«Я не Довлатов, я другой…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Я не Довлатов, я другой…»

Долгожданное событие в мире нашей современной литературы – выход романа Юрия Полякова «Грибной царь». Юрий Михайлович писал его пять лет. Немалый срок, особенно учитывая, с какой скоростью штампуют книги модные ныне писатели. И вот наконец его можно поздравить. Ведь трудно быть одновременно и писателем, и драматургом, и главным редактором «Литературной газеты», а также членом президентского совета по культуре, мужем, отцом и дедом… Однако ему все это удается, причем качественно. И кто после этого скажет, что мужчины не могут заниматься несколькими делами одновременно? Поляков опровергает этот закон своим образом жизни. А уж как ему это удается, мы решили спросить у него самого.

– Юрий Михайлович, и какие у вас ощущения в связи с выходом книги?

– Ощущения хорошие: жизнь удалась! Но надо сознаться, у поэтов жизнь лучше. Когда я был поэтом, то сочинял стихи в автобусе, в метро, просто гуляя… У меня даже было ироническое стихотворение, которое заканчивалось строчками: «Прикрепят, быть может, к автобусу «сто сорок восемь» табличку «Здесь жил и работал поэт Поляков». Проза же требует ежедневной работы. Поэтому приходится утром садиться за письменный стол и корпеть… Я вообще не понимаю тех прозаиков, которые пишут по нескольку романов в год. Это же не литература, а какой-то скоростной вид индивидуально-словесной деятельности, не имеющий к литературе никакого отношения.

– Тогда ясно, почему вы писали «Грибного царя» целых пять лет.

– Правда, с перерывами. Я только-только начал роман, и мне выпала судьба возглавить «Литературную газету». Это меня сильно выбило из колеи. Потом я прерывался и писал повесть «Возвращение блудного мужа», а потом писал пьесу для Театра Сатиры «Хомо эректус». Затем отвлекался на экранизацию романа «Замыслил я побег…» – это первый роман из трилогии, в которую входят еще повесть «Возвращение блудного мужа» и роман «Грибной царь». Потом была бурная история с экранизацией романа «Козленок в молоке», которая недавно вышла на ТВЦ. Первый и второй каналы сказали, что эту сатиру на либеральные ценности никогда показывать не будут. Так вот и получилось – пять лет.

– Как вообще вы начали писать?

– Сначала писал стихи, как всякий нормальный литератор. Это правильно, потому что если прозаик в молодости не был поэтом, проза у него будет малохудожественная. Поэзия учит бережно относиться к слову. Потом я ушел в армию. И, будучи романтичным советским юношей, столкнулся с суровой реальностью. Правда, теперь, с возрастом, я понимаю, что она была не такая уж и суровая. В кино тебе показывают одно, а приходишь и сталкиваешься с жесткой жизнью, к которой ты не привык. Это вызвало шок. И я решил, что, когда приду из армии, расскажу всем о том, что там увидел. И в восьмидесятом году написал повесть «Сто дней до приказа». Все журналы, конечно, отказались ее печатать… До призыва я работал в школе учителем, но после армии меня туда обратно не взяли: я вернулся посреди учебного года. Зато меня пригласили работать в райком комсомола в отдел учащейся молодежи. Там я проработал год, а потом в восемьдесят первом году написал повесть «ЧП районного масштаба», потрясенный комсомольским аппаратом, который был замкнутым целиком на себе и забыл, зачем его создали. Ее тоже никто не печатал. А я тем временем написал еще одну повесть, о школе, – «Работа над ошибками». И ее сразу напечатали. А потом даже экранизировали и поставили по ней спектакль. Но к тому времени вышло в «Юности» у А. Дементьева и «ЧП». Шуму было! А тут после приземления Руста на Красной площади прорвались в печать и «Сто дней». Военная цензура кричит: «Не пропустим!» А Дементьев – им: «Вы бы лучше Руста не пропустили!» Вот эти три первые повести и сделали меня, без ложной скромности, знаменитым.

– А как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с Довлатовым?

– Сравнивают часто. В основном из-за того, что в прозе и у него, и у меня достаточно сильна сатирическая нота. Но проза Довлатова по жанру – это «иронический мемуар». Я же пишу повести и романы во всей полноте жанра. И по жизненной позиции, по сфере политических интересов, по национально-культурному самоощущению, по отношению к России мы абсолютно разные люди. Да и ирония у нас разная по природе. А поскольку иронических писателей вообще очень мало, вот нас и упоминают через запятую, хотя надо бы через тире…

– Вы современную литературу читаете?

