Крест-бесогон
Крест-бесогон
Его любимая игрушка была— острый перочинный ножик. Отец наточил.
Чего ты ребенку точишь? — возмущалась мать.
В углу коммунальной комнаты ему разрешали вырезать игрушки. Он делал кукольный театр для живущих по соседству малышей...
Знаменитый ныне ювелир Юрий Анатольевич Федоров вспоминает детство.
Я думал, что художники — какие-то особые люди. И не мечтал попасть в их недостижимый и загадочный мир. Поступил «на ядерную физику». Потом ушел из института. Служил в псковской десантной дивизии. Во время службы вернулся вкус к учебе. Перерешал все задачи по математике. Восстановился на факультете, а по вечерам ходил уже в рисовальный класс Академии художеств.
Я рисовал гуашью человеческие пороки. Как будто хотел зафиксировать их, чтобы исторгнуть из себя. Устраивал такие выставки для студентов. Участковый приходил и закрывал их.
Итак, я получил образование физика. Работал в институте онкологии, занимался физиотерапией — обслуживал и налаживал ускорители. На двери был знак: «Осторожно, радиоактивность!», поэтому почти никто и не входил. Оставалось свободное время — брался за любимое дело. Резал по дереву.
Как-то увидел в музее мелкую пластику, подумал: и я могу сделать не хуже... Правда, тут же засомневался. Почувствовал: что за сила идет от этих изделий! Я испытывал трепет, ощущал сакральность вырезанных когда-то православными мастерами предметов. И действительно, когда попытался сделать «так же», оказалось, что мое «не работает», мертво.
Как просто могли выразиться старинные мастера! А к концу XVII века кресты, например, оказались уже перегружены деталями, их перестали понимать. Нельзя современным русским языком некоторые духовные понятия точно выразить. Так же и здесь.
Могу ли я — «не хуже»? Уже потом стало понятно, что такое гордыня. Когда смиряешься, тебя пропускают. А так — стукнулся, а дверь не открывается. Если работаешь просто руками, у тебя не получится. Сначала надо измениться самому, внутри. Кто получил, тот может и отдать.
В стране шла «перестройка». Кругом распад, разлад. Во время отпуска, чтобы заработать, нанимался строить на зоне.
В какой-то момент — появились уже постперестроечные богатеи — кто-то из них предлагал: мы построим тебе фабрику в Питере... Только твори.
Но едва ты соблазняешься и доверяешь кому-то решать твои проблемы, оказываешься на мели. Это я понял тогда точно.
Невозможно сразу взять и на заказ что-то настоящее сделать. (Это было под силу инокам, которые постоянно находились в молитвенном состоянии).[124] Однажды целых четыре года потребовалось, чтобы выполнить просьбу валаамских монахов. Значит, их молитвы дошли. Значит, работа потихонечку шла у меня внутри. Кстати, заказана была резная икона Преображения Господня. Крест — это путь, а цель — Преображение. А для католиков — крест — цель медитации... И все заканчивается стигматами. Но это так, к слову. Точно также рождался нательный крест для бойцов ВДВ. Пять лет прошло, прежде чем реализовалась задумка. И вот он готов, на нем несколько икон, в том числе — изображающая пророка Илию, покровителя десантников. А на обороте — первые буквы слов из славословия Кресту складываются в «ВДВ». В нынешнем году на Ильин день несколько таких крестов были подарены в Москве генералам- десантникам. Кто-то из них, возможно, уже вскоре оказался в Южной Осетии...
Митрополит Антоний (Мельников) собирал коллекцию подобных предметов, и вот он стал мне делать заказы. Молюсь о нем, как о благодетеле. В то время еще не было специальной литературы. Приходилось многому учиться, начинать с нуля. Порой владыка подсказывал.
