243. Без названия

243. Без названия

Существуют пороки, о которых лучше не говорить, так как рискуешь разоблачить их, не будучи в состоянии их исправить. Что может сделать мораль с возмутительными пороками и гнусностями, обреченными умереть во мраке? Каким образом участники этих тайных мерзостей смогли бы вернуться на путь добродетели, на которую они уже неспособны? От такого поколения ничего хорошего ждать уже нельзя. Оно поражено гангреной и должно пасть, сгнить и исчезнуть. Но негодование переходит в сострадание, когда задумаешься о пучине мерзости, в которую погружаются иные чудовищно развращенные существа.

Суровые меры против гнусных извращений опасны и, в большинстве случаев, — бесполезны. Невыгодно нападать на то, чего нельзя искоренить. Когда дело идет об исправлении нравов, нужно действовать наверняка, а не прибегать к тщетным попыткам.

Судья, имеющий в своих руках тайный список нарушителей законов природы, может ужаснуться их множества. Он должен обуздывать порочность нравов, выходящую за известные границы; но, помимо обуздания, сколько потребуется тут осмотрительности! Иначе расследование может сделаться таким же омерзительным, как и самое преступление. Как наглы современные пороки! Лет сто тому назад для их обозначения у нас не было соответствующих слов, а в наши дни подробности этих излишеств уже вплетаются в темы наших бесед! Старики забывают о подобающей им серьезности и достоинстве, говоря об этом преступном распутстве. Чистота нравов оскверняется такими речами, тем более опасными, что теперь почти открыто забавляются этими невероятными гнусностями.

Откуда произошел этот позор, пятнающий нас? Кто нанес общественной чести такое жестокое оскорбление? Кто выставил на посмешище священную скорбь добродетели, которая сокрушается над этими мерзостями, унижающими женщин и делающими из них особый класс людей, вожделения и дикие порывы которых теперь откровенно описываются? К этому ли должен был привести нас прогресс цивилизации и знаний? Какое падение! Этот вид порока иногда изумляет даже самые развращенные умы, но все же им далеко не так возмущаются, как следовало бы.

Нужно было бы громко стонать и, забыв позорные пороки, наказывающие тех, кто им предается, погрузиться и замкнуться в страстях нежных, чистых и добродетельных, которые, при помощи своих вечных чар, должны вернуть свое благотворное владычество. Это мысль Монтескьё, и он ее, несомненно, хорошо продумал, раз включил в такую серьезную книгу, как Дух законов.