3. Партии и политическое саморазвитие

3. Партии и политическое саморазвитие

Присутствие партий, отстаивающих те или иные интересы длительного действия, несомненно на любом отрезке российской истории. Деятельность этих партий определяла развитие страны, но, как и национальная история России вообще, партийная история России пока не написана. Переступить давно заданные рамки отечественные исследователи пока не решились.

Автор «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьев констатирует, что к моменту прихода к власти Петра I русское общество было уже длительное время расколото между тремя партиями: партией старообрядцев, партией западников-реформаторов («Софьиной партией») и старомосковской партией. Последняя, во главе с патриархом Иоакимом, стремилась законсервировать официальное православие и московскую, к этому времени уже вполне имперскую, традицию, надежно отгородиться от любых внешних влияний.

В. Л. Махнач ясно видит четвертую партию, партию этатистов, т. е. проводников идеи бюрократического государства во главе с Нарышкиными. «Видимо, изначально они не были западниками, но стали ими в силу этатистского мышления, в силу того, что именно Запад предлагал образцы бюрократического правления», совершенно несвойственные России, утверждает историк. Несвойственные, и потому еще более соблазнительные. Тирания Петра (его мать Наталья была урожденная Нарышкина) не была классической тиранией, продолжает Махнач, «ибо исходила не из эгоистической тиранической воли, а из примата государства».

Носители политических идей всегда ищут и находят сторонников, склоняют общество к тому или иному образу действий. Особенно легко активность партий прослеживается в России с 30-х гг. позапрошлого века – времени, когда общественная мысль начинает адекватно отражаться в литературе и журналах. Начиная с этой поры русские писатели и публицисты не дают нам ни малейшего повода усомниться в существовании в России нескольких партий – либеральной, консервативно-этатистской, монархической, сословно-элитарной, клерикальной и нигилистов.

Вызывающе осязаемо присутствие либералов. Иван Аксаков негодовал: «Целый сонм газет и журналов с самодовольной осанкой возглашает: «Мы – либеральная печать»». Чернышевский не упускал случая посмеяться в своих статьях над русскими либералами и печатно заявить, что ни он, ни вся «крайняя партия» не имеют с ними ничего общего. «Крайняя партия» Чернышевского – это те, кого советские историки стали величать «революционными демократами».

Либеральной в целом была и такая мощная общественная сила как земское движение, зародившееся в середине 1860-х гг. «Земцев» также постоянно называли партией.

Двумя выраженными партиями были, кроме того, западники и славянофилы. Славянофилы сами себя так не называли, они предпочитали название «Московская партия». Эта партия уже на излете своей популярности фактически залучила в свои ряды даже императора Александра III, в чем не оставляют сомнений ни его политические взгляды, ни художественные вкусы.

Характерен заголовок статьи знаменитого журналиста М. Н. Каткова из «Русского вестника» (№ 7, 1862) «К какой мы принадлежим партии?», характерен и такой отрывок из нее: «Вырвите с корнем монархическое начало… уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, и место его не останется пусто, оно будет занято бюрократами, демагогами, олигархией самого дурного свойства». Что-то слышится родное.

Что до России, уже в первой Государственной думе, избранной в феврале 1906 г., было представлено семь партий. Особой политической «отсталости» они не ощущали, так как по сравнению с подавляющим большинством политических партий мира, существовавших в то время, были моложе не на века, а на десятилетия или годы. А то и были их ровесниками. Уже в июне 1906 г. делегация российской Думы участвовала в работе Социалистической конференции Межпарламентского союза в Лондоне. Не наблюдалось у русских партий и страха перед «царизмом». Думцы, не защищенные тогда парламентской неприкосновенностью, вели себя смело, даже если и глупо (самый яркий пример – чудовищное по безответственности «Выборгское воззвание»).

Общее число партий в Российской империи к концу 1917 г. превышало три сотни. После большевистского переворота отдельные из них продержались на птичьих правах до середины 20-х гг. (наиболее известный пример – левые эсеры) и даже дольше (про самых ручных из анархистов, кажется, просто забыли до 1930-х гг., но потом вспомнили)[106], большинство скрылось в подполье, многие действовали в эмиграции. После вынужденного по известным причинам перерыва партии в России обильно возникают вновь начиная с конца 80-х.

Что же до устойчивой партийной системы, интересное мнение по этому поводу высказал некоторое время назад тогдашний представитель президента в Совете Федерации Александр Котенков (Газета, № 148, 21 августа 2006 г.). Такая система, сказал он, «сложится в России через несколько избирательных циклов, лет через шестнадцать, не раньше. Когда останется 10–12 реально действующих партий». Столь долгое время требуется для того, «чтобы все устаканилось, чтобы партии набрали силу и в центре, и в регионах». Совет Федерации, по мнению А. А. Котенкова, станет выборным, как и Дума, но едва ли раньше, чем произойдет дозревание партий. «Помню, как разрабатывался закон о реформе местного самоуправления (МСУ). Я был одним из разработчиков пакета законопроектов. Когда Борис Ельцин спросил меня, сколько надо времени, чтобы реформировать МСУ, я ответил: тридцать пять лет. Почему? Нужно изменить сознание людей. Должно уйти то поколение, которое считает, что государство – это власть. И прийти то, которое считает, что государство – это прежде всего человек, а органы власти – обслуживающий механизм». Ход мысли очень убедителен, но сроки, надеюсь, завышены. Достаточно вспомнить, как стремительно все менялось в России на протяжении двух последних десятилетий.