Юрий Поляков о Лукьяненко, Пелевине и Распутине
Юрий Поляков о Лукьяненко, Пелевине и Распутине
Произошедшие в стране перемены не могли не коснуться литературы. О том, что же именно изменилось, а что осталось незыблемым, говорит писатель, редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков.
– Прежде чем говорить, о современной русской литературе, скажите, а существует ли предмет нашего разговора?
– Это миф, будто литература утратила свою роль в жизни нашей страны. Как бы кто-то ни пытался принизить роль литературы, она по-прежнему велика. Литература остается той сферой, где обкатываются и создаются новые социальные и политические идеи. Откройте газеты конца восьмидесятых – начала девяностых годов, вы увидите, что именно писатели предупреждали об опасности грядущих преобразований, предсказывали их сценарий. Мне кажется, литературе так и не простили ее пророческой роли, вытеснили из СМИ, постарались маргинализировать, убрать с телевидения. Стал насаждаться миф, будто литература – вещь частная, а литературоцентризм вреден. Это неправда.
– То есть писатели остаются «инженерами человеческих душ»?
– Я не люблю это определение. Оно появилось в эпоху, когда казалось, что техника и наука способны решить все вопросы. Конечно, хороший писатель не инженер человеческих душ, он их исследователь, иногда – поводырь… Плохой писатель может быть и инженером, и техником, и сантехником человеческих душ…
– И о чем тогда следует писать «Литературной газете»? Вас обвиняют, что вы слишком увлекаетесь политикой.
– «Литературка» должна снова стать общей газетой российской интеллигенции. Когда в две тысячи первом году я возглавил редакцию, газета служила рупором воинствующего либерализма, и слово в ней имело лишь одно направление. Сегодня у нас печатаются авторы самых разных воззрений: либералы и монархисты, атеисты и верующие. Наша сверхзадача – дать объективную картину духовной и художественной жизни российского общества, чтобы, читая нас, человек получал максимально полную картину. Знаете, через сто лет кто-нибудь возьмет читать «Новый мир», «Наш современник», «Октябрь» и решит, что это литературные журналы разных стран. Разные темы, разные имена, разные идеи… Существование в интеллектуальных гетто – бесперспективный путь. Опыт показывает, что самые интересные мысли, идеи, интеллектуальные прорывы происходили именно в столкновении разных, порой враждебных точек зрения. Поэтому главная наша задача: вернуть российскую интеллигенцию в режим диалога.
– Идущее в нашей стране возрождение Православия находит отражение в литературе?
– Конечно. Появились религиозные писатели и мыслители, появились исследования. Например, книга Днепрова, где история отечественной литературы анализируется с точки зрения Православия и православной этики. Появились интересные православные публицисты. Все это так, но сказать, что Православная мысль доминирует в современной литературе, – нельзя, и причин тому несколько. Необходимо время. Сам я человек не воцерковленный, а лишь находящийся на пути к храму, и это весьма характерная ситуация для людей моего поколения. Я был крещен в младенчестве бабушкой втайне от партийных родителей. Настоящий интерес к религии пришел ко мне и ко многим моим сверстникам через интерес к роли Православия в истории и искусстве. Многие приняли религию как культурную данность, но не изменили собственных взглядов. Лично я знаю многих умных образованных людей, которые остались не просто агностиками, но убежденными и целеустремленными атеистами.
Должно смениться несколько поколений людей, людей, воспитанных в православной традиции, чтобы религиозная мысль начала доминировать в литературе. Правда, осуществимо ли это… не знаю. Кроме того, процессы, произошедшие в русской литературе в восьмидесятые-девяностые годы, имели много последствий, и отнюдь не все из них благостны. В СССР запрет на нравственный негатив был элементом идеологии. Теперь идеология исчезла, и ее место просто нечем занять. Религия? Она не в том положении, к тому же она еще не стала нравственным авторитетом для всего общества. Для некоторой его части – да, но здесь речь идет о чем-то, объединяющем всю страну. В девяностые антихристианской и антиправославной литературы стало гораздо больше, нежели было в советские годы. Но цензуры, в том числе и этико-эстетической, у нас больше нет, так что бороться можно лишь литературными средствами. Достоевский в свое время сказал, что дьявол борется с Богом и поле битвы – душа человека. Позволю себе дополнить классика, теперь сражение распространилось на всю нашу литературу.
