XVI

«Сефер Ецира», «Книга о происхождении» — приписывается патриарху Аврааму и составляет как бы запись его наблюдений над миром и течением в нем всех вещей. Патриарх, путем наблюдения над порядком и гармонией явлений природы, а также над родством их, приходит к ощущению всемогущества Божия, по воле Которого стало все. Затем он переходит к разрозненным явлениям, дабы через них приблизиться к божественной премудрости. Отсюда начинается путь, может быть детски-смешной, а может быть поразительно углубленный (если вспомнить Платона и Гегеля, по которым «идея вещи» гораздо глубже и первоначальнее самой вещи; «идея» же ее, т.е. вещи, есть часто просто имя ее): Сефер Ецира слова нашего языка или имена вещей принимает не за орудия нашего обмена мысли (пожалуй — в древнейшие времена личной только, «патриаршей», а не народной жизни, это так и было: имя вещи есть упорный звук, в упор сказанное человеком слово, при первом воззрении на пластику и в то же время, может быть, на художество, и след., душу вещи), но за самые вещи, и первые заступают место последних. «В слове лежит все, из слова исходит все», — говорит в одном месте Сефер Ецира; и еще в другом: «слово есть Бог». Во всяком случае, это не шутка, и не детский лепет для веков до нашей эры. Затем, обращается внимание, что вся сумма слов человеческого языка состоит из 22 (еврейских) букв и первых десяти чисел, из коих можно составить все другие. Эти 22 + 10 = 32 знака называются «тридцатью двумя чудесными путями мудрости». Мы входим в характернейшие умозрения Востока.

Сефер Ецира входит в рассмотрение каждого из этих «путей мудрости». Не входя в это рассмотрение, остановимся несколько, как на образце кабалистического мудрования, на разборе первых десяти чисел, «десяти сфиро». Тот факт, что десять сфиро (через сложение и умножение) производят всевозможные числа, и что ряд чисел бесконечен, производило на древних евреев (очевидно — на первых, кто об этом стал размышлять) чрезвычайное удивление. «Для десяти сфиро не существует предела ни в будущем, ни в прошедшем», — говорится в одном месте. Но затем, так как все вещи мира измеримы и, след., выразимы через число, «нарекаемы в числе», то у кабалистов сущность числа стала смешиваться с сущностью вещей. «Вещь я узнаю, если узнаю число ее». Это как в антропометрических бюро: вместо имени, отчества и фамилии преступника снимают сотню мерок с его головы, и записав их, уверены: «Где бы ты ни гулял по свету, если попадешься вторично — мы узнаем тебя по особенному числу твоему». Так (по кабалистам, по Пифагору) и Бог: Он — великий счетчик мира, держащий в уме своем «число их» и через эти же числа на них действующий, как через их душу (математические законы природы).

Так как Бог — един, что вытекает из Его бесконечности и всемогущества (еще Бог ограничивал бы первого и ограничивался бы сам им), то первая «сфиро», число «один» — сливается с субстанциею Божиею. «Первая сфиро, един, это есть дух Бога живого, да будет благословенно имя Его». Вторая сфиро (2) есть слово. Ибо в физической своей стороне слово есть дыхание; а в психологической это есть мысль, и их синтез, т.е. (2) образует слово. Слово (2) в свою очередь состоит из 22 букв: «Два есть дыхание, исходящее от духа; в нем 22 буквы, но они составляют одно дыхание, только получившее образ и форму». Эти 22 буквы разделяются на три группы, именуемые «тремя матерями», «семью двучленными» и «двенадцатью простыми». Через это, мало мотивированное (может быть, преднамеренно и искусственно придуманное) деление выдвигаются, как особенно многозначительные, числа: 3,7 и 12. «Мир устроен из трех стихий: огня, воды и воздуха, это — три матери» (мира). Огонь есть существо неба, из воды произошла земля, и их разделяет и примиряет воздух. Год также имеет трех матерей: сухое время, дождливое и умеренное (местные, сирийско-египетские, времена года). В человеческом теле также господствуют три матери, ибо тело состоит из груди, головы и живота. «Семь двучленных» соответствуют противоположностям, т.е. таким вещам, которые равно имеют готовность (наклонность) к добру или злу: так, «существуют семь планет, имеющие хорошее или дурное влияние на землю; в неделе — семь дней и семь ночей; в человеческой голове семь входов, открытых как хорошему, так и худому». Наконец, «двенадцать одночленных» содержатся в 12 месяцах года, в 12 созвездиях зодиака и в 12 родах деятельности человека: зрении, слухе, обонянии, осязании, слове, питании, размножении, движении, гневе, смехе, мысли и сне.

