23*. О. Т. Перевощиковой

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

23*. О. Т. Перевощиковой

30 июля 1890 г.

Москва

Добрейшая мамаша!

«Лучше поздно, чем никогда», — говорит пословица. «Лучше много, чем мало», — добавляю я от себя. Все это относится к настоящему моему письму, которое запоздало по многим и очень многим причинам; вот они: а) дела, б) приезд в Москву тифлисских, с. — петербургских покупателей и возня с ними, в) приезд в Москву ревизионной комиссии из С.-Петербурга и хлопоты, которые последовали, г) желание написать обстоятельное письмо, а не короткие записки. Вот первая группа таковых причин, группа, которая могла бы назваться причинами уважительными, в отличие от причин менее уважительных, к каковым могли бы причислиться: а) жара, б) дачная жизнь, в) краткое пребывание на даче, г) однообразие московской жизни, д) отсутствие материалов для письма и т. д. и т. д. Ограничусь пока сказанным, чтобы не затягивать скучной интродукции письма, тем более что чем длиннее вступление, тем более оно возбуждает дальнейший интерес читателя и повышаются его требования. Итак, скорее к делу.

Любовь Сергеевны Алексеевой не существует, а есть Л. С. Струве 1. Хорошо ли, худо ли, но роман не остался без последней главы; Исайя возликовал, и нашего полку прибыло. Конечно, это знаменательный день истекающего лета, и как не остановиться на нем при том однообразии, которое царит в Любимовке. Вдобавок этот день, 8 июля, я не скоро забуду уже потому, что он был отмечен самим богом, ниспославшим нам не жару, а пекло, которое, при суконном фраке и полном параде, оставило по себе довольно теплое впечатление.

Все произошло так, как и следовало ожидать. Еще накануне вечером стук ножей и освещение в кухне предупредили всех о предстоящих хлопотах наступающего дня; с восходом же солнца началась и безумная беготня, не прекращавшаяся вплоть до наступления темноты. Конечно, и гости были свадебные, т. е. скучные и голодные. Свезли их всех из Москвы и окрестных мест, измученных вагонной духотой, и рассадили по стенке в не менее душной зале любимовского дома. Точь-в-точь как у зубного врача в приемной. Все как-то сами по себе, друг друга не ведая, собрались ради одной цели и ждут, что вот-вот взойдет зубной врач или, в данном случае, хозяин дома и позовет их. Операция кончится, и уж они никогда более не встретятся друг с другом. Никто, конечно, и не стремится познакомиться с соседом, а если и пришлось бы перекинуться фразой, то тема для всех намечена одна и та же: у зубных врачей говорят о больном зубе, здесь, у нас — пожалуются на жару друг другу, похвалят преотменное лето и снова замолчат до следующих восклицаний в том же роде. Как и следовало быть, невеста опоздала, и долго бедные гости, чающие обеда, просидели, как у доктора в приемной. Но Мамонтов запел «Се жених грядет», и гости отправились в церковь смотреть туалеты дам. Где же разглядеть их, как не в церкви, тем более что там их скучат в один угол, а это весьма удобно для сравнения. В задних рядах, где был и я, — совсем другое дело; там стоят судьи, там-то и судят всех по косточкам. Я торжествовал. Тот ворот, который я придумал для Маруси, произвел сенсацию. Сам Мамонтов неоднократно подбегал ко мне, выражая свой восторг. Конечно, по скромности я скрыл от них имя изобретателя, так точно как скрывал и торжество последнего. Если не сама Маруся, то ее туалет был красивей свадьбы. И жаль, что Вы отсутствовали; Вы бы порадовались такой победе.

Конечно, дело не обошлось без фотографий, но, кажется, гости не особенно порадовались этому удлинению свадебной программы. Их всех притягивал заманчиво сервированный, с фонтанами из духов, стол. «Туда влекла их страсть чревоугодия!» Всему свое время, настал и давно ожидаемый момент. Покушали!!! Конечно, если бы не скучные соседи, которых надо тоже накормить, покушали бы много лучше, но, нечего греха таить, довольно и того, что было съедено и выпито. Дождь во время обеда — тоже вещь обычная, как и дирижерство оркестра Николая Алекс, после обеда за кофе. Насильственные танцы, прогулка по парку с музыкой. Виктор Николаевич с легкой, а пожалуй, даже и довольно солидной мушкой к концу вечера, все это мило, [но] все это мало достойно описания и едва ли достаточно займет Вас. Повторяю: если я и назвал день свадьбы знаменательным, то только потому, что он, несмотря на свою ординарность, выделился из тех дней, которые предшествовали и следовали ему.

