Читал и осуждаю (22.05.2012)

Читал и осуждаю (22.05.2012)

Проблема общественной позиции (любой) — проблема понимания.

Не взаимопонимания, не чувства локтя, не инстинктивной солидарности, не верности кружку — а способности усвоить, что сказано.

Для того, чтобы осудить, надо понять, что осуждаешь, иначе выйдет глупость.

Есть знаменитый пример, который никто не понял верно.

«Я Пастернака не читал, но осуждаю», — сказал рабочий. Это суждение осталось примером наглости и глупости: как можно осуждать, не прочитав? Высказывание цитируют, когда хотят показать бессмысленность обвинения.

Однако обвинение абсолютно логично: рабочий и не собирался читать Пастернака, ему чтение ни к чему. Рабочий осуждает то, что писатель опубликовал роман на Западе, оторвался от коллектива, предал законы общежития. Это факты, рабочий их знает и он данные факты осуждает.

Рабочий высказался по существу: мне неважно, что именно написано в книге, для меня важно то, что публикация идет вразрез с договоренностями нашего общежития.

Замечу кстати, что суд рабочего — единственный реальный суд для человека который писал про баб, слобожан, учащихся и слесарей, про то, что жизнь — есть растворение в других.

Был и другой суд — спустя годы.

Интересно, что роман Пастернака был осужден не только чиновниками и рабочими, но также и писателями-интеллигентами, причем задним числом, после смерти поэта — просто как слабое произведение. Это, второе, осуждение проходило в режиме противоположном осуждению рабочего. Интеллигенты роман в отличие от рабочего — прочли, антиобщественное поведение поэта не порицали, а вот сам роман им не понравился. Бранить роман «Доктор Живаго» стало принято, и такого рода ругань уже не расценивается, как свидетельство непонимания.

В данном случае любопытно, какое понимание считать истинным.

Рабочий высказался по поводу социального статуса поэта, у него все основания о статусе судить; но кто же сказал, что интеллигент, прочитавший роман, данный роман понял?

Понять социальную коллизию просто — а понять художественное произведение сложно. Кто из хулящих роман интеллигентов, обладает достаточно развитым сознанием для понимания?

После моей вчерашней заметки — писал про то, что дружба выше партийности — я получил ряд одобрительных комментариев от людей, к которым моя заметка отношения не имеет никакого. Так, некие неизвестные мне журналисты (фамилии мне ничего не говорят) высказались в том смысле, что это первая моя статья, которую они принимают, а прежде им казалось, что я «за гранью».

«Грань», которую я переступаю, безусловно существует. Вопрос в том, где расположена эта грань. Вероятность того, что данные журналисты — высокообразованные мужи, проводящие время в интеллектуальных трудах, исчезающе мала. С большой долей вероятности могу предположить, что это бойкие функционеры, читающие в среднем две книжки в год. Полагаю, что грань, отделяющая их понимание мира от черной бездны непонимания — пролегает рядом с их собственным телом, и потому находиться за этой гранью крайне несложно.

Первым примером непонимания явилось то, что многие, прочитав статью, отнесли ее содержание к себе. Это абсолютно неверное толкование, уверяю вас. Я имел в виду только то, что имел. Я сказал, что мои друзья — находятся вне идеологического поля, вот и все. Друзья — выше принципов социума, вот что я сказал.

Но это распространяется только на друзей, увы. Я буду рад, если всякий сделает сходный вывод и выведет из-под удара своих друзей и родственников — гражданская рознь делит семьи и уродует людей. Однако в свою семью не могу принять всех бульвардье, простите. Я нигде не сказал (и главное, я так не считаю) что вообще у журналистов, рестораторов, кураторов, франчайзеров и дистрибьютеров — появились некие основания стать выше социальной проблемы. Отнюдь не так.

Скажу еще раз, на всякий случай.

Видите ли, когда диссиденты мечтали о переменах, я мечтал вместе с ними, с моими старшими товарищами. Был мальчишкой, глядел снизу вверх, учился у достойных. Я хотел, чтобы эти достойнейшие люди: Коржавин, Галич, Мамардашвили, Зиновьев, Некрасов, и так далее — были вознаграждены за свои труды и увидели перемены. Их жизнь мне казалась достойной перемен.

А жизнь журналиста, диктора радио и портфельного менеджера — мне не кажется достойной борьбы. И перемен эта жизнь не достойна. То есть, проще говоря, мне все равно, что с ними будет.

Как это — все равно, возмутится иной гуманист. Ужасно так говорить! Они же люди, у них есть душа!

Но если так, то душа есть и у тех, кого считают быдлом. Наделять человеческими свойствами по принципу размеров приобретательской корзины — отказываюсь. А коль скоро принято считать, что соображения толпы в расчет брать не следует — вот я и не беру чаяния толпы в расчет.

Для меня между рабочим и журналистом разницы никакой нет, образование у них совершенно сходное. Рабочий что-то умеет еще руками, вот и все. Толпа — она и справа и слева одинаковая.