В преддверии 1914 года

Уходящий в вечность 1913 год и восходящий зарею перед нами 1914 год — встречаются, как остриями, в мучительной борьбе, какую русскому народу приходится выносить от чужого азиатского народа, волею судеб замешавшегося в нашу историю. Мы говорим об евреях. По частному поводу, — желание сокрыть явное преступление, — евреи выступили как единая всесветная нация, почти как один человек, — и накинулась на Россию и русских, на русское государство, на русский суд, на русскую остающуюся от них независимою печать, требуя, чтобы все это оставалось не в рамках объективного бесстрастия, «не взирающего на лица» и нации, а чтобы все это взирало на евреев и сохраняло за евреями какую-то совершенно дикую и небывалую привилегированность: быть не судимыми, быть не обвиняемыми, быть даже не подозреваемыми... Эта претензия, которая показалась бы сумасшествием в устах немцев, французов, англичан, не говоря уже о забитых и забиваемых везде русских, не кажется сумасшествием ни самим евреям от иллюзии «избранности», проникающей всю их историю, ни даже другим народам, давно привыкнувшим уже к невыносимому еврейскому хвастовству, самоупоению и презиранию ими других народов. Эта нация ростовщиков и банкиров в то же время претендует на культивирование высших философских добродетелей самого бескорыстного и отвлеченного характера. С этой нацией в будущем нам еще предстоит очень много возни, и только что кончившееся «дело Бейлиса» есть только предостережение вовремя. Нет, однако, сомнения, что здравый русский смысл не покинет нас и что тот еврейский «шок», подобный нервному шоку при операциях, какой они произвели на русских в октябре и ноябре 1913 г., скоро пройдет, русские опамятуются, придут в себя; и увидят все «дело» о замученном русском невинном мальчике в том самом свете, в каком оно натурально находится и находилось все время еврейского «гевалта» и позорного идолослужения собственной русской печати перед евреями.

В этом отношении конец истекшего года важен еще как толчок к подъему народного чувства в нас. Мы увидели границу, довольно опасную границу, до которой затопила нас инородчина, до которой поблекли и полиняли русские души. И то чувство оскорбленного достоинства, которое испытано было нами в октябре месяце, уже дало свои плоды в ноябре и декабре. Мы освежились и вздрогнули. Теснее прижались друг к другу. Теснее, дружнее и дружнее входим в новый 1914 год. И не будем бояться подобных испытаний в будущем: ибо есть болезни к смерти, и подобною болезнью можно назвать всякий вид квиетизма, самодовольства и спячки; и есть болезни и страдания — к исцелению. Таково всякое самосознание боли, унижения и обиды.