Стихи о Горе-Злосчастье и бесконечном счастье быть меченной Божьей рукой

Стихи о Горе-Злосчастье и бесконечном счастье быть меченной Божьей рукой

…to breathe in all-fire glances.

„The wreck of the Deutschland"

G. M. Hopkins

1

Ночью случился пожар.

В комнате весело огонь трещал.

Очнулась — в три роста огонь.

Будто мышь на лопате

Бросили в печь.

Беги, спасайся.

Юркнула душа за дверь,

Да и тело к себе подтащила.

II

Черною сажей помазали лоб,

Благословили на время военное,

Весело плакал Бог

В чреве дождя весеннего.

Иов не сам говорил,

Горе его говорило

Горе Богу под стать,

С горем у них союз.

Может с Ним говорить.

Все любимое отнял,

Да и нужное все забрал.

Горько смеялся Бог

И шутя крест на лбу

Пальцем в саже

Чертил, стирал. Рисовал.

Входит Бог

В горелую комнату

Запах гари ему

Ладана слаще и мирра.

III. Чем была и чем стала

1

Была римской поэтессой,

Китайской Лисой,

Эстонским каким-то поэтом,

Безумной монахиней,

Пустотою, выдохом ночи,

Чьей-то возлюбленной, чьим-то другом.

А теперь я сделалась головней,

Говорящей

И танцующей на хвосте,

Как змея.

2

Безучастной, бестрепетной,

Милости прося, пугая лепетом,

Нишею, вырубленной в воздухе,

Что-то в ней спрячут?

Разбойники — что-то спрячут,

Сокровище принесут,

В пустыне ночной припрячут.

Века, уж века не плачу.

Сироткой седой, дряхлым львенком —

Крошкой, Йовенком-крошкой

В Иове большом как в матрешке,

О сколько же нас в нем!

От века мы говорили в нем,

Терзали болью своей как огнем,

Мы бока ему прогрызем.

Предвечный Иов горит во тьме костром

И черными языками пламени мы —

Полыхаем в нем.

IV

Итак — за мною шла беда,

На пятки наступала

И птица, пролетая вкось,

Меня почти не замечала,

А видела меня как тень,

Поводыря медведя,

Который как Эдип бредет,

В плечо вцепясь мне, бредит.

И видит птица как слепец

В косматую густеет тучу —

Вдруг закачается, падет

В падучей неминучей.

V

Всего я лишилась:

Любимых книг, фотографий

Поры счастливой,

Даже родинку со лба

Обронила,

Стала сама черной меткой,

Отметиной

В белом мраке заметной,

На округлом лбу

Тоски

По утешном слове,

Чудесней выщебетанного птицей,

Потешном, утешном для Бога,

Щекотном.

VI. Морзянка

Ты говоришь: за все благодари,

все к лучшему, —

но лицемер последний

за гибель существа любимого

и муки — благодарить не сможет.

Вослед Иову, подобно Иакову,

Да и всякому,

Кто с ангелом

В ночи боролся,

Известно,

Что измученное сердце,

Притянутое к бездне,

Трепещет и передает морзянкой

Всю нашу боль не нашими словами,

И только херувимы их поймут.

И стон отчаянья, невыносимой боли

Преображаются в неизреченной глубине,

В молчание любви земной юдоли

К молчанию живому в нас и вне.

VII

Меж дождинок — что князь Цицианов

Проберусь — не заденут меня,

И смерть, как француз деловитый и пьяный,

Не всем подмигнет, казня

Будто знает он что-то хорошее, знает

И радуется не зря.

Пусть Земля, будто яблоко падшее

Темное, липкое насквозь,

Валится в бездну — и натыкается

На хрустально-смертельную ось

VIII

Огонь идет — и свитки все свиваются,

Свисают струпья и дрожит зола

Хоть твоя суть и ледяна и зла.

Сжигай мой дом, мне это втайне нравится

Пускай сгорели книги, фото, карты,

Как жаль, что не сгорела я сама —

О черное барокко в сердце марта!

О пламя, бьющее из моего окна!