– Читаю, но избирательно. Ведь от одних писателей уже знаешь, чего ожидать, какой смысл читать?! А есть писатели, у которых я читаю все, что бы у них ни вышло. Это – Распутин, Проханов, Орлов, покойные Астафьев и Дегтев. Слежу за тем, что пишет Тимур Зульфикаров, Юрий Козлов, из питерцев – Павел Крусанов. Из москвичей – Вера Галактионова, Личутин. Пелевин. Кстати, для меня существует две загадки. Почему писатель-постмодернист по фамилии Нечайко придумал себе псевдоним «Пелевин»? Ведь у него своя фамилия очень подходящая постмодернисту. И почему поэт-концептуалист Тимур Запоев стал Тимуром Кибировым? Ведь у него гениальная фамилия для поэта-концептуалиста!

– А почему вы не берете себе псевдоним?

– Зачем? Да, у меня фамилия совершенно нейтральная – Поляков… Бывает, меня спрашивают: «Вы кто по профессии?» – отвечаю: «Я писатель». – «И как ваша фамилия?» – «Поляков». – «Не слыхал». Вот так, думаю, упираешься рогом, работаешь, а никто не знает… «И что же вы написали?» спрашивают. «Да вот пару-тройку вещиц: «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Апофегей»… – «Ой, так это, значит, вы написали?! Что же вы молчите! Как, говорите, ваша фамилия?» Если б у меня было имя какое-нибудь типа Автандил или Дормидонт, или фамилия – Пиперштейн… Но у меня все – нейтральное, кроме сочинений.

– А что происходит сейчас в современной литературе?

– В современной молодежной литературе? Есть тенденции, которые меня огорчают. Во-первых, крайняя литературная неряшливость. Когда человек, не овладев азами литературной работы, начинает писать, как взрослый, это плохо. Эта во многом связано с искушениями Интернета. Ведь что такое текст, вброшенный в Интернет? Черновик, размноженный в миллионах экземпляров. А черновик он и есть черновик, над ним еще работать и работать. Второй момент – ранний прагматизм, когда молодой писатель пишет не о том, что его волнует на самом деле, и не так, как подсказывает сердце, а о том и так, чтобы получить литературную премию, грант и т. д. Сейчас в моде постмодернизм, «чернуха». Но просто по желанию стать Кафкой или Лимоновым нельзя. Особенно смешно, когда «разгребать грязь» начинают отпрыски хороших семей: про бомжей, например, очень любят писать дети, выросшие в профессорских семьях да еще с боннами. Мне вот об этом писать неинтересно: я вырос в заводском общежитии и видел все своими глазами. Грязь – это еще не правда жизни.

– А вы пишете о том, что знаете сами?

– Когда меня спрашивают: почему все ваши повести и романы стали бестселлерами, я отвечаю: все очень просто, я никогда не думаю о том, что скажет критика, запретят мою повесть или нет, понравится ли она вообще. Главное, что меня лично в этот момент эта тема взволновала, и я об этом написал. А поскольку я нормальный человек, с нормальной социальной и прочей ориентацией, оказалось: то, что волнует меня, волнует и большинство народа. Если у меня за это болит сердце, меня это тревожит. Это тревожит, как потом выясняется, и моего читателя.

– Вы политикой интересуетесь?

– Знаете, меня политика интересует как писателя. В России писатель всегда был в политике, даже если объявлял, что он вне ее, это тоже был своего рода политический манифест. Этим, кстати, мы отличаемся от писателей, проживающих, например, в Америке или Англии. Там совершенно нормальным считается, если литератор пишет про свое заветное и политика ему до фонаря. А у нас в стране, переживающей пореволюционные времена, это невозможно. На встречах с читателями более половины вопросов всегда связаны с политикой и судьбами отечества. От русского писателя ждут не развлечения, а правды, но ведь правда и есть политика.

– Вы ведь и публицистикой занимаетесь.

