«Канает Колька в кожаном реглане»

Теперь обратимся непосредственно к нашему герою — Кольке-Ширмачу. Вспомним, каким он предстаёт перед нами «зорькою бубновой» (то есть алой, по цвету карточной масти):

Канает Колька в кожаном реглане,

В лепне военной, яркий блеск сапог…

Прежде чем «пощупать» Колькину одежду, скажем несколько слов по поводу моды первых советских десятилетий. Отношение к одежде в 20—30-е годы прошлого столетия было выражением вкусов и пристрастий не личных, а классовых. Мода стала ареной политической борьбы. Особый размах бои на поле «модной» брани приобрели в конце 1924 — начале 1925 года, в момент стабилизации нэпа. Как знамя в этой битве советские властители подняли лозунг Ленина о том, что самый решительный бой за социализм — это бой «с мелкобуржуазной стихией у себя дома». Появился даже особый термин — «онэпивание». Оно выражалось и в подражании буржуазной моде. Член президиума Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Арон Сольц, выступая в 1925 году перед слушателями Коммунистического университета имени Свердлова, говорил: «Если внешний облик члена партии говорит о полном отрыве от трудовой жизни, то это должно быть некрасивым, это должно вызвать такое отношение, после которого член партии не захочет так одеваться и иметь такой внешний облик, который осуждается всеми трудящимися».

И это были не пустые слова. Они активно претворялись в жизнь. Так, в пристрастии к хорошей одежде, то есть в «буржуазных замашках», пытались обвинить Григория Зиновьева его соратники в ходе партийной дискуссии 1925–1926 годов. Ленинградских рабочих раздражало и то, что сын Зиновьева ходил в приличном костюме. Поэтому вполне понятно, что Сергей Миронович Киров, направленный на решительный бой с Зиновьевым и «новой оппозицией» в Ленинград в конце 1925 года, постарался «замаскироваться» и выглядеть как можно скромнее. По воспоминаниям рабочих завода имени Егорова, представитель ЦК ВКП(б) «был в осеннем пальто, в тёплой чёрной кепке и выглядел настолько заурядно и просто, что егоровцы даже говорили, что многие рабочие представительнее его по внешности».

В 1928 году для комсомольцев была введена так называемая «юнгштурмовская форма» — копирование формы немецких пролетарских молодёжных организаций. Слово «юнгштурм» можно перевести примерно как «юные буревестники». Введение юнгштурмовок было попыткой активного наступления на нэпманскую моду — дорогие роскошные наряды новых буржуа. «Комсомольская правда» писала: «Образец формы предлагаем московский (гимнастерка с откладным широким воротником, с двумя карманами по бокам и с двумя карманами на груди, брюки полугалифе, чулки, ремень и портупея)». ЦК ВЛКСМ считал, что форма юнгштурма позволит «воспитать чувство ответственности у комсомольца за свое пребывание в комсомоле, примерность поведения у станка, на улице, дома».

Власть в обстановке повального дефицита пытается возродить моду на аскетизм. Пример подаёт сам «отец народов»: сапоги, «сталинка» — что-то среднее между гимнастеркой и френчем, скромный картуз… Такая полувоенная форма стала отличительной особенностью партийно-советской номенклатуры первой пятилетки.

То же самое мы видим и в одеянии Ширмача. «Лепня» на уголовном жаргоне означает костюм, «лепень» — пиджак, «лепешок» — жилет. Слово происходит от старославянского «лепый» — красивый, «лепота» — красота (ударение именно на первом слоге, а не на последнем, где ставил его Иван Грозный в исполнении Юрия Яковлева). То есть «военная лепня» — это костюм военного (или полувоенного) образца. Картину дополняет, конечно же, «кожаный реглан». Реглан — платье, пальто, плащ, куртка, скроенные так, что рукава составляют с плечом одно целое. Как описывал одного из персонажей Юрий Герман в повести «Дорогой мой человек»: «На нём был коричневый, великолепной кожи реглан, за плечами — рюкзак, на боку — “вальтер”». Кожаный плащ-реглан считался отличительной чертой военного человека, неким особым шиком. Правда, кожаные пальто и плащи в сухопутных войсках Страны Советов не выдавались как штатное обмундирование, но их ношение разрешалось — для старших офицеров. Поэтому военные кожаные регланы 30-х годов встречались самого разного покроя. Обязательным было лишь присутствие на них петлиц с соответствующими знаками различия. Штатские начальники, естественно, носили регланы без петлиц.

Так что Колька экипирован строго по моде тогдашних номенклатурных работников. А это значит, он действительно вырос «героем трассы в пламени труда», то есть стал каким-то начальником (пусть и небольшим).

У куплета про Колькину «амуницию» существует вариант:

Выходит Колька в кожаном реглане,

В фартовых шкарах, в жёлтых лопарях,

В руках он держит разные бумаги,

И вот они с Марусей говорят.

Здесь «шкары» — брюки, «лопари» — сапоги, ботинки. Интересно сравнить этот вариант с другой популярной песней тех лет:

Я Сеньку встретила на клубной вечериночке,

Картина шла тогда в кино «Багдадский вор»,

Оксфорд сиреневый и жёлтые ботиночки

Зажгли в душе моей негаснущий костёр.

Жёлтый цвет обуви был очень моден в конце 20-х — начале 30-х годов. А «оксфорд» (узкие, укороченные по щиколотку «стильные» брюки) — «шкары» вполне «фартовые», т. е. модного покроя и из хорошей ткани. Но на ББК Колька носил, конечно, не «оксфорд», а, скорее всего, брюки-галифе.