331. Из письма к М. П. Лилиной
331. Из письма к М. П. Лилиной
15 августа 1909
Дорогая Маруся!
Вот я уже начал скучать без тебя и детишек. Настроение осеннее. Здоров. Ехал хорошо. Ел цыпленка и вспоминал твою заботливость с чувством любви. Вечером на ночь ел землянику и тоже был растроган. Дорогой все думал о Кирюле, о ее нетерпимости к чьему-нибудь чужому мнению — и сам боялся своего таланта предсказывателя. Чувствую, в какой тупик она лезет, и знаю, что за разочарование ее там ожидает 1. Все это меня очень волновало.
…В Париже мерзко, тоскливо. Хотел итти в театр, но противно вспомнить о французских актерах. Пошел сидеть в Champs Elysees. Зашел в «Ambassadeurs» и там встретил Элю Ивановну Книппер (Рабенек). Изменилась, плохой вид. Дотанцевалась до какого-то порока в сердце.
Я ей дал адрес Дункан, но ехать к ней отказался. Домой пришел около 12-ти.
Ел землянику и спал хорошо. Сегодня с утра примерки. Все сделали скверно, т. е. по-французски. Покупал кое-что для «Месяца в деревне», и все думалось о Кире. Вот то же и Эля Ивановна — фантазерка. Хотела прежде всего не самого искусства, а, главное, того, чтоб быть хоть в чем-нибудь первой в искусстве. Живопись — так живопись, танцы — так танцы. Увлеклась в этом направлении, основания не заложила никакого, и, как видно, придется бросить и танцы, если не будет лучше, и заняться опять булочной 2. Так всегда кончается, когда начинают с того, чем надо кончать.
Точно судьба подсовывает мне примеры. По всему Парижу красуется имя Ida Roubinstein 3. Знал я ее такой же, как Кира. Только кончила гимназию. Звал я ее учиться как следует. Она нашла Художественный театр устаревшим. Была любитель[ницей], училась всему и во Франции, и в Германии, и в Англии. Хотела быть немецкой актрисой. Опять пришла ко мне. Опять не послушала. Поступила в императорский театр, думала там найти новое (другими словами, старое, что якобы делается новым). Потом планы с Мейерхольдом, с Саниным, строили театр на Неве. Опять пришла в Художественный театр. Опять не послушалась. Сходилась с Дункан, та прогнала ее. И теперь эта богачка Рубинштейн, дочь тех самых архимиллионеров харьковских […], та Рубинштейн, которая считала всех и вся ниже себя, профинтив все, ломается в «Олимпии» 4. Ее знаменитое имя стоит рядом с труппой собак и Maria la Bella. Сегодня иду смотреть для назидания — к чему приводит гордость, самомнение и невежество в искусстве.
…Однако записался. Пора обедать. Будь здорова. Поцелуй детишек. Скучаю и озабочен всем, что писал, но сам телесно бодр.
Работать тоже хочу, если б и в театре не ждало меня то, что так противно в искусстве, — самомнение, невежество и высокомерие.
…Спи крепко. Завтра уезжаю. Билеты возьмут на 1 сентября.
Нежно обнимаю. Твой навек
Костя
1909 авг. Париж