ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ “СЕВЕРНОЙ ПЧЕЛЫ”
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ “СЕВЕРНОЙ ПЧЕЛЫ”
В № 122-м “Северной пчелы” напечатано письмо редакции “Светоча”. Письмо это, направленное против редакции “Отечественных записок”, вызвано моим разбором статьи г. Кресина “Ходебщики по чужим делам и карманам”. По поводу этой статьи “Северная пчела” прежде когда-то высказала несколько лестных слов о “Светоче” и самую статью назвала дельной и полезной, а я, находя ее полезною только по обличению факта, не разделяя убеждения г. Кресина насчет необходимости правительственного вмешательства в дела доверия частных лиц, и поместил об этом в майской книжке “Отечественных записок” статью, которая и вызвала у редакции “Светоча” настоящее письмо к издателю “Северной пчелы”.
Сущность статьи г. Кресина заключалась в том, что в Москве есть бездипломные поверенные, “ходебщики по делам и карманам”, которые расплодились так, как саранча, и, “пользуясь невежеством своих клиентов, подобно ворожеям, знахарям, знахаркам и деревенским врачам, дурачат их и причиняют таким образом вред обществу”. Вред этот заключается в том, что они обманывают своих доверителей: берут деньги для подкупа чиновников и не передают их по назначению; что они, происходя из отставных чиновников и мещан, “величают себя стряпчими, адвокатами и юрисконсультами, тогда как стряпчие бывают только коронные, губернские и уездные, а не наемные стряпухи”; и, наконец, что по их милости “никакая канцелярская тайна не может устоять перед графинчиками и закусками Новомосковского трактира, где заранее читаются решения”. Из статьи же г. Кресина видно, что этих юрисконсультов в Москве нередко бьют, что один какой-то барин откусил нос одному из таковых ходебщиков, а автор приглашает правительство всех их посыпать персидским порошком, как вредных насекомых.
В короткой рецензентной заметке, написанной мною по поводу этой статьи г. Кресина, я высказал свое сочувствие стремлению автора обнаружить еще одну из печальных сторон нашей общественной жизни, но, находя, что стряпчие дурны вовсе не потому только, что они происходят из мещан и не имеют дипломов, удостоверяющих в их юридических сведениях, старался показать, что “запретить этим стряпчим практиковать было бы невозможно по той причине, что практика их всего чаще совершается незримо для правительственного контроля и что от запрещения этой практики, вероятно, не произойдет ничего иного, кроме нарушения запретительных правил”. К тому же я признавал это и несправедливым, находя, что “нельзя человеку запретить доверяться тому, кому он хочет довериться”, и что “правительственными мерами невозможно гарантировать на каждом шагу всех удобонадуваемых людей”, потому что не надует их адвокат — надует шулер, ворожея, знахарь или какой иной артист. Смотря на это дело с такой точки зрения, я не мог разделять убеждений г. Кресина относительно необходимости произвести посыпку московских стряпчих персидским порошком из рук русского правительства и говорил, что московские “стряпухи”, как называет их г. Кресин, созданы необходимостью иметь хождение по делам и что “пока живет эта причина, пока народная масса невежественна и стремится к достижению своих интересов путем взяток и всяких иных темных дел, до тех пор ничто не может уничтожить этих стряпчих, нужных в качестве факторов для темных сделок, к которым у нас обращается в известных случаях даже самый честный человек”. “Жизнь виновата, — говорил я, — виновато общество с его разносторонним безобразием взглядов и тенденций, а стряпчие дурны вовсе не потому, что не имеют официального права заниматься своею профессией. Дурных людей много и с дипломами, и поле деятельности неблагонамеренных людей, имеющих право направлять чужие дела, еще шире, еще бесконтрольнее и безответнее. Это было известно очень давно, и очень давно указано Капнистом (в книге “Отечественных записок” вкралась погрешность: вместо Капнистом напечатано Кантемиром), когда он писал “Ябеду”. Вот вся моя вина перед г. Кресиным! Вот вся обида, которую редакция “Отечественных записок” нанесла “Светочу”! Но, значит, обида эта нанесена мною: статья подписана полным моим именем. А быть обидчиком — дело очень неприятное, и потому я долгом считаю объясниться, выгородив редакцию “Отечественных записок”, которая виновата разве только в том, что напечатала мою статью.
