ВОСПОМИНАНИЯ[47]

ВОСПОМИНАНИЯ[47]

Медведицы мерцающие звезды,

Не думал я, что снова созерцать

Привычно буду вас над отчим садом

И с вами разговаривать из окон

Того приюта, где я жил ребенком

И радостей своих конец увидел.

Ваш и светил, вам равных, вид — какие

В моем сознанье образы, какое

Рождал безумье некогда! Тогда,

В молчанье сидя на зеленом дерне,

Почти весь вечер проводить любил я,

На небо глядя и внимая пенью

Лягушки из долины отдаленной.

Вдоль изгороди, над цветочной грядкой

Блуждал светляк, душистые аллеи

И кипарисы на ветру шептали

Там в роще; доносились из-под кровли

Родной, сменяясь, голоса и звук

Работы мирной слуг. И сколько мыслей

Огромных, сколько сладких снов внушал мне

Вид моря дальнего и гор лазурных[48] —

Их вижу я отсюда, их когда-то

Мечтал преодолеть я, чтоб достичь

Какого-то таинственного мира,

Таинственного счастья для себя!

Не знал своей судьбы я. Сколько раз

Жизнь горькую, пустую жизнь мою

Охотно променял бы я на смерть.

Не говорило сердце мне, что юность

Я буду осужден в селенье этом

Глухом сжигать меж низменных и грубых

Людей, которым чужды и смешны

Слова «ученье», «знанье». Ненавидеть,

Бежать меня не зависть им велит —

Ведь не меня они считают выше

Себя, а то, что в сердце я храню,

Хоть я никак того не обнаружил.

Здесь годы провожу — забыт, покинут,

Без жизни, без любви; и поневоле

Средь сброда недругов ожесточаюсь.

Здесь, жалость и достоинство отбросив,

Я начинаю презирать людей —

Тому виною стадо, что столпилось

Вокруг; а время юности летит,

То время, что и славы драгоценней,

И лавров; драгоценнее, чем чистый

Свет солнца, чем дыханье; я ж теряю

Тебя без наслаждений, бесполезно,

В пристанище безлюдном, средь печалей,

О цвет единственный бесплодной жизни.

Слетает ветер и приносит звон

Часов с высокой башни. Ободреньем

Был этот звон, мне помнится, в те ночи.

Когда еще ребенком в темной детской

Я утра ждал, а непрерывный страх

Мне не давал уснуть. Здесь все, что вижу

Иль слышу я, — лишь возвращенный образ.

Он сладкое несет воспоминанье.

Но к сладости примешивает боль

О настоящем мысль, тоска пустая,

Грусть по былому и слова «я был».

Там, обращенная к закату солнца.

Та лоджия, те расписные стены,

Изображенье стад и день, встающий

В пустых полях, — они моим досугам

Дарили тысячи услад, когда

Везде со мною жило заблужденье

Могучее. В старинных этих залах,

В сиянии снегов, когда свистел

Вокруг широких этих окон ветер,

Звучало эхо возгласов моих

Ликующих, моих забав, в те дни,

Когда вещей чудовищная тайна

Нам видится исполненной блаженства;

Ребенок, как неопытный любовник,

К обманной жизни тянется, еще

Нетронутой и целой, с вожделеньем,

Небесным блеском вымысла пленяясь.

О милые обманы и надежды

Тех первых лет моих; сбиваюсь я

Всегда на разговор о вас; ни бег

Мгновенных лет, ни смена чувств и мыслей

Забыть вас не заставили. Мне ясно,

Что честь и слава — призраки; утехи

И блага — лишь желанный сон, а жизнь

Бесплодная — убожество. И хоть

Пусты мои года, хоть одиноко

И мрачно бытие, — меня лишила

Немногого фортуна, понял я.

Но сколько раз я в мыслях возвращаюсь,

Минувшие надежды, к вам и к первой,

Мне дорогой игре воображенья;

Вновь вижу я мое существованье,

Столь жалкое, столь горестное; смерть —

Вот все, что от былых надежд осталось;

Сжимает сердце боль, я понимаю,

Что утешенья нет в моей судьбе.

И все ж, когда со мною рядом будет

Смерть долгожданная и станет близок

Конец несчастий всех, когда земля

Предстанет чуждым долом и из глаз

Грядущее исчезнет — непременно

Вас вспомню, и еще раз этот образ

Меня вздохнуть заставит, и горька

Мне будет мысль, что тщетно жил, и сладость

Минуты роковой умерит болью.

Уже в смятенье юношеских первых

Томлений, удовольствий и желаний

Смерть призывал я часто и подолгу У

этого источника сидел И думал, как бы в лоне этих вод

Покончить мне с надеждой и страданьем.

Потом, средь бед слепых, среди сомнений,

Я горевал о юности прекрасной,

О цвете бедных дней, который рано

Осыпался. И часто в поздний час

На ложе, ставшем мне вернейшим другом,

Под лампой тусклою стихи слагая,

Оплакивал в ночном безмолвье дух,

Нам данный на мгновенье, и себе

В изнеможенье пел псалом надгробный.

Кто может вспомнить вас и не вздохнуть,

О первое явленье несказанных

И милых юных дней, когда впервые

Мелькают перед смертным восхищенным

Улыбки девушек и всё вокруг,

Всё разом улыбается ему;

Безмолвна зависть — то ли спит еще,

То ль благосклонна; и весь мир (о, чудо!)

Ему уже протягивает руки,

Его грехи прощает, с ликованьем

Его приход встречает и, склоняясь,

Показывает, что как господина

Его он принимает и зовет?

Дни быстротечные! Как вспышки молний,

Пропали вы. И кто из смертных может

Не ведать горя, если для него

Пора минула, лучшее исчезло

И молодость, ах, молодость — прошла?

Нерина! О, ужель не слышу я.

Что все окрест мне молвит о тебе?

Ужель исчезла ты из грез моих?

Куда же ты ушла, что нахожу

Здесь о тебе я лишь воспоминанье,

Моя услада? Уж тебя не видит

Родимая земля и опустело

Окно твое, в котором ты стояла,

Со мной болтая, и в котором ныне

Лишь отраженье звезд печальных. Где ты,

Что голос твой не слышен больше мне,

Как некогда, в те дни, когда малейший

Звук уст твоих, которым я внимал,

Невольно заставлял меня бледнеть?

Иное время. Дни, любовь моя,

Твои размыло. Ты ушла. Другие

Явились вслед, чтоб по земле пройти

И жить среди холмов душистых этих.

Но ты прошла стремительно; как сон

Вся жизнь твоя была. Ты шла, танцуя;

Чело блистало радостью, а взор

Доверчивым блистал воображеньем

И юным светом; рок задул его,

И ты уснула. О Нерина! В сердце

Моем — любовь былая. И на праздник

Собравшись, говорю себе: увы,

Нерина! ты себя уж не украсишь

Для праздников, не явишься на них.

И если май приходит и с ветвями

И песнями влюбленные к подружкам

Спешат, я говорю: моя Нерина,

К тебе уже вовеки не придет

Весна, вовеки не придет любовь.

Едва завижу я цветущий берег

Иль ясный день, едва я наслажденье

Почувствую, я говорю: Нерина[49]

Уже не наслаждается ничем,

Не видит ни полей, ни неба. Ты

Прошла, мой вечный вздох, прошла: и стало

Всех грез прелестных спутником, всех чувств,

Всех сладких и глухих движений сердца

Жестокое воспоминанье это.

Перевод А. Наймана