Сама работа вызывала трепет. Когда работаешь — паришь. Это священнодействие. Я не постился тогда, но и не участвовал во внешней жизни — ничто не разрушало моего состояния. Работал иногда по шестнадцать часов краду. А выполнял каждый заказ и два, и три месяца. Был случай — три дня ничего не ел, даже воды не пил. Тогда казалось, что в мастерской я становился ближе к Богу, чем в храме. Потом понял: Литургия — это и есть образ делания. Начал узнавать в Литургии свои «рабочие» состояния. И одно стало срастаться с другим. Когда деятельность евхаристична, это признак ее истинности».
...На ювелирной выставке в Сокольниках, где мы беседуем с Федоровым, есть несколько его замечательных произведений того периода. Пасхальные яйца и наперсные кресты из самшита и пальмового дерева. Теперь он работает иначе: вырезает модели, по которым потом делаются отливки. В основном это нательные кресты, нагрудные иконки, мощевики, складни.
Его витрины отличаются от многих других. Там — сверкают драгоценности, символы богатства. А здесь — иное. Символы, связывающие наш мир с миром горним. Золото ведь может быть знаком вечности, а может — кусочком «золотого тельца». Иногда смотришь на изделия и думаешь: дьявольски красиво! Иначе и не скажешь.
А уж сколько здесь знаков зодиака, разных псевдоязыческих «фенечек» и оберегов! «Магический подход, — говорит Федоров, — очень благоприятен для рынка, где производить и продавать продукт, вызывающий ту или иную зависимость, очень выгодно. Это хорошо понятно на примере наркотиков, алкоголя и табака. Всевозможные амулеты и обереги — тоже своеобразный «опиум для народа» или, по словам Святых Отцов, «темницы для души».
«— Сегодняшний мир — ограничитель для художника, — продолжает Юрий Анатольевич. — Я считаю, что мои кресты — не для всех. У большинства отсутствует символичность мышления...
Над иконой я не работаю. Я — свидетель процесса. Эскизов не рисую. Светский заказ оказался однажды каторгой — пришлось вспомнить учение в Академии и все продумать. Иногда говорят так: сейчас сделаю для денег, а потом — для души. Это не правильный подход. Пока делаешь для денег — от тебя уже убыло».
* * *
На очередной рождественской выставке на ВВЦ Юрия Анатольевича не было. Я направлялся к книжным стеллажам, но вдруг остановился. Услышал фамилию Федорова. Рядом оказался ювелирный прилавок, и покупатели спрашивали о нем... Чего я только не наслушался! Кто-то назвал его, пятидесятилетнего человека, старейшим ювелиром России, учеником Фаберже. Другой говорит: у него в мастерской работают одни иеромонахи. Третий «поправляет»: да нет больше Федорова, перед смертью передал свое дело другим...
Да, была такая ситуация, когда деловой партнер вдруг сказал ему: «Запомни, “Федоров” — это не твоя фамилия. Это мой бренд». Вот так художник действительно чуть было не «передал» свое дело другим. И даже — едва не лишился имени.
Именно тогда восторженное православие неофита стало дополняться осознанием реальности сатаны в мире. Федоров понял, что борьба идет не с конкретным человеком, а с огромной силой. Знакомые бизнесмены подтверждали догадки: охрана недвижимости с помощью огнестрельного оружия — куда менее эффективна, чем молитва. Один рассказывал, что сказал своему недругу: я за тебя молюсь... И того вдруг вырвало.
«— Я молился, — продолжает Федоров. — И уже потом понял: приди я в нужное место на полминуты позже — все бы разрушилось. Не стало бы моего предприятия. Это был ценный опыт. Так что я благодарен своим врагам. Надо быть внимательнее.
Вообще-то любая работа христианина — это церковное служение. Но когда делаешь кресты и иконы — это деятельность особенная. Я иногда напоминаю своим сотрудника за верстаком: то, что вы делаете, очень не нравится врагу. Он будет мстить. А вы можете защититься только молитвой. И не надо забывать о причастии»...
