Кто вы? (26.07.2012)

Кто вы? (26.07.2012)

интересно, каким словом определить тысячи людей здесь пишущих?

точно, не крестьяне. И не пролетарии. И не всегда служащие. Ничего помимо слова «интеллигент» в голову не приходит. У многих есть свое мнение, образование, желание выступить.

От ФБ хотел получить представление о сегодняшнем обществе — поскольку живу в деревне и не имею телевизора.

Вот вижу: наблюдается засилие интеллигентов.

Подумал про роковой 37-ой год.

Всегда удивлялся: откуда столько интеллигентов взяли в тот год, чтобы устроить террор интеллигенции.

То есть, можно считать, что террор был против чиновничества — а десятки интеллигентов попали под горячую руку. А можно считать, что террор был учинен против инакомыслящей интеллигенции (романтическая версия): но тогда миллион интеллигентов — нереальная цифра.

Двести-триста человек — это реальная цифра для интеллигенции. Попробуйте перечислить больше. Составьте подробный список, не говорите наобум. Если выйдете за цифру 300 — тогда дайте знать. А остальные тогда — кто?

ФБ дает ответ ответ на этот неприятный вопрос.

Интеллигенция — стало понятием общего характера. Суждения сегодня высказывают все. Раньше, при Брежневе, оценки действительности давало пятнадцать компетентных авторов; сегодня одних колумнистов — штук пятьсот. И все пишут ни о чем, но с ярким мнением. Причем образование стало намного хуже.

Подозреваю, что в тридцатые городская мещанская среда родила примерно того же качества планктон.

Мы всегда забываем простейшую вещь: о явлении судят не по вершинам, а по типовым проявлениям. Как говорил патер Браун: «трое поэтов имели длинные локоны и были красавцами, Байрон, Шелли и Китс — так возник миф о том, что все поэты красавцы. А чаще бывает наоборот».

Мандельштам и Зощенко современники. В сущности, тридцать седьмой год был годом террора против героев Зощенко — таковых значительно больше, нежели мандельштамов.

Когда вы читаете сатиры Зощенко — имейте в виду: вы читаете проскрипционные списки.

Других списков — не было.

Сегодняшнее состояние общества заставляет по-новому взглянуть на историческую трагедию. И Зощенко читается иначе: оказывается — это трагические истории; эти люди, подобно персонажам Модильяни, балансируют на краю могилы. Борются за ершик на кухне, забывают парусиновый портфель у редакторши-любовницы, в театре пирожные едят — а рука красной истории занесена над ними.

Не выдумывайте романтических версий. Это только туманит мозги. Героев Модильяни мало, а героев Зощенко — очень много.

Людей жалко всегда. Но пожалейте людей просто за то, что они люди.

Но тогда — сразу всех.