Редакция “Светоча” обвиняет “Отечественные записки” за то, что они, “храня о нем до сих пор молчание, решились изменить своему правилу и, не на шутку рассердившись статьей Кресина, ругнули не только самого автора, но и всю нашу журналистику, пускавшую в свои пределы господ писателей, непременно вмешивающих правительство во все, даже в современную несчастную адвокатуру в России” (чувствую надобность оговориться, что весь этот цитат, напечатанный курсивом в письме редакции “Светоча”, взят не из моей статьи), и, упрекая “Отечественные записки” в неуважении к народу, который будто бы назван в моей статье безнравственным, пишет вот что: “Нет, мудрая редакция “Отечественных записок”! Не народ виноват, не его невежество; а скорее вы, вы, просвещенные представители его! Народ, вследствие своего невежества, своей замкнутости, своего общинного начала и самоуправления, спасся от многого того, что глубоко пустило свои зловредные корни в вас, в вас, оторвавшихся от народа, как гнилые ветки от дерева (не вследствие худосочия дерева, а вследствие худой прививки посторонних, чуждых ему соков), и что не уничтожится в вас во веки веков ни просвещением, ни гуманностью, ни модным либерализмом, ни даже вашим общественным положением”. В этом же приличном для учено-литературного журнала тоне продолжается письмо, в котором редакция “Отечественных записок” называется то “мудрою”, то “почтенною” и притом содержащею у себя по особым поручениям “Санкт-Петербургские ведомости”, и затем следует обращение к “нашему русскому обществу”, так бесцеремонно оклеветанному “Отечественными записками”, а в заключение предлагается вопрос: “Всякий ли журнал у нас, оставив личные счеты и крайнее увлечение, служит истине честно, разумно и без всякой задней мысли?”
Я считал нужным сделать все эти выписки для того, чтобы представить суду того же русского общества дело, в котором обвиняется редакция “Отечественных записок” за мою статью. Я, конечно, не имею ни надобности, ни права говорить против неприличного тона, которым отзывается редакция “Светоча” о редакции “Отечественных записок”. Да она в этом, полагаю, и не нуждается. Мало ли каких доблестей и в шутку и не в шутку приписывают некоторым другим редакциям? Даже сам “Светоч” не избежал иронических замечаний за какое-то примитивное обещание и, помнится, не один раз, и в прозе, и в стихах, “продергивался” за неаккуратный выпуск своих книг.
Существование ходебщиков поддерживается, без всякого сомнения, самим обществом, которое в них нуждается частично по неумению справиться с своими тяжебными делами, производящимися в наших присутственных местах, а частию потому, что не всякий сроден самолично угощать известных господ в Новомосковском трактире, где, по выражению г. Кресина, “падает канцелярская тайна”.
Где же видна из моей статьи вражда “Отечественных записок” к русскому народу? Где в ней клевета на общество? И разве литературе следует подделываться под тон общества и льстить его заблуждениям, а не говорить ему правду? Разве народная доблесть нуждается в лести, в криках, что у нас все хорошо? Я никак не думаю, что, отстаивая родную народность, следует видеть особую прелесть и в грязных ногтях, и в чуйке, и в сивушном запахе, а тем паче в стремлении к кривосудству, к которому замечается у нас очень сильное влечение в людях всех сословий. Я не настолько силен в знании мельчайших проявлений русской народности, чтобы утверждать, входит ли в состав народных обычаев манера откусывать носы, но смею думать, что такой обычай недостоин поощрения, и от всего сердца желаю, чтобы он как можно скорее исчез с лица земли русской. Гораздо лучше, по-моему, вместо того, чтобы кусаться, изобличать обманщиков путем печатной гласности: оно и гуманнее, и действительнее, как в видах предупреждения неосторожных доверителей, так и с целью уничтожения неблагонамеренных стряпчих, без посыпки их персидским порошком.
Оканчиваю свое письмо заявлением, что мне будет очень приятно услышать другой, более беспристрастный суд, чем суд “Светоча”, по вопросу: оскорбил ли я русский народ и оклеветал ли русское общество, высказав свои мысли, что московские стряпчие — не причина, а следствие, на что современным общественным деятелям и следует обратить свое внимание? — а также и по другому вопросу, предложенному самим “Светочем”: “Всякий ли журнал у нас, оставив личные счеты и крайние увлечения, служит истине честно, разумно и без всякой задней мысли?”