«Крылатый романс» в боях за Родину
Да, так вышло, что во время Великой Отечественной войны уголовная песня о наркоманке стала фронтовой. Правда, сам автор к этому никаких усилий не прилагал — хотя, как мы уже писали, Алымов в январе 1942 года был зачислен в кадры ГПУ ВМФ и вскоре направлен на Черноморский флот, в самое пекло боёв. Сергей Яковлевич писал стихи, газетные материалы. Любопытно, что в его поэтических произведениях порою находят отзвук эстетские мотивы Серебряного века:
Сплошь руины,
В дырах стены,
Но светла морская даль,
И цветет морскою пеной
Бело-розовый миндаль.
Но всё же основная тема Алымова — героизм моряков:
Море побед — колыбель смельчаков,
Славное Черное море.
Здесь Севастополь — любовь моряков
Высится в синем просторе.
Алымовские строки помогали бойцам сохранять и укреплять силу духа, за что поэту — земной поклон. А вскоре происходит событие, которое непосредственно возвращает нас к теме Беломорканала. 19 июля 1942 года Сергея Яковлевича отзывают в Москву, а в конце апреля 1943-го он получает от Главпура ВМФ назначение — уже на Северный флот. Дорога к Мурманску пролегает недалеко от тех мест, где поэт когда-то отбывал срок по «шпионской» статье. Вот он проезжает станцию Вирма, что под Беломорском, бывшей Сорокой: «От Вирмы дорога идет коридором, прорубленным в монолитном граните — серо-розовом, так знакомом по Белморстрою. Вообще эти места и природа вызывают целый поток полузабытых воспоминаний — годы 30—32-й вновь ожили во всей свежести… Сорока—Беломорск, где на шлюзе состоялась историческая встреча североморцев с т. Сталиным, Кировым, Ворошиловым. Слева голубая лента канала и шлюз. Справа синева Белого моря. Здравствуй, Б.Б. канал, здравствуй, Белое море!.. Трогаемся, переезжаем ББВП! Как много в слове этом для сердца беломорского слилось!.. Стоим. Полночь, в 5.30 трогаемся. Темнеет. Беломорский персиковый закат над темной землей (сколько их было видено мной в Карелии!!!)».
Потрясающее настроение у бывшего гулаговского узника, который оказался в местах своего заключения!
Но вернемся к романсу. Как же помогали советским бойцам «марафетные страдания»? Ну, то, что пели их и в лагерях военной поры, и на воле в соответствующих компаниях, — сомнений нет. Например, в автобиографической повести А. Морозова «Девять ступеней в небытие» есть эпизод, который относится к 1942 году. Автор пишет:
«Всё хорошее — по лагерным меркам, разумеется, хорошее — когда-то должно кончаться. Я стал суеверным. Какой-то тип надрывался вверху, чуть не над моей головой:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело…
Кокаина серебряной пылью
Всю головушку мне замело…
И я втискивался лицом в набитый опилками матрас, впивался ногтями в его грязную пыльную ткань, пытаясь сдержать неудержимые приступы рыданий».
Как мы видим, романс продолжил своё шествие и в мужском варианте. Но неужели то же самое пели и бойцы на фронте?! Какой кокаин, какие крылья? Впрочем, блатное пополнение, которое после Сталинградской битвы стало понемногу вливаться в ряды штрафных подразделений, в самом деле принесло на фронт свой фольклор. Есть свидетельства того, что «кокаиновый романс» исполнялся и на передовой. Можно назвать хотя бы повесть Владимира Санина «Когда я был мальчишкой», где автор вспоминает: «Я встречал на фронте ребят, бывших когда-то уголовниками: они частично сохранили свой жаргон, блатные ухватки, любили петь “перебиты, поломаны крылья, тихой болью всю душу свело”… но в большинстве своем снова стали людьми».
Однако куда замечательнее другое. Песня о перебитых крыльях пришлась по душе и «сталинским соколам» — военным лётчикам! Конечно, они творчески переработали первоисточник и создали оригинальный текст. О том, что песня была в авиации популярна, свидетельствует то, что ветераны войны упоминают о ней не единожды.
Обратимся к воспоминаниям Николая Бондаренко — бывшего лётчика-фронтовика, совершившего в годы Великой Отечественной 179 боевых вылетов, из них 129 в тыл врага с разведывательной целью. Вот отрывок из его книги «В воздухе — испытатели»:
«Светила луна. В небе послышался рокот пролетающих У-2. Один за другим они шли на боевое задание. Тяжело было сознавать, что ты не в воздухе, а на земле, что твоя машина разбита. Невольно вспомнилась старая песенка, переделанная нашими летчиками:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело,
И зенитными пулями в небе
Все дороги мои замело.
Я хожу и лечу, спотыкаясь,
И не знаю, куда упаду,
Ах, зачем моя юность такая,
Кто накликал мне эту судьбу?
Но взметнутся могучие крылья,
И за всё отомщу я врагу:
И за юность свою боевую,
И за горькую нашу судьбу.
— Брось, Николай, не тереби душу! — поморщился Шурик, когда я вполголоса пропел эту песню».
А бывший фронтовой лётчик Николай Шмелёв в мемуарах «С малых высот» рассказывает об «идеологических баталиях» вокруг авиационной версии уголовного романса:
«Пётр Михайлович Хрипков закурил и тихо, с серьезным видом запел первый куплет одной нашей фронтовой песенки:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью всю душу свело.
И зенитными пулями в небе
Все дороги мои замело…
— Ты вот скажи, зачем поёшь ерундовые песни, — проговорил Пьецух.
— Какие-такие “ерундовые песни”?
— Не идейные.
— Ничего подобного! У нас, на фронте, все песни были идейные. Это начало такое… А вот послушай третий куплет:
Но взметнутся могучие крылья,
И за всё отомщу я врагу,
И за юность мою боевую,
И за горькую нашу судьбу! —
продекламировал Хрипков с жаром и спросил:
— Ну, как?
— Ничего. Ничего хорошего… — сказал Пьецух.
— Ну, это ты мне брось. Значит, ты на фронте не был…»
Вот так причудливо сложилась судьба «кокаинового романса» Сергея Алымова. Его автор фронтовую судьбу связал с морем, а «Крылья», как им и положено, взметнулись в небеса…