– Да, публицистики у меня много, даже выходили отдельные книги, например, «Порнократия», где собраны мои статьи с восемьдесят седьмого по две тысячи четвертый год. Были у меня и публикации, которые имели серьезные политические последствия. Например, в девяносто третьем из-за моей статьи «Оппозиция умерла, да здравствует оппозиция!» закрывали «Комсомольскую правду». Ума хватило на следующий день открыть. Тогда это была единственная статья во всей открытой прессе (оппозиционные издания тогда наши «демократы» прикрыли), которая выступала против расстрела Белого дома. Недавно вышла моя статья «Зачем вы, мастера культуры?», она бурно обсуждается на самых высоких уровнях. Мне иногда после публикаций министры звонят, крупные государственные деятели. «Ну, ты дал…» – говорят. А я ничего не дал, просто честно написал, что происходит в стране и что я думаю об этом. Опять тот же принцип: написал о том, что меня волновало, не высчитывая, обидит это кого-то или нет. В статье есть и про либеральную интеллигенцию, и про патриотическую. В результате, на меня все обиделись. Но это нормально. Я не понимаю писателей, которые равнодушны к происходящему в Отечестве. Это какая-то творческая патология…

– Вы член президентского совета по культуре. Чем там занимаетесь?

– Советуем. Просим, чтобы государство было повнимательнее к культуре. Моя задача – добиться того, чтобы власть ко всем направлениям нашей культуры относилась с одинаковым вниманием и заботой. То есть, например, есть Сорокин – и пусть он будет, пока не начинает оскорблять общественную нравственность. Но давайте не забывать, что у нас есть еще и Распутин. А был такой период, что о нем забывали.

– Как вы попали в «Литературную газету»?

– Видимо, за свои взгляды. Либеральный курс прежних редакторов довел до того, что «Литературка» оказалась в глубочайшем кризисе – идейном, экономическом. Ее переставали читать в регионах, тираж падал. Акционеры рассудили, что если такая однобокая либеральная идеология заводит в тупик, то нужно пригласить человека с другими взглядами. Этим человеком оказался я. И тираж вырос в три раза. Причем без особых капиталовложений, только за счет изменения курса газеты.

– Какие у вас литературные планы?

– Сейчас сел писать новую пьесу – «Одноклассники». Пока не знаю, для какого театра… А потом можно будет передохнуть и садиться за новый роман. У меня две начатые вещи. Какая из них «пойдет» – не знаю…

– У вас тесные отношения с Театром Сатиры…

– Так сложилось. Там с успехом идет «Хомо эректус». Потом в экранизации «Козленка в молоке», которую делал Кирилл Мозгалевский, снялись лучшие актеры театра.

– Кстати, вы ведь в этом фильме даже сыграли…

– Пьяного в хлам писателя, страдающего манией величия. Очень типичный персонаж. Кажется, образ удался.

– Актером никогда не хотели стать?

– Нет, что вы! Крепостная профессия…

– Вы вообще в театры ходите?

– Часто. Я же драматург. Когда я стал всерьез писать пьесы, обошел все театры, посмотрел современных авторов. Понял, что я на правильном пути, так как пишу совершенно по-другому. Главное различие в том, что им зритель не нужен, а только благосклонность жюри «Золотой маски». Мне же зритель необходим.

– Ваша дочь чем занимается?

– Растит внуков.

– По вашим стопам не пойдет?

– Нет, слава богу. Она с самого начала сказала, что ей это неинтересно. Да и стихов она никогда не писала… Художественный дар не передается по наследству. Федор Бондарчук заблуждается.

– Вы внукам собирались написать книжку. Это пока проект?

– Нет, я давно хочу написать сказку. Даже собирал материал, читал наш фольклор. Можно ведь написать забавную вещь, интереснее, чем занудный «Гарри Поттер». Но тут надо найти ход, поймать интонацию. Надеюсь, что к тому времени, как мои внуки начнут что-то соображать, я напишу. Сейчас внуку год и десять, внучке восемь месяцев.

– В свободное время чем занимаетесь?

– Люблю грибы собирать. Зимой почти каждый день хожу на лыжах, раз уж живу за городом, в Переделкине. В последние лет восемь-десять полюбил классическую музыку. Живописью интересуюсь. В свое время готовился в Архитектурный институт и посещал изостудии, но потом это ушло, а интерес остался. Коллекционирую издания, альбомы, монографии, посвященные прерафаэлитам. Поспать люблю, а кто не любит?

Беседовала Анастасия БАРЫШЕВА

«Версия», № 6, август 2005 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.