Молодые авторы воспитываются в ироническом отношении к Православию и христианству в целом. Посмотрите, кто получает сегодня литературные премии? В лучшем случае люди равнодушные к Православию. Знаю лишь одно исключение – Алексей Варламов, чей роман «Рождение» получил «Антибукер», кажется. Но Варламов компенсирует свое православие показательным антисоветизмом, что не может не нравиться либералам, раздающим премии.
– А можно ли, в принципе, говорить о наличии у нас Православной литературы?
– Смотря что под этим подразумевать. Литературу в жизни интересуют экстремальные ситуации. Благостный рассказ не вписывается в саму природу литературного конфликта, поэтому интерес литературы к религиозным проблемам весьма специфичен. Конечно, есть рассказы священника отца Ярослава Шипова, пишущего о жизни прихода. Можно сказать, это вот и есть православная литература «в чистом виде». Впрочем, есть и Олеся Николаева. Ее проза глубоко православная, но написана хлестко и с иронией по отношению к жизни современной Церкви. Не удивлюсь, если это вызовет одобрение далеко не у всех священников и верующих.
Здесь важна та причина, ради которой автор взялся за перо. Одно дело, когда он пытается сделать церковную жизнь чуточку лучше, очистить ее от каких-то сиюминутных недостатков. Другое дело – попытка унизить саму Церковь, оттолкнуть от нее людей. Я сам давно хотел в моих сочинениях затронуть жизнь церкви, но долгое время не решался. Все-таки я – писатель с сатирическим уклоном. Собрался только недавно, в моем последнем романе «Грибной царь» есть история бывшего партийного активиста, занимавшегося атеистической пропагандой и пришедшего к вере через серьезную болезнь. Насколько мне это удалось – не знаю. Скажу одно – написать по-другому я не мог, потому что приторная благостность иногда отталкивает сильнее откровенной насмешки.
– Но как все-таки необходимость оставаться православным согласуется со свободой творчества?
– Я думаю, что если автор все время будет сидеть и думать: «Я православный писатель, я православный писатель…», он вряд ли напишет хоть что-то путное. Так же как в свое время не особо блеснули авторы, твердившие: «я коммунист, я коммунист». Настоящего талантливого автора ограничивают и направляют его внутренние убеждения. Если человек верит, он обязательно отразит это в своих текстах. Быть может, не напрямую, а через скрытые глубинные образы. И это как раз подействует на читателя. Из опыта девятнадцатого века мы можем видеть, что на путь атеизма многих толкнуло именно тупое вдалбливание религии в голову.
– А есть ли сейчас авторы со столь глубинным видением?
– Конечно! К примеру, Белов и Распутин – советские люди по воспитанию, они стоят на православных позициях. Вера Галактионова, в творчестве которой находит весьма интересное отражение православная этика. Отдельно хочу сказать о Тимуре Зульфикарове. По одной из ветвей своего рода он таджик, но по вере православный. В его литературе весьма любопытно сплелись православная идея и восточный материал. Если брать поэзию, то нельзя не сказать о недавно ушедшем от нас Николае Дмитриеве. Он не был истов в выражении своей веры, но его стихи буквально пропитаны Православием.
– Но пока Православная литература развивается параллельно основному книжному потоку и потому обделена общественным вниманием. Поправимо ли это?
– Православная литература может встроиться в основной поток, или «мейнстрим», как его называют, но только если она будет хорошо написана и пассионарна. Так было с прозой Достоевского и Лескова, которая, несмотря на свою религиозность, привлекала к себе даже ярых атеистов. Такие же имена есть и сейчас. К сожалению, шансы попасть в мейнстрим у православных авторов и их оппонентов не равны. Сегодня жизнь такова, что быть антиправославным автором гораздо выгодней. Какую бы дрянь вы ни написали, ее с радостью подхватят и будут долго «мейнстримить», дабы охватить максимум читателей.
– Может, читателю просто хочется подобных книг?
– Людям всегда нравился эпатаж. Эпатаж – это один из способов завоевания читателя, утверждения новых эстетических форм. Литература без эпатажа не интересна, молодой писатель должен эпатировать, но в любом обществе есть свои незыблемые ценности, которые нельзя трогать. Вот ислам в этом плане весьма жесток. Салман Рушди замахнулся на Магомета и в результате прячется до сих пор. Я, кстати, исламистов не осуждаю. Если они готовы убить человека за святотатство, пусть этот человек сперва подумает: что можно, а что нельзя. По этой же причине наша газета поддержала в свое время тех православных верующих, которые кулаками научили других уважать святыни, разгромив выставку «Осторожно, Религия!». Мне кажется, в ряде случаев с кулаками должно быть не только добро, но и вера. Увы, некоторые деятели понимают только такой язык.
