ. Потому что народ, у которого отобрали историю, выглядит именно так
Повод не важен, в футбол играли или хоккей — но собрались быстро. Завтра еще не так соберутся. Общество больно СПИДом — любая инфекция может оказаться смертельной.
Произошло следующее.
Общественный договор разрушен и не восстановлен. Невозможно умиляться свободе немногих, если абсолютное большинство недовольно. Гражданское общество — это когда граждане все, а если некоторые — граждане мира, а прочие — граждане микрорайона, то это не гражданское общество.
Во время так называемой Советской власти (говорю «так называемой», поскольку власти Советов не было никогда) социальный договор в России был. Убогий, но был. Этот договор порвали со сладострастным пылом. Рвали, кстати говоря, те, кто от договора не страдал, — партийные вожаки, профсоюзные боссы, деятели номенклатуры, которые получили прямой доступ к ресурсам страны.
Наступил феодальный капитализм без всякого общественного договора, прикрытый демократической риторикой. И оказалось, что демократическая риторика очень напоминает принципы социал-дарвинизма. Никакого демократического движения в России уже нет, дискредитировано. Немцов в белых штанах, говорящий толпе о себе и своих единомышленниках: «В сущности, мы все здесь люди небедные», — это насмешка над демократической идеей.
Таких немереных средств, какие лились в Россию в последние годы, не было никогда в ее истории. На эти деньги можно было осчастливить ту страну, которую выдаивали. Вместо многомиллионных яхт и дворцов, футбольных клубов и корпоративных гулянок следовало строить бесплатное жилье и школы. Этого не сделали. Страна пришла к кризису расслоенная на классы так, как в диком кошмаре не снилось брежневской России.
Не в том дело, что ловкачи власть не отдадут. Главное то, что брать власть некому — потому как нет планов действий. Всякая социальная программа отвергалась тут же — как вредоносная левая идейка. И не осталось программ — лишь надежда на благотворительность буржуя. Расщедрится, покушает плотненько — и больницу возведет, милосердный барин. Но больницы, школы и жилье должны быть у людей не по прихоти благотворителя, а по праву рожденного в обществе.
Порочный строй рано или поздно рухнет — это исторический закон: так было в Риме, так будет всегда. Хуже то, что на обломках борделя всегда расцветает национализм. Фашизм — это именно та идея, которая стараниями неумных демократов была противопоставлена коммунизму как менее опасная. И не надо стесняться сделанного, не надо скромничать — именно так и есть. Фашизм есть не что иное, как легитимное неравенство. Фашизм — это неравенство, подтвержденное законодательно, закрепленное выборами. Рабство античное, рабство средневековое рабы не выбирали — но вот неравенство в XX веке именно выбирали, осознанно, придирчиво выбирали, чтобы избежать равенства. Фашизм в 30-х выбрали, чтобы не выбрать коммунизм.
И сегодня идею неравенства противопоставили идее казарменного социалистического равенства. Неравенство подали в цветной обертке, с бантиками. Сказали: вы же не хотите сталинской казармы, вы ведь хотите рыночного соревнования? Вперед — возможности на старте равны, а кто станет хозяином, кто рабом, время покажет. Это, братцы, от вас самих зависит, у нас теперь не уравниловка, разве мы сторожа братьям нашим?
Вот это лекарство против социализма (никто в рецепте не писал про фальшивые залоговые аукционы, про новую номенклатуру и старое крепостничество) общество проглотило. И новые идеологи убеждали: мало! Еще глотай! Благородное неравенство есть залог прогресса! От этого положения дел до постулатов неравенства фашизма — один шаг.
И в истории этот шаг проделывали неоднократно: и в Риме, и в Веймаре. Сделали его и сегодня.
Сперва это просто напоминало дурдом. Говоришь: «Вы страну разграбили». А тебе отвечают: «А Сталин был палач». Говоришь: «У нас образовался правящий класс». А тебе отвечают: «Тоскуешь по лагерям тридцатых?!» Диалог умалишенных, без смысла и логики. И никто не сказал, что лагеря именно и возникают оттого, что появляется правящий класс, неподконтрольная номенклатура. Никто не сообразил, что застоя не бывает: продукт гниет — а потом разлагается.
Сегодня классическая фашистская истерия овладела толпой и в Нидерландах, и в Италии, и в Германии, и в России. Гегемония развитой демократии над неразвитыми аборигенами — это ли не эвфемизм понятия «раса господ»? Что мешает внедрить эту же идею торжества над слабым в плоть униженного общества? Толпа легко учится — показали раз, показали другой, как надо унижать людей. Сетуете, что урок усвоили?
Делают вид, что это локальные случаи. Не стоит обольщаться: идею неравенства реабилитировали и пустили в общество, а более живучей идеи нет. Социалистической идеи боялись — не дай Бог, поместье экспроприируют! — а вот фашизм простили. Подумали, повздыхали — и простили. В самом деле, гитлеровцев можно понять: их коммунисты спровоцировали. И пошло и поехало: оказывается, фашизм только защищался, реальная опасность от большевиков. И так ловко подлатали историю — чтобы все беды свалить на покойного генералиссимуса: вот откуда все зло! И внушили себе: не будь социализма, мир бы давно в розах цвел. Ну вот, смотрите, нет социализма — а мир протух.
В мире произошла катастрофа сродни экологической. Например, если извести волков, то случится перекос в природном равновесии. Это же равновесие требуется в мире идей. Уничтожив идею социального равенства, допустили идеологическую диспропорцию — и общество заболело. Общество больно сегодня социальным иммунодефицитом, это не что иное, как общественный ВИЧ, — общество подхватит любую заразу.