Тут есть немного и Фалеса и Пифагора. Во всяком случае, наше представление (напр., Ренана), что евреи не имеют самой идеи знания, самого инстинкта мудрования, а только «молятся Богу» — не верно. Они также любят копаться, по-своему, странно — но очень прилежно: «что», «как» и «почему». Нельзя же преждевременную и афористическую усталость знания у Екклезиаста («все — томление духа») принимать за что-то исчерпывающее Израиля.

Зехер — та самая книга, которую с таким самоуслаждением читал старый талмудист, сын которого перешел в православие и оставил столь любопытные записки. Она — трактует о Боге. Один отдел ее, в отрывке, вошел в пророчество Иезекииля. Это — знаменитая «Меркаба» (=«Колесница»), которую «нельзя объяснять другому даже и тогда, если бы ты видел, что он уже сам понимает ее». Мы приведем это место из Иезекииля: оно вводит в Недра Небесные, оно — не от Бога к человеку (как все пророчества), а человека (око его, разум его) вводит в Бога. К тому же, видение Престола Божия и Славы Божией у новозаветного тайнозрителя Иоанна (Апокалипсис), в сущности, есть второе разверзание этих же Недр:

«И было, — начинает Иезекииль книгу пророчества, — в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев при реке Ховаре (в Вавилонии), отверзлись небеса, и я видел видения Божии. В пятый день месяца, в пятый год от пленения царя Иоакима, было слово Господне к Иезекиилю, сыну Вузия, священнику, в земле Халдейской, при реке Ховаре; и была на нем там рука Господня.

И я видел, вот буйный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь[30], и сияние вокруг его, а из середины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, — и таков был вид их: облик их был как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла; а ноги их — ноги прямые, и ступни ног их, как ступни ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь; и крылья их были легкие.

И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их; и лица у них, и крылья у них — у всех четырех; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего».

«Крылья их соприкасались»... Это есть выражение Моисея о херувимах, чеканной золотой работы, изваянных на крышке Ковчега завета, стоявшего во Святое Святых. Очевидно, тайны Божии, виденные на Синае Моисеем, имели родственное с тайнами, открывшимися Иезекиилю. И вообще здесь мы вводимся в существо Божие. Отметим, что так как «человек бе по образу и подобию Божию», то и в нем (человеке) мы наблюдаем «разные» же лица, «идущие каждое по своему направлению», откуда и проистекает в нем смятение страстей, противоборствование стихий, сокрушения сердца. И вот этот момент мы находим и «там». Человек — много-личен, много-талантен, много-устремляем! А если так[31], то и «там» — то же!

«Подобие лиц их, — продолжает Иезекииль, — лицо человека и лицо льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лицо тельца у всех четырех и лицо орла у всех четырех».

Эти самые лица — и в Апокалипсисе Иоанна. Апокалипсис и Иезекииль — одно; «того же духа, той же цели». Апокалипсис — совершенно особая новозаветная книга, уже не от слова, но от плоти; посему она вся и есть в видениях, фигурах, картинах.

«И лица их, и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их.

И шли они, каждое в ту сторону, которая перед лицом его; куда дух хотел идти, туда и шли; во время шествия своего не оборачивались».

Непреклонность, неуклонность — суть небес и сильного на земле!

«И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад»...

Поразительно: пылание и святость — суть небес! В самом деле, и лампада ведь что такое, как не сочетание огня и кроткой оливы!

...«Огонь ходил между животными, и сияние от огня и молнии исходило из огня. И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния».

Теперь будет наименее понятная и самая поразительная часть видения, по имени которой оно и названо «Меркаба», «Колесница»:

«И смотрел я на животных, и вот на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колес и устроение их, как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по виду их, и по устроению их казалось, будто колесо находится в колесе.

Когда они (колеса? по-видимому — конечно!) шли, то шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались.

А ободья их — высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз».

Вводится разум, смысл, видение в странное сочетание «лиц» и «колес».

«И когда шли животные, шли и колеса подле (них); а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса.