– Но кроме этого у современной литературы есть еще одна странная особенность: жанровое разделение на «серьезную» и «несерьезную». Откуда это?
– Из прежних времен. Тогда в литературе существовала внутрицеховая иерархия. Высшей кастой, благороднейшим слоем считались прозаики, которые писали социально-философскую прозу. Дальше в порядке убывания шли поэты, очеркисты, авторы рассказов, драматурги, фантасты, детективщики… Кстати, совет по фантастической и приключенческой литературе был при секции детских писателей. Художественная ценность произведения при этом отходила на второй план. К примеру, среди поэтов наиболее «крутыми» считались авторы длинных поэм. Было даже как-то неприлично: ты поэт, а поэмы у тебя нет. Вот у Рубцова ни одной поэмы, а он великий поэт. И у Георгия Иванова – тоже нет. И что? Конечно, литературная жизнь изменилась.
Вместо Союза писателей ее определяют издательства, в меньшей степени журналы, но традиции сохранились. Всем очевидно, что братья Стругацкие или Кир Булычев, да и Носов со своим «Незнайкой» оказали гораздо большее влияние на наше общество, нежели авторы длинных и очень серьезных романов и поэм про БАМ, пятилетки и небывалые урожаи. Думаю, что «де-факто» эпоха каст канула в Лету. Но академическая наука снова запаздывает, и потому до сих пор можно услышать: «Стругацкие – это фантастика, а фантастика – это не серьезно!»
– Но издательский бизнес тоже развешивает ярлыки. Этот автор «массовый», а этот – «элитарный»…
– А так ли это плохо? Не стоит недооценивать роль массовой культуры. Как только писатель становится ее частью, ее агентом, он, естественно, многое выигрывает. Вот Набоков стал таким агентом после того, как написал «Лолиту». Если б не эта книга, читал бы весь мир так внимательно всего Набокова? Поэтому, слава богу, что по Лукьяненко сняли высокобюджетный блокбастер. Теперь и его прочтут, и не только «Ночной дозор». А прочтут, значит, оценят по достоинствам, если они есть.
– А можно «сделать» писателя?
– Можно слепить, как снеговика. До весны. Выпустить книги, раскрутить, проплатить за рекламу в СМИ и рецензии критиков. Что потом? Потом, если, прочтя книгу, ты говоришь друзьям: «Обязательно прочти!» – это успех. А если ты говоришь: «Даже не открывай!» – провал. Снеговик растаял… Именно с помощью такого «естественного отбора» выходят в классики… Пример Пелевина, чья слава столь быстро идет на убыль, – прекрасная иллюстрация.
– И что тогда должны делать в Литературном институте?
– Должны давать глубокое филологическое образование на университетском уровне. Кроме того, начинающий автор нуждается в обучении основам литературной техники, причем обучении коллективном. Человек, как правило, не видит промахов в своих текстах, но замечает их у товарища, учась тем самым на чужих ошибках. Молодой автор должен расти при поддержке коллег по перу, но со временем ему обязательно нужно уйти в «свободное плавание». Вот почему хороши в молодости и губительны с возрастом все эти объединения и кружки. А если касаться вопроса «делания» авторов, то литература остро нуждается в поддержке государства. Сегодня на помощь молодым авторам выделяются средства, вот только идут они куда-то не туда. И не то чтобы их разворовывали. Просто тратят их не на обучение молодых, не на поддержку первых публикаций, а на воспитание их в определенной идеологической парадигме, определяемой различными фондами, через которые и идут средства.
– И все-таки возможно ли это: увидеть гения в своем поколении авторов?
– Нет. Невозможно понять, кто останется, а кто исчезнет. Уже на моей памяти произошла одна мощная смена историко-культурного кода, и она погребла под собой множество имен, которые казались незыблемыми. Причем, это были не только насаждаемые сверху авторы, но и искренне любимые. Пройдет еще время, все вновь переменится, и станет видно, кто шагнет из старого мира в новый, а кто останется там навсегда. И, кстати, я надеюсь, наш период в литературе запомнится теми писателями, которые опирались именно на христианскую этику.
Сайт Литература +
Данный текст является ознакомительным фрагментом.