Как перековали «китайского шпиона»

В конце сентября Сергея Яковлевича отправили на «повышение» в Белбалтлаг, где шло строительство Беломорканала. Его ждал посёлок Медвежья Гора — «лагерная столица». Поэт-песенник попал в КВО — культурно-воспитательный отдел Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР. Карельский литератор К. Гнетнев, написавший одну из самых интересных биографий Алымова «Соловей Беломорканала», рассказывает: «Сергей Яковлевич много ездил, многих на стройке знал и сам был привечаем. Начальству, вероятно, льстило знакомство с довольно известным в стране литератором, а заключённых привлекал неподдельный интерес писателя к их судьбам. В фонде Алымова множество разнокалиберных листков, исписанных непривычной к перу и не обременённой грамотой рукой. Это автобиографии, характеристики и письма заключённых».

На Беломорстрое Алымов становится первым редактором лагерной газеты «Перековка», пишет заметки и стихи, посвящённые строительству ББК, перекладывая в рифмованные строфы ударные сводки с разных участков. Набрасывает поэму «Беломорстрой», составляет словарь блатного жаргона, собирает статьи инженеров, инструкции по зачёту рабочих дней, сведения о выработке бригад… Есть свидетельства того, что Сергей Яковлевич собирался писать повесть о лагере.

А 14 ноября 1932 года Алымов подал рапорт начальнику Белбалтлага Лазарю Когану и предложил создать сборник литературных произведений о строительстве канала — тем более в лагере имелась своя типография. Сборник «Моря соединим! Стихи и песни на Беломорстрое» (издание КВО Беломорско-Балтийского лагеря ОГПУ) с милостивого согласия Когана появился в том же году, то есть двумя годами ранее знаменитого сборника о Беломорканале, в создании которого приняли участие лучшие литераторы СССР. Пока же вместо маститых «акул пера» славили великую стройку заключённые: «На Беломорстрое… привечали всякого, у кого обнаруживался хотя бы мало-мальский литературный талант… Для работы в культурно-воспитательном отделе и его подразделениях на местах (КВЧ) были привлечены десятки самодеятельных поэтов-заключённых. За два неполных года строительства наиболее известными стали бывший театральный режиссер Игорь Терентьев, бывшая проститутка Леля Фураева, уголовник-“бытовик” Лаврушин, Сергей Кремков, а также другие з/к з/к — Карелин, Карюкин, Смиренский, Дмитриев, Дорофеев…»

К сожалению, автор биографии Алымова причислил к «самодеятельным поэтам» фигуру куда более крупную и значимую для Серебряного века, нежели сам Сергей Яковлевич. Я имею в виду Владимира Смиренского, завсегдатая дореволюционных петербургских салонов, друга Александра Грина, знакомого Николая Гумилёва, Алексея Ремизова и многих других известных литераторов, личного секретаря Фёдора Сологуба (Сологуб считал его одним из самых талантливых молодых поэтов). Алымов и Смиренский были близки по своим художественным пристрастиям: в 1920-е годы Смиренский пытался возродить в Питере эгофутуризм вместе с братом Борисом и стихотворцем Константином Олимповым (стоявшим у истоков эгофутуризма рядом с Игорем Северяниным). Так появилось «Кольцо поэтов имени Константина Фофанова». Группу в 1922 году прикрыла петроградская ЧК. Однако новоявленные эгофутуристы не угомонились, и в 1930 году ОГПУ возбудило уголовное дело против «части богемствующих артистов города Ленинграда». Владимир Смиренский получил пять лет лишения свободы и был отправлен на Беломорканал, затем уже на ББК в феврале 1931-го схлопотал ещё десять лет… Что неудивительно, поскольку поэт оказался инженером, а столь ценные кадры советское руководство из лагерей просто так не выпускало.