Куда дух хотел идти, туда шли и они; куда бы ни пошел дух, и колеса поднимались наравне с ним: ибо дух животных — в колесах!

Когда шли те, шли и они; и когда те стояли, стояли и они; и когда те поднимались от земли, тогда наравне с ними поднимались и колеса: ибо дух животных был в колесах.

Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла[32], простертого сверху над головами их.

А под сводом простирались крылья их прямо одно к другому, и у каждого были два крыла, которые покрывали их, у каждого два крыла покрывали тела их.

И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего, сильный шум, как бы шум в воинском стане, (а) когда они останавливались, опускали крылья свои. И голос был со свода, который над головами их; когда они останавливались, тогда опускали крылья свои!

А над сводом, который над головами их, — подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем.

И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг; от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг его.

В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя, такой вид имело это сияние кругом.

Таково было видение подобия Славы Господней[33]. Увидев это, я пал налицо свое, и слышал глас Глаголющего, и Он сказал мне: сын человеческий! стань на ноги твои и Я буду говорить с тобою» (гл. I и из главы II, ст. 1).

Лица сидящего на престоле — не упомянуто; только — «вид огня — внутри Его; и от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы огонь, и сияние вокруг его».

Видение повторяется с небольшим оттенком и добавлением в главе X (т.е. у Иезекииля же). Так как Апокалипсис и Иезекииль одни только говорят прямо о Боге, Недрах Небесных, т.е. это редчайший, исключительнейший глагол св. Писания, то мы приведем и второй краткий отрывок:

«И видел я, и вот на своде, который над главами херувимов, как бы камень сапфир, как бы нечто похожее на престол видимо было над ними.

И говорил Он человеку, одетому в льняную одежду, и сказал: войди между колесами под херувимов, и возьми полные пригоршни горящих угольев между херувимами, и брось на город; и он вошел, и я это видел.

Херувимы же стояли по правую сторону Дома (Господня), когда вошел тот человек, и облако наполнило внутренний двор (NB: храма Господня).

И поднялась Слава Господня с херувима к порогу Дома, и Дом наполнился облаком, — двор наполнился сиянием Славы Господа. И шум от крыльев херувимов слышен был даже на внешнем дворе, как бы глас Бога всемогущего, когда Он говорит.

И тогда Он дал повеление человеку, одетому в льняную одежду, сказав: возьми огня между колесами, между херувимами; и когда он вошел, и стал у колеса, тогда из среды херувимов один херувим простер руку свою к огню, который между херувимами, и взял, и дал в пригоршни одетому в льняную одежду. Он взял и вышел.

И видно было у херувимов подобие рук человеческих под крыльями их. И видел я, и вот четыре колеса подле херувимов, по одному колесу подле каждого херувима, и колеса по виду как бы из камня топаза. И по виду все четыре сходны, как будто бы колесо находилось в колесе.

Когда шли они, то шли на четыре свои стороны; во время шествия своего не оборачивались, но к тому месту, куда обращена была голова, и они туда шли: во время шествия своего не оборачивались. И все тело их, и спина их, и руки их, и крылья их, и колеса кругом были полны очей, все четыре колеса их.

К колесам сим, как я услышал, было сказано: галгал (NB: «вихрь»).

И у каждого из животных четыре лица: первое лицо — лицо херувимово[34], второе лицо — лицо человеческое, третье лицо — львиное и четвертое лицо — орлиное.

Херувимы поднялись. Это были те же животные, которые видел я при реке Ховаре.

И когда шли херувимы, тогда шли подле них и колеса; и когда херувимы поднимали крылья свои, чтобы подняться от земли, и колеса не отделялись, но были при них. Когда те стояли, стояли и они; когда те поднимались, поднимались и они; ибо в них — дух животных.

И отошла Слава Господня от порога Дома, и стала над херувимами. И подняли херувимы крылья свои, и поднялись, в глазах моих, от земли; когда они уходили, то и колеса подле них; и стали у входа в восточные врата Дома Господня, и Слава Бога Израилева вверху над ними. Это были те же животные, которые видел я в подножии Бога Израилева при реке Ховаре. И я узнал, что это херувимы».

