Братья и сестры

Братья и сестры

Трудно сегодня управлять Россией: не совсем понятно, как избежать паники по случаю финансового кризиса. Россия постоянно на этот кризис настроена, сколько бы позитивно мыслящих клерков ни расплодилось в ее крупных городах. Однако дело не только в общем и совершенно справедливом ощущении, что мы все вместе давно уже заработали катаклизм — разрывом между бедными и богатыми, столицей и провинцией, трудом и зарплатой… Дело еще и в российской истории, которая всегда была предсказуемой, но никогда — особенно ровной и благостной. Мы адаптивны — что да, то да, — но изнанкой этой приспособляемости всегда была готовность к потрясениям и неуверенность в завтрашнем дне. Равно как и во вчерашнем, который вечно переписывается. Так что внушить России ощущение, что «все под контролем», никак невозможно.

Непонятно, как преодолеть панику. Неясно, как из режима пассивного ожидания катаклизма перевести людей в режим деятельного и бодрого «прорвемся». Как их — настроившихся на делание карьеры путем раболепия и накопление финансов путем имитации всякой деятельности — сделать инициативными, свободными и бесстрашными, готовыми вдобавок спасать не только себя и накопления, но и государство в случае чего.

Между тем в российской истории были случаи, когда это удавалось. Всего-то и достаточно было внушить населению, что оно — народ, что его не только пасут и по мере надобности используют, но и верят, будто от него нечто зависит. А для такой мобилизации — гораздо более серьезной, чем любые оргмеры по срочному преодолению кризиса, — только и достаточно дать людям чувство единства с Родиной. Ощущение, что ценности — не отдельно, а вот они, в нас; что мы и есть эти ценности, в общем. Для этого иногда нужно просто сказать: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои».

Думаю, что гениальность Сталина сильно преувеличена, и ни великим стратегом, ни сильным организатором, ни даже сверхловким интриганом-макиавеллистом он не был. Но в минуты серьезных вызовов умел находить точные слова — и люди понимали, что они вместе. Друг с другом и с ним. И если катастрофа действительно разразится — это коснется всех.

Вот этого-то преимущества, позволяющего быстро заменить панику здоровой злостью и азартом, у нынешней российской власти нет совсем. Во-первых, все мы отлично понимаем, что наши проблемы — не ее проблемы, и что в случае чего она обойдется и без чулка для сбережений, и без охраны. А во-вторых, горами лжи и лицемерия — бессмысленного, на ровном месте, — она так отгородила себя от страны, что ей не поверят, даже если она назовет подданных братьями, сестрами, родными детьми и коммунальными соседями. Зимой сорок первого, когда враг стоял под Москвой, в России не было столько лжи, как в августе этого года, когда другой враг бежал под Гори. Вырождаются, увы, не только наши противники. Нас самих тоже затрагивает этот процесс.

А когда все врозь и никто никому не верит, вместо веры в победу и готовности к испытаниям люди чувствуют только страх за личную шкуру — плюс сильное недоверие к тем, кто до этого довел. И уж, конечно, винить в своих бедах они будут не американскую ипотеку. Вот почему здоровые общества во дни кризисов сплачиваются, а больные раскалываются окончательно.

Люди ведь ностальгируют по Сталину не потому, что они такие уж закоренелые сталинисты: дураков нет. А потому, что было у них при Сталине одно незабытое чувство: он, конечно, и зверь, и циник, и кто хотите. Но он наш вождь, и тут одинаково значимы оба понятия: жестокое, почти дикарское «вождь» — и успокоительное «наш».

Нынешние лидеры России, слава богу, не вожди. Но и не наши, совсем не наши.

13 октября 2008 года 

№ 38(531), 13 октября 2008 года