В самом деле, стоит ли описывать, вот как я встаю по утрам, хожу купаться, еду в Москву, пекусь на фабрике, возвращаюсь в 5 часов в объятия жены, снова погружаюсь в волны Клязьмы, обедаю, торгуюсь с супругой из-за послеобеденной прогулки и, обыкновенно, настаиваю на том, чтобы, сидя на терраске, окончить вечер за чтением и выжиганием по дереву. Есть ли возможность описать словами тот чудный стильный стул, над которым я работаю теперь? 2 Не лучше ли оставить его в покое до Вашего возвращения. По крайней мере будет что Вам показывать, будет и что рассказать. Если же в настоящем письме я заговорю о тех переменах, которые произошли хотя бы в нашем Обществе, и о том, что Пушкинский театр сдан на выгодных условиях Охотничьему клубу, что мы переехали в новое и прекрасное помещение и т. д. — то Ваше возвращение в Москву потеряет часть интереса для Вас же самих.

Вероятнее, что Вы, как путешественница, более поинтересовались бы только что сделанной нами экскурсией на Иматру 3, откуда мы только что вернулись. Не правда ли, что это интереснее и скорее поддается описанию, чем вседневные мелочи, которые и не вспомнишь, когда в них является нужда. Поездка же на Иматру достойна не только пера скромного корреспондента, она уже неоднократно заслужила внимание и удостоилась описания наших талантливых отечественных литераторов. Вспомните Карамзина, который восхищался грозной Иматрой. Не менее сильное ощущение испытали и мы, но к нему присоединились и другие, более мягкие и красивые впечатления, сопровождавшие нас все время поездки на Иматру и обратно. Поистине, только в России подобные экскурсии и красоты природы остаются тайною для всех. Кто из нас не слыхивал о поездке по Рейну, о его водопаде, кто не мечтал об этом путешествии или не приводил его в исполнение. Напротив, много ли таких, которые поинтересовались видеть Иматру? Я уверен, что если и насчитаешь тысячи, то большую их часть составят иностранцы. В самом деле, из С.-Петербурга нас было пять путешественников на Иматру, и двое из них — иностранцы. На самой Иматре и по дороге к ней мы то и дело встречали англичан и французов, из русских же — никого. В довершение всего, как мало популярны эти прогулки, доказывает уже то, что мы тронулись в этот недалекий путь «avec armes et bagages»,[5] обвешав себя пледами и всевозможными принадлежностями «на случай», игнорируя все те удобства, которыми обставлено все это путешествие.

Одно из преимуществ последнего заключается в его разнообразии. В самом деле, путешественнику приходится совершать путь сначала по железной дороге до Выборга, далее на маленьком пароходе по озерам до Рети-Ярви, откуда быстрые лошаденки мчатся к Иматре. Здесь проводится вечер и утро следующего дня до 11 часов. Обратный путь не менее разнообразен. Начиная поездкой в экипаже до пристани, вы продолжаете путешествие на большом пароходе по Саймскому озеру до Вильманштранда и оканчиваете путешествие железной дорогой, которая мчит вас в С.-Петербург. Как видите, все путешествие берет только по два дня и, в довершение всего, стоит лишь 17 р. с персоны и оставляет самое приятное впечатление. Опоздав на утренний поезд, мы принуждены были потерять третий день и потому имели то преимущество, что совершали поездку с передышками и без всякого утомления.

Начало поездки, до Выборга, малоинтересно уже потому, что совершается самым рутинным железнодорожным способом, но через 4 часа нас уже высадили в Выборге. Против ожидания, пришлось ознакомиться с этим городом более подробно, чем мы предполагали, так как пароходы, отходящие на Иматру, уже отбыли до следующего дня. Если Вы припомните, что Выборг окружен с двух сторон водою и раскинут так, что одной стороной омывается озерами, другой же — морем, то Вы догадаетесь, что первым делом мы поспешили на берег последнего. Одно слово «море» притягивает меня как магнит, несмотря на то, что не далее как год тому назад я имел случай разочароваться в Балтийском море. И на этот раз впечатление осталось то же, недаром Балтийскому морю суждено омывать немецкие земли; оно как раз подходит к своему назначению, педантично и аккуратно исполняя свое назначение. Пунктуальные, словно рассчитанные волны доходят каждый раз до отведенной им черты, регулярно через определенный промежуток времени. Напрасно стояли мы с час, в надежде, что в этот длинный промежуток времени онемечившееся море хоть раз нарушит свою систему, хоть раз вздохнет полною грудью и размечет волны о гранитные скалы, обрызгав нас их пеною. Немцы не одобряют таких широких порывов, и море применилось к их привычкам, несмотря на то, что повисшие гранитные скалы как бы заигрывают и дразнят волну, вызывая ее хотя на минутную шутку. Несолоно хлебавши вернулись мы в длинные коридоры узких, до приторности чистых, но безлюдных улиц.