Мне приходилось слышать: «Почему-то изделия Федорова стали как будто холоднее»... В том-то и дело, что некоторые стали путать с его работами — продукцию подражателей. Внимательный взгляд, однако, говорит: то — да не то. Иногда и вовсе возникает недоумение: смотришь на ладанку с изображением Николы Можайского, а у святого в руках не меч, а какой-то прутик погнутый торчит. Как издевка. На такие детали не все обращают внимание, а напрасно. Жаль, что покупают «красивое», «богатое» изделие, не видя излома и изъяна в нем.
Порой в церковной лавке просят «Федорова», а продавец, понимая, что это подлог, продает неискушенному человеку нечто похожее. Юрий Анатольевич в одном монастыре сам был свидетелем подобной ситуации. Обратился к менеджеру: каждое изделие, это как проповедь, а здесь — такая подмена! Мастеру ответили: какая проповедь? Нам выручка нужна. И недвусмысленно дали понять: не нравится — убирайся вместе со своей продукцией. Деньги будут нужны — приползешь еще!
Иногда еще, продавая подделки, говорят: нам деньги нужны на благие дела. Надо храм ремонтировать... «Но ведь церковное искусство - это тоже часть предания, — размышляет Федоров. — Оно не может быть средством. Что такое литургия? Если это — всего лишь декорация, то все, что находится в храме — предмет прикладного искусства. В том-то и дело, что это театр — изображает, а Церковь — являет. Страшно подумать: священник во время службы являет Самого Христа!»
Интересно, что люди, задействованные в индустрии подделок, иногда даже имеют наглость делать Федорову «богословские» упреки. Например, говорят, что выпячивать свое имя — гордыня. Что настоящие церковные мастера, дескать, всегда были анонимы... Что ответить? Конечно, это не так. И разве не является гордыней выступать не от своего только имени, а от имени Церкви?! Все это ясно. Интересно другое: как «благочестиво» обставляется обычное воровство! Как «освящаются» грехи, проникающие за церковную ограду! Какие елейно-блеющие интонации выработаны проходимцами!
Иногда, впрочем, плагиаторы вполне искренни. Подходят, берут автографы, восхищаются мастерством художника и прямо говорят, что покупают его изделия, чтобы копировать их. И тут возникает странный диалог.
— То, что вы собираетесь делать, называется воровством.
— А мы это делаем с любовью. («Правильной» фразеологией овладели многие).
— Но ведь и прелюбодейстом можно заниматься «с любовью»...
— А вы узурпируете авторское право, которое принадлежит Богу.
— Но тогда и вы обращайтесь к Богу. Почему Он не дает вам талантов? Он почему-то дает молоко корове, но не оводам...
Нет, никакие аргументы не помогают. Такие люди уходят уверенные в своей правоте, да потом еще порой и «богословские» петиции присылают. Вот одна такая пришла недавно к Федорову с Украины...[125]
Удивительно ли, что псевдо-федоровские изделия становятся «холодными»!? Во многом это связно также и с тем, что многие ныне (и не только плагиаторы) делают модели на компьютере. Юрий Иванович вырезает вручную, а там — компилируют детали на экране. Каноничны ли такие изделия? Вопрос сложнее, чем кажется.
«В храме специалист видит немало предметов неканоничных. — Федоров начинает размышлять на эту тему издалека. — Но вот в чем опасность: сейчас стали так серьезно изучать каноничность, что как бы не возникло гордыни — тогда и благодати не будет.
Нельзя барочные иконы выбрасывать из церкви. Не надо забывать, что по любви святые и пост нарушали. Канонична ли икона «Умиление», перед которой молился преподобный Серафим Саровский? Конечно, не канонична. Ей запросто можно прилепить ярлык католической чувственности. Вспоминаю пещерный монастырь в Черногории. Мне дают свечу, и я вхожу в черное пространство. Старинные росписи сделаны очень неискусно. Но в этой неумелой живописи - благодать... Большая проблема — крайности. Одна из них состоит в том, что серьезные научные исследования могут породить рафинированность...
