Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови

Все 400 раввинов клянутся, что не только человека кровь, но даже и животных кровь — «запрещена к вкушению евреям».

Это слишком явно, ибо мы читаем в Библии: «никакой крови не вкушай», с добавлением, однако, на которое нужно обратить все внимание: «ибо кровь — это душа». «Не вкушай крови, потому что она священна» — вот перевод. Поэтому ни о каком примешивании крови человеческой или какой другой к какой-нибудь пище евреев, — не может быть и речи. Это — бессмыслица, и этого просто — нет, ибо это противоречит стилю веры, культа и «тайны».

Напротив, что «кровь есть душа» — это одно из великих «Сокровений» Библии, которое они таили от всех народов, так обильно проливавших в то время кровь (особенно ассириане). Отсюда — не только война, но и охота почти запрещена евреям всем духом их законодательства. Еврей с ружьем, подстерегающий дупеля в лесу, — невиданное и смехотворное зрелище; как — и еврей верхом на коне, чертящий воздух саблей: смех, невозможность и беззаконие. Жид в сущности баба (старая), которой ничего мужского «не приличествует». Их и «бьют», как «баб», с этим оттенком презрения, удовольствия и смеха: делают это как что-то «само собою разумеющееся» и «ожидающееся»... Втайне я даже думаю, что евреи не не любят, когда их колотят, но только делают «вид протеста», подражая мужчинам и европейцам или притворяясь мужчинами и европейцами. Но «милого побои не долго болят», и никуда они от «бьющих» не уходят... «Сладко садняет», и вообще тут есть садизм «сладких язв». Пророки им предсказывали: «Будешь язвен и мучен»: это буква в букву о кишиневских и белостокских делах, об английских и о староказацких. Но «бабы», в отличие от мужчин, имеют свои вкусы, иногда застенчивые вкусы. Если бы я спросил всех раввинов: «А не имеют ли евреи, да и не они только, а и «бог» юдаизма, некоторого положительного отношения к крови человеческой, некоторого притягательного к ней отношения», то они ужасно бы смутились, смутились и застонали бы, сознавая в недвижном стоянии своем, что подходят к главной их тайне. Да, вот великое «сокровение» иудеев: «Мы любим кровь». Было, что? «скрывать от народов», было основание для «тише», «не смотрите», «не читайте»; в особенности — «не догадывайтесь». Библия полна косвенных сказываний... Все указывают, евреи указывают, Рембрандт и другие художники рисуют, как Бог не дал Аврааму совершить «заклание» сына Ему в жертву: но это пока — явное, те «согласные буквы», которые видны глазам. Но тут есть и невидимые гласные буквы, которые подразумеваются... Никто не обратил внимания, что? моментально последовало за недовершенным (только) сыно-жертвоприношением. Напомним: Бог везде называется в Библии «огнем»: «Аз есмь огнь пожирающий», — говорит Он о Себе. Вдруг этот «Бог-Огнь», едва подвели к нему отрока, взвился, лизнул и отступил, точнее, — повелел отвести мальчика в сторону, удовольствовавшись ягненком. Рембрандт и другие, пораженные красотою и значительностью события, его картинностью, не заметили слов сзади ее, которые нельзя не назвать жадным лизанием жертвы:

«Мною клянусь (какой жар, нигде еще такого тона!!), что так как ты сделал сие и не пожалел сына твоего, единственного твоего (какая нежность!), для Меня: то Я, благословляя, благословлю тебя и, умножая, умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов твоих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа (зова? требования? алкания?) Моего».

Вот на что? надо было обратить внимание, а не на картину спереди, en face, в выпуклости. Не «дразни огонь», говорят. Что-то живое в самом деле есть в огне. Поднесите хворостину к пламени костра, — не касаясь его, — и пламя вытянется в язык, в длинный угол, в острую ленту и хочет лизнуть хворостину. Но вы отдернули назад хворостину: ничего не произошло, хворостина цела; отрок цел, Исаак жив. Однако из этой «целости» и «живости» дико было бы заключать, что между огнем и

хворостиною нет притяжения; что между иудейским «неисповедимым» Иеговою и отроческою кровью, — именно отроческою или младенческою, невиннейшею, чистейшею, — нет мутящего ум притяжения. Жертвоприношение Исаака, так обманувшее чужеродцев тем, что оно не довершено (именно — для их глаз), последующими словами говорит (шепотом потомству Авраама), что его хранитель и ангел в истории «любит вот то?-то»...

Да, эта «баба с Востока» — страшная! Страшное видение, не нарисованное Рембрандтом: человек, мальчик, сын, несший дрова для себя (какие подробности!), перед жертвой попросивший отца связать себе руки, чтобы не биться при заклании и хоть видимостью сопротивления не оскорбить Бога (комментарий Талмуда к этой сцене): и... какой-то жар... и истерика: «отведи», «не надо», «только ягненка Мне дай», но... «как ты благословен за это», «какими наградами я тебя за это осыплю».

— За что «за это»?!!

Пообещал сына; и подвел уже к огню, «в котором Аз» («Аз есмь Огнь поедающий»)...