Решительно, финские города имеют свою собственную физиономию. Мужичок, оторвавшийся от сохи и добравшийся до города, мечтает о городском костюме — «спинжаке» — и сапогах с буферами. Немецкая прическа и оклад бороды не менее смущают его. Проживши год, он уже становится москвичом или питерщиком, попадая в тип людей, носящих таковое наименование. Что такое этот питерщик? Он не мужик, он и не барин. Это отдельный тип лавочников, приказчиков, трактирщиков и других выходцев из деревни. Еще курьезнее мужик во фраке и белом галстуке, изнежившийся в теплых швейцарских или барских столовых. Это тоже отдельный тип — лакеев, швейцаров и официантов. Не мужиков и не бар. Финские города производят на меня впечатление русского мужика во фраке. По-видимому, все усилия устремлены на то, чтобы придать городу европейский вид, но, увы, потраченных сил хватает только на то, чтобы перещеголять нашу российскую провинцию. Есть и вычурные здания, намекающие на стремление к изяществу и оригинальности. Жаль только, что последняя капризна и требует щедро раскрытого кошелька; вот почему не только финская, но и немецкая роскошь в большинстве случаев жалка. В конце [концов] все сводится к безупречной чистоте, к весьма сносному столу. Все эти условия весьма подходят путешественнику, которому суждено пролететь по Финскому княжеству. Мы также не отказываемся от благодарности за те удобства, которые нашли мы [в] Выборге. Мало того, заботливый антрепренер позабавил нас вечером театральным или, вернее, цирковским зрелищем.

Вы видите, я даже затрудняюсь, как назвать виденное нами представление. Приходилось ли Вам видеть такого рода грациозное зрелище? Толстая баба в красном трико с гробовой бахромкой таскает в зубах по двухаршинной ресторанной сценке троих солдат из местного гарнизона. Для финала она же ложится, на две скамейки, трое солдат с напряжением всех своих сил взваливают ей на грудь железную наковальню и изо всех сил начинают ковать на ней кусок раскаленного железа. Судите сами, к какой категории следует причислить это зрелище, если ряды публики составляются не из простолюдинов, а из, местной аристократии, беснующейся от восторга. Останавливаюсь на этой картинке так долго, так как нахожу ее крайне характерной. Смею Вас уверить, что теперь Ваша фантазия дорисует Вам выборгских жителей. Более чем достаточно для Выборга и того вечера, который мы там не без интереса проблуждали.

Конечно, мы не плакали по нем на следующее утро, отплывая на маленьком пароходе. Напротив, самое блаженное состояние посетило нас, когда пароходик, разбивая волны, помчался из одного озерка в другое. Чудное летнее утро, восхитительный полуморской, полусосновый воздух, происходящий от густых лесов, окружающих озера, довели нас до того состояния, когда человек пьянеет и перестает различать сон от действительности. Тут только я понял красоты севера, которых до того момента не признавал. Только теперь я догадался, какими разнообразными, хотя несколько суровыми красотами испещрен наш север. Сочетание гранита, сосны и зеркальной чистой воды восхитительно, мало того, оно разнообразно, особенно по тому пути, где мы ехали. Заметьте, что все время видны берега. В этих местах они даже многолюдны и украшены прехорошенькими дачками и поместьями. Это излюбленное место петербужцев-богачей. Попробуйте нарисовать себе картинку, изображающую тихое, чистое озеро. Вода в этом озере холодная, как и те скалы, которые его вмещают. Напрасно летние лучи солнца стараются согреть суровую природу. Лучи отскакивают от воды и лишь умеряют температуру воздуха. Высокие, точно гренадеры, полки сосен, построившиеся на высоком каменном берегу, оберегают тишину озера от сильного ветра, который гнет верхушки этих солидных сторожей-великанов. С другой стороны, под защитою тех же богатырей, уселась хорошенькая, чистенькая дачка, и петербургские кисейные барышни свободно могут прыгать по скалам и гулять по просеченным в них дорожкам или усесться на камни и читать новый французский роман. Счастливые, как им здесь уютно! Здесь бы и мы с Марусей с удовольствием построили бы себе дачку и, сидя как и они, поджидали бы на пароходике дорогих гостей из Москвы…

Однако я впадаю в мечтания, это будет длинно. Пожалуй, затянешь письмо до того, что Вы успеете отпить воды, отдохнуть во Франценсбаде и уехать оттуда. Какая же участь постигнет мое письмо! Будет благоразумнее послать начало его сейчас же и уже писать продолжение в следующем письме. Так я и сделаю. Маруся и я здоровы, хотя не толстеем. Поведения и благонравия необычайного. Молодые на Кавказе. Папаня как будто бы стал спокойнее. Крепко целуем и ожидаем с нетерпением. Люблю послушать новости из-за границы и повидать тех, по ком соскучился.

Целующий и любящий Вас

Костя