Глава одиннадцатая Конец губных целовальников

Глава одиннадцатая

Конец губных целовальников

1. Абсолютизм побеждает повсюду

Российские парламенты не смогли стать постоянным институтом. Плохо ли, хорошо ли, но судьба нашего парламентаризма на стыке XVII и XVIII вв. оказалась ближе к французскому, чем к английскому варианту. И в России, и во Франции упадок представительных органов стал следствием усиления регулирующего начала государства.

Это была пора победы абсолютизма практически на всем европейском континенте (исключая Польшу). Государство то в одном, то в другом конце Европы подминало под себя сословное представительство или упраздняло его вовсе. Французские Генеральные штаты были созваны последний раз в 1614 г., после чего о них, за ненадобностью, забывают на 175 лет. Ландтаги германских княжеств, с развитием в них неограниченной княжеской власти, утрачивают в XVII в. политические права, а в XVIII в. либо исчезают совсем, либо не играют никакой роли. Кортесы в Португалии созываются последний раз в 1698 г. (как и последний Земский собор). Шведский король Карл XI объявляет себя в 1680 г. самодержцем, а риксдаг – лишь своим «помощником». И так далее.

Русское государство во второй половине XVII в. экономически окрепло, усилился правительственный класс. Этому классу была не по душе деятельность Земских соборов, участники которых не раз указывали на его злоупотребления. Возможно, московскую верхушку настораживала растущая сила «Земли». Проводя, выражаясь сегодняшним языком, непопулярные реформы, власть стала опасаться приезда в Москву большого количества служилых и выборных. Появились авторитетные лица, враждебно настроенные против соборов, например патриарх Никон.

Менее всего можно было ждать созыва новых соборов от Петра I. В своей реформаторской деятельности, потребовавшей огромного напряжения сил всей страны, он не дерзнул опереться на соборы, явно не веря в их жертвенность. Парадоксально (или нет?), но к окончательному упразднению важнейшего русского демократического института привела «европеизация» России, начатая в конце XVII в. сперва царицей Софьей, а с 1694 г. – Петром I.

То, что демократии в это время не наблюдалось в остальной Европе, не служит утешением. Самобытная русская демократическая традиция надолго прервалась. При Петре I же произошло почти полное удушение низовой демократии – выборного местного самоуправления, о котором также следует сказать несколько слов.

Судебник 1497 г., запретивший судье вести процесс без участия присяжных («на суде… быть старосте и лучшим людям целовальникам», а «в которых волостях прежде старост и целовальников не было, в этих местах всюду теперь быть старостам и целовальникам»), делал обязательной для окраин практику, давно сложившуюся на основной территории. «Лучших людей», а это и есть присяжные заседатели, выбирала вся волость.

Историк русского права М. Ф. Владимирский-Буданов по документам дальних уездов и волостей, куда годами не назначались наместники, показывает, что и без них «управление шло», его осуществляли сотские и старосты. Население выбирало их согласно обычаям, восходившим ко временам старинной «верви». Такие обычаи рождаются из инстинкта социальной справедливости. Что же касается Избранной рады, она, ликвидируя кормления, упорядочивала и развивала механизмы, давно выработанные народной жизнью. В 1555–1556 гг. было отменено наместничье управление в общегосударственном масштабе. Наместников и волостелей почти повсеместно заменили выборные земские власти.

Вплоть до петровских преобразований власть в России (исключая верховную власть государя и власть воевод в городах с уездами) была выборной. Вертикаль власти, начиная от воеводы и вниз, была представлена уездными, волостными и посадскими самоуправляющимися органами. Вполне демократическая процедура была у сельского «мiра», а в городах существовали свои структуры средневекового гражданского общества – «сотни» и слободы («слобода», кстати, – вариант слова «свобода») с выборными старостами.

На выборных должностных лицах – земских (волостных) и губных старостах и целовальниках – лежали административные и судебные обязанности. Губа представляла собой судебный округ и включала 1–2 уезда. Губные старосты (именовались также «излюбленными старостами») избирались обычно на год, они расследовали серьезные уголовные преступления. Выборными были земские судьи («судейки» – фамилия художника Судейкина отсюда) с дьяками («кому у них всякие дела писати»), отвечавшими за правильное оформление дел. Земские власти ведали важнейшими для населения делами, включая землеотвод, межевание, сбор податей, поддержание порядка, разверстку общественных обязанностей и повинностей, борьбу с эпидемиями, клеймение лошадей, контроль за состоянием мер и весов и т. д., а также проведение выборов.

На этих выборах из местных дворян избирались старосты, а их помощники – целовальники – из местных крестьян и посадских людей. Выбирались также сотские и пятидесятские. Слово «целовальник» сегодня звучит забавно (особенно сочетание «губной целовальник»), но объясняется просто: вступая в эту выборную должность, человек приносил присягу, целуя крест.

Историк В. Л. Махнач проводит следующие параллели: «Если земский староста подобен испанскому алькальду, то губной староста подобен англосаксонскому шерифу… Власть [в допетровской России] имела под собой мощную демократическую базу. Это была не бюрократическая, а антибюрократическая система правления», поскольку бюрократия, представленная классической фигурой дьяка, «воспринималась всем населением, начиная с низов, не как власть, а как наемное чиновничество, исполняющее (пусть зачастую не без корысти для себя) волю власти – прежде всего выборной. Развитая система самоуправления существует вплоть до петровского переворота, и существует она на фоне чрезвычайно низкой бюрократизации на местах». Даже в таком крупном городе, как Нижний Новгород, весь «аппарат» городового воеводы состоял из дьяка с подьячим. О русской нелюбви к «крапивному семени» свидетельствует тот факт, что земских и городовых дьяков (в отличие от дьяков приказных) порой именовали дьячками и даже обзывали дьячишками – совсем как церковнослужителей без степени священства. Последнее порождает путаницу в головах современных читателей, в прежние века никакой путаницы быть не могло.

Земская реформа не везде была доведена до конца. Кое-где, особенно на юго-западных окраинах, приказные люди теснили выборных. Были и такие места, где кормления без перехода сменились жесткой властью воевод. Тем не менее на законодательном уровне права земств даже расширялись. В 1648–1649 гг. в ведение земских властей перешли подгородные земли, по тем или иным причинам изъятые у владельцев, а по Новоторговому уставу 1667 г. – судебные дела купцов, находящихся в длительных отлучках по торговым делам. На земства был возложен и сбор новых налогов, которые надлежало сдавать в приказы, минуя воевод, к большой досаде последних. Вместе с тем сохранившиеся наказы избирателей Земским соборам о том, чтобы вместо приказных людей сбором налогов занимались выборные целовальники, говорят о том, что борьба земских и приказных начал шла с переменным успехом.

В целом же по участию низового демократического элемента в местном самоуправлении допетровская Россия принципиально опережала Англию, где лишь реформы 1888 и 1894 гг. покончили с монополией аристократии в местном самоуправлении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.