Во всяком случае, это до такой степени не похоже на обычные у нас изображения «царства Небесного» (старец в облаках, или — старец на престоле среди сияния), что не может быть сомнения о том, что собственно мы, европейцы, всегда рисуем не как Израилю открылся Бог-Недро, но как приблизительно греки рисовали Бога-Внешность («помавающий бровями»). У нас — эллинские представления; перед семитическими же мы просто затрепетали бы! Между тем истина, конечно, у них, — истина, которая бросила бы нас в холод и жар. «Так мы представляем скорее — демонов, в огне, пылающими; а они находят там своего Бога». «Огонь и очи, и угли, и колеса, и звери, и лампады в молниеносном движении, в страшном разбегании, то поднятия, то опускания, и затеняемые крыла- ми — чудовищно! непредставимо! невозможно! реально! свято!»[35]

Вот невольные восклицания арийца, которые мы попытались выразить. Отсюда восклицания ученых: «Нет никакой логики в Меркаба («Колеснице») и всей вообще Кабале». Но что Кабала не есть инородная и внешняя для Библии книга, видно из того, что таинственнейший (и канонический) пророк Ветхого Завета прямо с нее, собственно, начинает свое пророчество, говорит, что он видел тему «Кабалы», нарекает эту тему Существом Божиим, откуда глас он услышал и повиновался этому гласу в пророчествах своих, которые обязательны и священны для нас, христиан. Но вот на что еще надо обратить внимание: в «Исходе», при описании синайского законодательства и первых, важнейших служений в Скинии, говорится о «славе Божией, поднявшейся над нею», об «облаке и огне», о «гласе Божием» оттуда, в таких терминах, что невозможно сомневаться, что и Моисей говорит в этом Пятикнижии, собственно, частями «Меркаба», «Колесницы», например:

«И так закончил Моисей дело (построения Скинии). И покрыло облако Скинию собрания, и Слава Господня наполнила Скинию. И не мог Моисей войти в Скинию собрания, потому что осенило ее облако и Слава Господня наполнила Скинию».

«Когда поднималось облако от Скинии — тогда отправлялись в путь сыны Израилевы во все путешествие свое. Если же не поднималось облако; то и они не отправлялись в путь, доколе оно не поднималось.

Ибо облако Господне стояло над Скиниею днем, и огонь был ночью в ней перед глазами всего дома Израилева, во все путешествие их» (Исход, гл. 40, ст. 34—38).

Заметим, что «слава Господня» здесь употреблено не в смысле «прославляемый Господь» (пассивное отношение) и не как сумма слов, славящих Господа; но как Красота Господня и могущество, «пар и огнь от ноздрей Его» (говорится иногда в Библии), вообще Его световое, и вероятно, благоухающее окружение.

Еще пример:

«И сказал Господь Моисею: то, о чем ты просишь — Я сделаю; потому — что ты приобрел благоволение в очах Моих, и Я знаю тебя по имени[36]. Моисей же сказал: Покажи мне Славу Твою».

«И сказал Господь Моисею: Я проведу перед тобою Славу Мою, и провозглашу имя Иеговы перед тобою; и, кого помиловать — помилую, кого пожалеть — пожалею». — И потом сказал Он: «лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых». И сказал еще: «вот место у Меня: стань на этой скале. Когда же будет проходить Слава Моя, Я поставлю тебя в расщелине скалы, и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо тебе».

Вслед за этим Бог дает Моисею вторые скрижали завета (взамен первых, разбитых Моисеем):

«И вытесал Моисей две скрижали каменные, подобные прежним, и, встав рано поутру, взошел на гору Синай, как повелел ему Господь; и взял в руки свои две скрижали каменные. И сошел Господь в облаке, и остановился там близ него и провозгласил имя Иеговы. И прошел Господь перед лицом его и возгласил: «Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый, и истинный, сохраняющий милость в тысячу родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях, и в детях детей до третьего и четвертого рода».

«Моисей тотчас пал на лицо и поклонился Богу» (Исход, главы 33 и 34).

Невозможно отрицать, что здесь, перед лицом Моисея, проходят клоки как бы видений Иезекииля; а об этих видениях в свою очередь мы знаем, что они суть часть «Колесницы» Кабалы, и самое время ее появления учеными гебраистами определяется («не позднее Иезекииля») на основании этой вкрапленности «колес» ее в пророчество совершенно канонических для нас, священных книг. Оброним последнюю заметку и о восклицании Елисея, при взятии Илии на небо: «кони — Израилевы, и колесница Его (=Божия, как в видении у Иезекииля).