Что еда; еда — глупое, грубое; еда — это земное. «На небесах» только обоняют; и на земле иногда обоняния родят безумие.

* * *

Вот я раввинов и спрошу об этом: нет ли у евреев, да и крупнее, — нет ли у самих раввинов, не у «казенных», спереди поставленных, а у стоящих позади их, настоящих раввинов, положительного обонятельного и осязательного отношения к крови, вообще всякой, но и к человеческой особенно?

Стонет душа еврея: не может он сказать: — «нет!»... Не смеют (евреи). — «Не смеем» (раввины).

Да и слишком явно: кто же припишет в «Священном Писании» Богу то, чего сам не имеет ? Христиане кротки, — и Бог их «кроток сердцем»; но если израильский Бог любит «обонять запах жертв» (буквальные слова Библии), то евреи неужели же этого не любят ?!

По «богомольцу — Бог», и, обратно, «в связи», «в завете»: «по Богу — и богомолец».

Явно!

Да и как вывод тоже явно: «в крови» ведь «душа», дух, жизнь; кто же не «любит душу человеческую»?! И как только тайность и тайномыслие слили «душу» и «кровь», — так обоняние крови, осязание крови, всякое отношение к крови из «отвращающегося и гадливого» перешло в «безумное и сладостное», «восхищенное и восторженное».

Да всмотритесь же вы во все «богослужение» иудейское, которое нимало не походило на спиритуалистическое христианское, с нашими «эктениями» и проч....

Правда, там возглашаются псалмы, — не думайте, не нашими тихо льющимися тонами! — Звенели серебряные длинные трубы; и среди храма, с привешенною к потолку виноградною кистью-лозою из золота (пожертвования), до того огромною, что ее не имели силы поднять десятки священников, — непрерывно и непрерывно текла, струилась, капала кровь, всегда разделенная в струйки и капельки, для большего испарения и большей пахучести. Выражение Песни Песней: «Имя твое сладко, как пролитое миро» (буквально: «как миро, переливаемое из сосуда в сосуд») — есть закон всего «богослужения», прежде всего — пахучего кровью богослужения. Для нас бы — отвратительно пахучего: но «что? немцу смерть, то русскому здорово», а что? «христианину — вонь, то иудею — сладость». Посмотрите на их большие тяжелые носы: это не наши маленькие носы «с переимочкой», а какая-то обонятельная утроба. Посмотрите на их толстые, мясистые губы. И вкусы у них, и обоняние у них совсем другие, чем у христиан. Как и другая ухватка, походка. Мы все немножко «копытные», простодушные, громкие, явные, «водовозные»; «пасемся на полях» вширь и даль. Евреи ходят около чужих стад, — непременно рассеянно, разбросанно, всюду, — как и все хищные, не кучащиеся в стада. Они «воды не возят» и сыты... Стелются по земле, кроются в камышах, уходят к себе и в себя, — ночные, таятся... Нога их или лапа вовсе не оканчивается копытом.

Они пугливы. И кошки пугливы!

Во всяком случае этот «трус» любит кровь.

«Кровавая баба» Востока: тут нервы, закон и неодолимое. Тут нет вины, а только вздохи. Тут тоска народов, судьба народов. — «Ну, что? же сделаешь», — если около пасущегося огромного буйвола есть и маленький ягуар, около лося — рысь; что делать, когда мир вообще сотворен в копытных и когтистых животных, в мотыльке и в склевывающей его птице... Судьба, покорность и терпение. Покорность и глухое молчание. Да зачем в мире сотворены и жизнь, и смерть?

Идиллия и трагедия?

Никто не понимает. Молчат и евреи о своем странном призвании. Человек сходит на землю, чтобы исполнить жизнь свою, а не чтобы понять что-нибудь в жизни. И «покорность воле Божией», с этою, как в Библии, настойчивостью, частым повторением, не как «присказка», а самая «сказка жизни», грустная и нескончаемая о ней повесть — это все тоже в «Сокровениях» Израиля.

Это уже — молитва кротости, льющаяся в псалмах, впервые вырвавшаяся у еврея; ее нет у Гомера, нет нигде у явных народов. Она появилась у того же тайного народа, который любит обонять кровь. «Кровь — душа»; а молитва — сущность души. Но опять это из тех страшных тайн, которые нужно было сокрыть. Это уж я говорю, что надо было скрыть. Зачем людям знать то, от чего может помутиться разум?

«Бог невидим»? — Да! — «В Библии?» — Невидим! Прекрасно: но по какому же умственному закону, сердечному закону, совокупному душевному закону — евреи и Библия придали «невидимому Богу» ноздри?!! «Пар от ноздрей Его» — выражение Библии. Лица нет, ничего нет, головы нет... «Но ноздри»?.. Еврей задумывается, упорно молчит, долго молчит, и шепчет: «Ноздри есть и у Бога». «Ибо я самого сладкого, до молитвы, до экстаза, не отведал бы без ноздрей: и не могу отнять у Бога то, чем сам живу, оживляюсь, восторгствую»...

Библия прямо говорит, что Бог обонятельно воспринимает земные молитвы... Опять «прячь это в Сокровение». Мы же можем заметить: каково же умонаклонение у евреев?!

1911/1913 г.