Первым же вирусом стал фашизм.
Повсеместно — крах старого общественного договора, требуется предъявить обществу новое соглашение между сильными и слабыми, богатыми и бедными, коллективом и единицей. А написать договор не могут. Фашисты могут — и быстро рецепты предлагают. А демократам сказать нечего. Додумались, брякнули: это, мол, не народ собрался, так, выродки.
Нет, это народ; просто народ, у которого отняли его собственную историю, выглядит так. В годы социализма историю нарочно искажали, а сегодня — ампутировали. Нового не дали, а старую гордость отняли. Некоторые еще по старинке гордятся достижениями начальства, гордятся размерами яхт своих господ — но ведь не все же! Некоторые хотят чего-то общего, чем они могут обладать в равной с начальством степени. А такого нет. Раньше это была история, но и ту приватизировали.
Обвинили народ в мировых бедствиях, дескать, не будь злостной советской власти — так и войны мировой бы не было. А это обвинение, висящее на народе, похлеще репараций, упавших некогда на Веймарскую Германию. Неаккуратность обличителей сталинского периода русской истории состоит в том, что беды страны рассматривали изолированно от общих мировых бед.
В этом месте следует произнести неприятные, но необходимые слова. В ходе разоблачений преступлений социалистической казармы демократический дискурс постановил, что все беды, обрушившиеся на русский народ, русский народ сам заслужил слепой верой в социализм. Это утверждение насквозь лживо.
Начиная с Первой мировой войны (унесла 2 млн жизней русских солдат), развязанной отнюдь не большевиками, Россия была ввергнута в общемировую бойню — не большевиками придуманную и не Россией спровоцированную. На протяжении века шла борьба за карту мира, за формирование мировой элиты — та самая борьба, которая идет и сегодня. Не большевики придумали Гражданскую войну и интервенцию, но Россия пережила вместе со всеми потрясения социальных проектов, а их было много. От Баварской и Бременской коммунистической республики, от Польской и Венгерской республик до Гилянской республики в Иране, предоставления независимости Афганистану и т п. — весь мир бредил возможностью улучшить общественный договор. Но те, кто за этот договор отвечал, менять его не собирались. Это все единая картина, из которой можно вычленить фрагмент военных действий на территории РФ, так некоторые и делают, но это не исторический подход. По отношению к истории народа — подход нечестный.
Красный террор унес сотни тысяч. Однако значительно больше жизней унесли националистический террор и резня в отколовшихся от Российской империи странах. Татарбунарское восстание и его истребление карателями было замечено всем просвещенным миром, только не обличителями красного террора. Равно следует посчитать жертвы польских лагерей — Тухоля, Стшалково, где погибли десятки тысяч красноармейцев, цифра гуляет от 60 тысяч до 100 тысяч. Это значительно больше, чем в Катыни, между прочим. Сталинский террор унес миллионы. Слава Богу, что погибли не те 66,7 миллиона, о которых писал Солженицын (потом поправился, назвал цифру 55 миллионов, а Яковлев, архитектор перестройки, однажды опубликовал цифру 100 млн). Жертв было действительно очень много, в статистике сегодняшнего дня (разумеется, неточной, поскольку кто подсчитает по деревням) в лагерях за весь период Советской власти погибли 2,7 млн человек. Это чудовищная цифра. Правда, эта цифра значительно меньше другой — 3,8 млн русских военнопленных, погибших в гитлеровских лагерях, о которых сейчас говорят значительно меньше. Только в первые месяцы войны в нацистских лагерях погибли 2,5 млн советских пленных, о чем фон Мольтке с ужасом писал Кейтелю, а тот наложил известную резолюцию: «Идет война на уничтожение». И никто, никто в Третьем рейхе не стеснялся этой фразы — шла война на уничтожение социалистической доктрины и ее носителей. Тогда здорово постарались. Но до конца довели дело только сегодня.
Мы все эти годы не историю народа учили, не свою реальную историю — а антисоветскую версию таковой. Мы знать не хотели того простого факта, что однажды народ обидится за то, что его историю извратили. Народ, может быть, фактов и не знает — но он как-то чувствует, есть такая у людей черта: догадываться, что их обманули.
В то время, пока страну растаскивали на феоды и шли бесконечные гражданские войны по окраинам, гражданам преподносили корпоративную историю, удобную для внедрения интернациональных бизнесов в дряблое тело России. Неужели нельзя было предположить, что люди однажды испытают потребность в том, чтобы почувствовать себя нацией — а не корпорацией? Вот и захотели. А вдохнуть в такую толпу нацистскую идею — это пара пустяков.
Тем более что другой идеи не осталось: социалистическую-то отменили. В начале прошлого века Освальд Шпенглер сформулировал дилемму, стоящую перед миром, так: «Пруссачество или социализм?» Сам он был на стороне пруссачества, то есть национальной традиции, а социализм он считал разрушительным явлением. В 30-е годы мир большинством голосов выбрал «пруссачество». Кое-кто ратовал за социализм, но — попробовали делиться, и делиться никому не понравилось. Потом этот выбор «пруссачества» несколько скорректировали, но пафос сохранился и сегодня. И сегодня феномен «пруссачества» расцвел опять.
Не социалистическую идею убили — убили саму идею социума. Гражданская война возникает как субститут идеи социума. Отсутствует социум — появляется гражданская война. Это просто.