Теперь «каноничные» бороды и другие детали забиваются в компьютер. В электронной памяти — «правильные» носы, глаза и уши. Из них при необходимости составляется фоторобот. Это иконоборчество! Мы провоцируем выставки «Осторожно, религия!»
Все из правильных деталей! Мир заполняется мертвыми вещами с каноничными священными изображениями. Сделаны по благословению и освящены.
Когда-то мастер брал природные материалы, данные Господом, и благодать через художника, его непрестанную молитву и неспешный труд, проникала в предмет. А потом... В XVII веке в требнике митрополита Петра Могилы появился чин освящения икон. Почему? Искусство вытеснялось ремеслом и промышленностью. В январе 1885 года вышло Определение Св. Синода: «Лицам нехристианских вероучений воспрещается писание икон, изготовление крестов и других подобных сему предметов чествования христиан, равно как и всякая вообще торговля всеми означенными предметами». Но уже к началу XX века сложилось и в полной мере проявилось обрядоверие. Священный Синод давал иностранцам лицензии на печатание икон. Васнецов иронизировал: в храме можно и граммофон поставить. Что ж, теперь в Армении и служат под фонограмму. А образцы церковных изделий создаются компьютером, за которым зачастую сидят люди, далекие от Церкви. Ничего, к этому привыкли. Предметы можно освятить. Опять же, я не говорю, что освящение икон не нужно. Но необходимо понимать: Церковь ведет нас, учитывая наши немощи, но послабления и исключения не должны становиться правилом. А то ведь что получается: из креста, с которым надо идти по жизни, мы делаем как бы складной крестик. Иногда кажется, что в мирской жизни с крестом не везде пролезешь - вот и «складываем» его в линейку. А потом вновь развор!ачиваем, когда идем в храм.
Итак, на компьютере компилируются «каноничные» детали и получается новый крест-франкенштейн. Какой-то в этом диавольский архетип. Ведь лишенный творческой потенции сатана постоянно вынужден компилировать якобы новое, ибо все у него рассеивается как дым.
Так, «компьютерно», в стиле безжалостного постмодерна и его «перемещенных предметов», нельзя относится к любимому. Помните, как в библейской истории о суде Соломона возник вопрос — чей ребенок? Родная мать ни за что на позволит рассечь его мечом.
«— Да, в работе, — говорит Федоров, — неизбежны творческие фантазии. Как энергия, фантазия может быть полезна. Но фантазию как потенцию, с помощью веры нужно обуздывать. Плоды фантазии могут быть опасны. Старец Паисий Святогорец вообще говорил, что в воображении следует принимать только священные образы».
Свободу творчества в миру видят в разобщенности, где каждый в свободе от кого-то или чего-то может творить, что хочет.
Это соревнование в оригинальности, новизне. И этот пресловутый элемент новизны становится критерием в искусстве. Что бы такое придумать? Идет разобщение, и каждый художник создает свой отдельный мирок, где он будет божком. Иллюзия свободы в мире возникает только благодаря смене множества декораций в одной и той же тюремной камере. Чем дальше человек от Бога, тем более смертно все, что он производит. Отсюда смерть направлений, стилей, моды. Все скоротечно, сиюминутно. Мы все острее чувствуем свою несвободу и все старательнее обманываем себя, чтобы сохранить иллюзию свободы. Скоро каждый день надо будет придумывать что-то новое. А на самом деле свобода возможна только в Боге, в Его полноте, в познании и принятии законов Божьих, из которых главным является закон Любви».
* * *
На прощание Федоров подарил мне нательный крест. Такой тип, называемый «малым патриаршим» крестом, был распространен в Византии... Удивительно филигранная работа. На небольшой поверхности — более десяти икон. Кроме Распятия — святой Георгий Победоносец, целитель Пантелеймон, святой Никита, избивающий беса... Этот крест иногда и называют — «бесогоном».
Характерно, что спрашивают его все чаще. В том числе и люди, находящиеся во власти. Осознают, в каком окружении находятся...