Знакомство Алымова и Смиренского — даже не предположение, а реальный факт, учитывая совместный сборник 1932 года. Но далее знакомства дело, видимо, не пошло. Сергей Яковлевич ничем не мог помочь собрату, за исключением разве что включения его стихов в поэтическую книжку. Освободившись с Беломорканала, Смиренский затем после войны попал опять же в качестве зэка на Волго-Дон («надолго вон», как горько шутили зэки), где и остался. Позже Владимир Викторович осел в Волгодонске, вёл поэтическую студию и умер в 1977 году. Его ученики пронесли гроб по центральной улице города, несмотря на запрет властей.

Судьба Алымова сложилась иначе. Он продолжал строчить жизнерадостные стишки типа:

Битва наша смелая,

Темпов не сдадим,

Балтийское и Белое

Моря соединим!

Сергей Яковлевич быстро становится фигурой номер один в культурно-воспитательном отделе Беломорстроя. Его имя пользовалось известностью и у начальства, и среди простых лагерников. Вновь обратимся к Гнетневу, который пишет: «Я видел его фотографию, вероятно, лета 1932 года. Ничего в нем нет от заключённого: длинное кожаное пальто, хромовые сапоги, стальной взгляд под козырьком кепки… Замени кепку на фуражку со звездой, и вот он перед тобой — настоящий чекист».

Ничего не напоминает?

Канает Колька в кожаном реглане,

В лепне военной, яркий блеск сапог…

Новый этап в творчестве Сергея Алымова начался в 1933 году. Заключённого включают в многочисленную группу советских писателей, которые должны написать книгу о строительстве Беломорско-Балтийского канала. Поручение о создании такой монографии дал Центральный исполнительный комитет Союза ССР в постановлении от 4 августа 1933 года. Ответственность за работу была возложена на ОГПУ СССР.

Вообще-то первоначально имелся в виду сборник инженерных статей, призванный показать передовые конструктивные решения, доселе неизвестные мировой гидротехнической практике. Статьи для сборника уже написали инженеры Плавинский, Творогов, Садиков и другие. Но по ходу дела ОГПУ поменяло инженеров-технарей на «инженеров человеческих душ», решив, что публицистика важнее винтиков и шпунтиков. Для создания литературно-идеологической саги было отобрано 120 лучших писателей страны, затем 22–23 августа 1933 года их привезли в Медвежью Гору, прокатили по трассе канала, где литераторы могли осмотреться, пообщаться с людьми, в том числе заключёнными каналоармейцами, расспросить их о работе и быте.

Затем были отобраны произведения 36 писателей и из них уже скроен знаменитый сборник «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931–1934 гг.». Фамилия Алымова стоит в перечне третьей после Леопольда Авербаха и Бориса Агапова (авторы располагались по алфавиту). Харбинский эгофутурист, он же краснознамённый песенник соседствует с Евгением Габриловичем, Максимом Горьким, Михаилом Зощенко, Всеволодом Ивановым, Верой Инбер, Львом Славиным, Алексеем Толстым, Виктором Шкловским и другими известными литераторами.

Конечно, это был успех, это была популярность, это было формальное «прощение» Алымова властью (хотя неизвестно за что). И надо же — как раз в это время несчастного, сломленного поэта прорывает! Немецкий исследователь Иоахим Клейн в работе «Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время» приводит рассказ молодого писателя из рабочей среды — Александра Авдеенко, побывавшего на Беломорстрое, но не допущенного к созданию книги. Во время одной из бесед летописцы ББК неожиданно узнали среди каналоармейцев своего собрата — поэта Сергея Алымова: «Посреди разговора с бывшими коллегами он чувствует себя не в состоянии выдержать свою роль и разражается рыданиями. Вездесущий начальник лагеря Фирин и тут оказывается рядом. Один из присутствующих литераторов просит его походатайствовать о сокращении срока заключения Алымова. Ответ звучит так: “Уже скостили. Скоро Алымов вернётся в Москву”. Алымова действительно освободили и даже предоставили ему возможность участвовать в создании истории строительства канала».