326*. Л. А. Сулержицкому

326*. Л. А. Сулержицкому

Июнь 1909

Париж

Милый Сулер,

я все еще еду в Виши. Застрял в Париже из-за Дункан. Расскажу о ней, но прежде хотелось бы сказать, что, не имея известий от Вас (не по Вашей вине, конечно, а благодаря нашей скитальческой жизни), я беспокоюсь о здоровье.

Вчера жена и дети уехали в Виши, а я остался исключительно из-за Дункан. Не пойму хорошенько, что ей нужно от меня, но она просила помочь ей в устройстве ее школы. Вот в чем дело: богач Зингер выстроил ей около Парижа великолепную я огромную студию. Я вошел туда во время урока детей. Таинственный полумрак, тихая музыка, танцующие дети — все это ошеломило меня. Она была искренно рада меня видеть и много расспрашивала о москвичах, о Вас, о Крэге и т. д.

Когда кончились танцы, она повела меня показывать свои комнаты — крошечные конурки. Тут я испугался. Это комнаты не греческой богини, а французской кокотки. Показывая спальню, она ткнула пальцем в кружева, которыми покрыты кокоточно-красные обои: «Это г. Зингер велел сделать», — и… она сконфузилась.

Потом она долго расспрашивала меня: может ли она принять всю эту мастерскую, дом и землю в подарок от Зингера. Потом пошли рассказы о школе. Ее сестра влюбилась в какого-то немца, и они хотят вдвоем открывать школу. Потихоньку от Изидоры ¹ они заключили контракт со всеми уцелевшими детьми или с их родителями и теперь отнимают у нее всех детей, которых она 8 лет поила и кормила, и будут их эксплуатировать. У нее есть мастерская, Зингер строит рядом целое помещение для детей, — но детей-то и нет. Прежде она думала, что Зингер строит все для школы, и такой дар для школы она бы приняла, но теперь, когда нет школы, ей приходится принимать дар на свое личное имя, другими словами — продаваться. Она просит посоветовать: как ей быть. К этому примешивается ревность Зингера. Я попал в момент размолвки; он рассердился и куда-то уехал, не сказавшись. Ни она его, ни он ее — не любит. Это ясно: Дункан в моде, и, очевидно, для шика богач Зингер живет с ней. Так говорят кругом. Вчера в 12 часов дня Дункан просила меня заехать к ней: «Шпионов не будет, и мы проведем день вместе». Значит, есть какие-то шпионы!! — подумал я. В 12 часов я приезжаю. В мастерской меня встречает высокий, очень красивый господин и необыкновенно любезно и холодно приветствует меня. Он повел меня в комнаты Изидоры — она кончала туалет и пудрилась — а сам ушел вниз. Минут десять я ждал в столовой, а она рядом гримировалась. Ни я, ни она не сказали ни одного слова. Она была грустна и искоса поглядывала на меня. Потом она вышла и сказала, что дома завтракать не будет и что г. Зингер везет ее в ресторан, и она просит меня поехать с ней. Сели в автомобиль, очень роскошный, и поехали. Дорогой говорили ужасные глупости и пошлости. Он одет с иголочки, я в дорожном костюме и в грязной шляпе-панаме. Приехали в какой-то ресторан в лесу, переполненный хлыщами и кокотками. Сели. Я чувствовал себя в роли приживальщика. Зингер был необычайно внимателен. Старался занимать меня. Мило улыбался, а я конфузился и говорил глупости. Они тоже говорили глупости. Завтрак кончился. Я хотел удрать, но Изидора просила меня поехать с ней в мастерскую. Я согласился. Они поговорили по-английски, и мы очутились в городе. Почему — не знаю. Тут мы проезжали мимо моей гостиницы, и я поблагодарил и попросил спустить меня. Остановились. Любезно простились. Я вылез, и, когда автомобиль тронулся, Дункан как-то конфузливо и робко послала в мою сторону поцелуй. Мне так стало обидно, что я прослезился. Греческая богиня в золотой клетке у фабриканта. Венера Милосская попала среди богатых безделушек на письменный стол богача вместо пресс-папье. При таком тюремном заключении говорить с ней не удастся, и я больше не поеду к ней. Вечером она танцует, я зайду к ней в уборную проститься и суну ей такую записку: «Вы просили моего совета… теперь я все понял и могу говорить.

1) Бегите вон из Парижа.

2) Больше всего дорожите свободой.

3) Откажитесь от школы, если она оплачивается такой дорогой ценой.

4) Что бы ни случилось с Вами, — я все пойму и от всего сердца сочувствую Вам».

Видел танцующих на сцене детей, видел ее класс. Увы, из этого ничего не выйдет. Она никакая преподавательница. Наша Ел. Ив. ² в один год добивается больших результатов, чем она в восемь лет. Ей надо танцевать, а школы пусть открывают другие. И тут прав Крэг.

Измучился и завтра постараюсь бежать из этого развратного Парижа.

Был в театре — это такой ужас!!.. Вероятно, брошу и Метерлинка.

Обнимаю.

Ваш К. Алексеев

Пишите о здоровье.

Vichy Hotel des Ambassadeurs.