3. А счастье было так возможно

3. А счастье было так возможно

После провала своей первой попытки (3–5 июля 1917 г.) захватить власть несколько десятков видных большевиков (Троцкий, Раскольников, Крыленко, Дыбенко, Антонов-Овсеенко, Каменев, Луначарский, Коллонтай и др.) оказались за решеткой, а Ленин с Зиновьевым спрятались в знаменитом шалаше. Если бы не злосчастный корниловский «мятеж», они бы прятались там, глядишь, до Учредительного собрания. Иногда можно прочесть, что почти два месяца о большевиках не было слышно, что их даже начали подзабывать. Конечно, хватало других событий: русская армия взяла Черновцы, немецкая – Ригу, открылся Поместный собор, царскую семью выслали в Тобольск и так далее, – но и большевики никуда не делись. Несмотря на бунт, РСДРП(б) не была запрещена и всего три недели спустя после своего «разгрома» провела очередной, 6-й съезд. На Выборгской стороне, в просторном зале частного общества, собралось около 250 делегатов. Максимум, чего они боялись, это разгона съезда, в связи с чем на четвертый день съезд перешел на «подпольный» режим работы – в рабочий клуб у Нарвской заставы. В этом «глубоком подполье» съезд заседал еще шесть дней. Это был удобный момент окончательно обезглавить партию, явно жившую на вражеские деньги (правда, Керенский, судя по всему, в это не верил) и движимую кровавым лозунгом о «перерастании империалистической войны в гражданскую». В руководство съезда входило несколько человек, находившихся в розыске в связи с событиями 3–5 июля, но главное – съезд утвердил курс на вооруженный захват власти. В воюющей стране!

Похоже, эсер Керенский не сделал того, что был обязан сделать, по простой причине: он боялся опорочить саму социалистическую идею. Большевики оставались для него братьями-социалистами, пусть и заблудшими, но такими же членами Интернационала, как эсеры. Планы же захвата ими власти еще могли показаться в те дни просто разговорами.

Они бы и остались разговорами, если бы Керенский не совершил, в страхе перед Корниловым, ряд новых ошибок.

27 августа он велел раздать («временно»!) 20 тыс. винтовок отрядам Красной гвардии, создававшимся на петроградских заводах. Естественно, получить оружие обратно нечего было и думать, и через короткое время оно было обращено против Временного правительства. Но главная ошибка была совершена 2 сентября, после «победы» над Корниловым: Троцкий, Раскольников и еще около 140 большевиков были выпущены на свободу (а кого-то выпустили еще в августе). Многие незлобивые политики, одержав небольшую – а им кажется, что решающую – победу, поступают одинаково: Скоропадский выпускает Петлюру, Батиста выпускает Кастро, Ельцин – путчистов (дважды), Керенский – целую команду большевиков. Для троих из четырех перечисленных дело кончилось печально.

Уже на следующий день не испытывавшие, в отличие от других партий, денежных трудностей большевики начали выпускать большим тиражом и под очередным новым названием свою газету «Рабочий путь». Хватало у них денег и на оплату пособий забастовщикам. Историки обязательно проведут когда-нибудь аудит ленинской партии 1917 г. Что представлял собой ее бюджет? Каков был приход и расход по статьям и дням? Где держали деньги: в банках или в «черном нале»? Кто был распорядителем? Кто подписывал банковские поручения? Сохранились ли они или их копии? Что же касается внешних (т. е. немецких) источников денег, бесконечный спор на эту тему можно считать законченным с появлением исследования Элизабет Хереш «Купленная революция» (русский перевод: М., 2004).

Окончательно перестав таиться, большевики в короткий срок обрушили на Петроград и фронты водопад листовок, газет и брошюр. Они делают все для развала воюющей армии и при этом перестают бояться чего бы то ни было, только храбрый Ленин еще месяц прячется в Финляндии.

Особенно странной кажется сегодня слепота Временного правительства в отношении самого грозного симптома надвигавшейся беды: сразу после отречения Николая II резко сократилось число солдат, подходивших к исповеди, об этом пишут многие мемуаристы. Сотни тысяч солдат восприняли «отставку» царя как освобождение их от воинской присяги, которую они принесли Богу, царю и Отечеству. Простые люди, особенно из крестьян, видели в присяге молитвенную клятву, нарушить которую означало попасть в ад. После 2 марта большинство из них сочло себя свободными от этой клятвы. Они ничего больше не были должны не только царю, но и Богу. А нередко даже и Отечеству. Солдаты, в чьих душах произошло крушение веры, дезертировали первыми. Дезертиры сыграли важнейшую роль в событиях 1917 г.

Падение императорской власти стало ударом не только для фронтовиков. Немыслимое событие потрясло нравственные устои миллионов людей и в тылу. Впрочем, потрясение у многих длилось недолго, они быстро начали требовать всё и сразу, у них, выражаясь сегодняшним языком, сразу «отказали тормоза». Для большевиков такие люди стали незаменимым тараном в деле сокрушения исторической России – гораздо более мощным и безотказным, чем «сознательные рабочие». Они – и выпущенные по щедрой амнистии Керенского уголовники.

Чтобы совладать с этой стихией, требовалась изворотливость, но ее-то у Временного правительства и не было. Оно, похоже, само поверило, что вот пройдут выборы, соберется Учредительное собрание, создадутся комитеты, подкомитеты, комиссии, будут решены процедурные вопросы, вопросы представительства, и вот тогда можно будет законным образом приступить к вопросу о земле, о федеративном устройстве, о сословиях и проч. Народу же следует благовоспитанно ждать. Министры не могли не понимать, что возглавляют революцию, а революции не происходят в рамках законов. Более того, Временное правительство уже приняло ряд решений из компетенции Учредительного собрания и будущего парламента – провозгласило республику, ликвидировало Синод, отделило церковь от государства, демократизировало местное управление, начало вводить новую орфографию, упразднило земских начальников, полицию заменило милицией, в армии приставило к офицерам комиссаров, учредило земельные комитеты, включило казенные, удельные и кабинетские земли в состав государственных и много чего еще. А коли так, что мешало объявить, что каждый защитник родины после победы получит, к примеру, сто десятин земли, а дезертиры и самозахватчики не получат ничего? Это можно было обещать с легким сердцем, ведь в Европейской России были огромные площади невозделанной земли.

Такая мера могла поднять дух солдат, почти сплошь деревенских парней, и переломить настроения села. В сентябре, сразу по окончании сельхозработ, там резко возросло число преступлений против собственности. Шли захваты помещичьих земель, порой со вторжением в усадьбы. На усмирение посылались казаки и команды георгиевских кавалеров (как заведомых людей чести). Весы истории колебались, и перевесить могла даже песчинка.

Весы колебались тогда не только в России. Но когда во Франции в конце 1917 г. события повернули к местному изданию большевизма (взбунтовались и подняли красные флаги более ста полков, а два корпуса даже двинулись на Париж), у страны нашелся спаситель, 76-летний премьер Жорж Клемансо. Расстрелами и заградотрядами он остановил развал фронта, отдал под суд министров-пораженцев, превентивно арестовал свыше тысячи человек по всей Франции, всех, кто теоретически мог возглавить красный бунт, и – о ужас! – заставил прессу прикусить язык. Керенский, увы, был не Клемансо.