Праздник по средам
Праздник по средам
Юрий Михайлович Поляков – прежде всего большой писатель. Уже двадцать лет выходят в свет все новые его романы, повести, ставятся в театрах пьесы, снимаются фильмы по его киносценариям. И ничто не остается незамеченным, все получает в российском обществе резонанс. Поляков, безусловно, один из самых издаваемых и самых читаемых сегодня писателей. Но он и один из самых известных журналистов страны, почти четыре года является главным редактором «Литературной газеты». За это время ее тираж увеличился в два с половиной раза.
Сегодня с Ю. М. Поляковым беседует специальный корреспондент портала печатных СМИ Witrina.ru Юрий Казарин.
– Юрий Михайлович, давайте с вами поговорим не о литературе, не о писательских проблемах, а о делах журналистских. Но один «литературный» вопрос все же хочется задать. Не хотите ли как-нибудь прокомментировать заявление министра обороны Сергея Иванова на недавнем заседании правительства России, на котором обсуждались вопросы культуры и которое транслировалось по нескольким телеканалам?
– На том заседании, я помню, министр сказал, что в одной воинской части просмотрели библиотечные формуляры военнослужащих и увидели, что читают-то они всяческую, к тому же совсем не безобидную белиберду, вроде книжки «Убей мента». Но прежде чем обвинять современных писателей, как это сделал министр, я бы разобрался с теми, кто занимается комплектацией армейских библиотек, а это структуры самого Министерства обороны. Сейчас, после ухода государства из книгопечатания, выпускается масса всякой ерунды. Почему именно эти дешевые, издающиеся большими тиражами книги закупаются для армейских библиотек? Ведь выходит и много хорошего. Но к военнослужащим не попадают, к примеру, ни Распутин, ни Белов, ни Крупин. Уверен, что для армейских библиотек не выписываются книги замечательной серии «Жизнь замечательных людей». Видимо, в военное ведомство протоптали дорожки издатели совсем другой литературы. Писатели тут ни при чем.
– Традиционный вопрос: как вы сочетаете писательское творчество и журналистскую работу? Многие писатели принципиально не хотят заниматься публицистикой, журналистской «поденщиной» – мол, это мешает, портит стиль и т. п. Некоторые, напротив, утверждают даже, что журналистика помогает им и в литературных делах. Как у вас получается? Ведь вы практически всю свою писательскую жизнь сотрудничаете в газетах и журналах.
– Считаю, что профессиональный литератор должен уметь все – писать прозу, стихи, пьесы, сценарии. Что-то, конечно, может быть для него любимым, для меня сейчас это проза. Смело говорю: я умею все. Должен писатель владеть и публицистическим жанром. Бывают такие события, на которые нужно реагировать мгновенно. Когда-то там будет написан роман или повесть, киносценарий или пьеса! А откликнуться необходимо сегодня, завтра! В трудное для страны, для нашей литературы время на рубеже восьмидесятых-девяностых годов я освоил, скажем так, профессию колумниста и регулярно публиковал в газетах свои колонки. Таких публицистических материалов за все годы у меня набралось на целую книжку, и в прошлом году она вышла в свет, хорошо продается, отпечатан уже третий тираж.
Когда, готовя книгу к печати, я просмотрел свои старые работы, то увидел: ни за одну из них мне не стыдно сегодня. Честная публицистика не та, что работает на очередного олигарха, очередного политического проходимца, а та, что работает на державу, на непреходящие нравственные принципы, – она не устаревает. Это неправда, что живет она недолго, до выхода следующего номера газеты, журнала. Если написано искренне, честно, талантливо, то публицистика становится таким же документом эпохи, как повесть или роман. А какие-то движения, проявления духовной жизни страны, народа гораздо лучше можно понять, читая публицистику, нежели «фикшн».
Думаю, не каждый может сделать, как я: собрать все свои статьи за многие-многие годы и издать их сегодня. Я это сделал, потому что всегда писал то, что думал, что чувствовал, и если заблуждался, ошибался, то честно, искренне. По моим тогдашним заблуждениям, например, видно, как пятнадцать лет назад манипулировали сознанием всего народа. Понятно, почему мы до сих пор выпутываемся из создавшегося в стране положения.
– Если говорить о сегодняшней российской журналистике, то она по принципиальной сути своей совсем не та, что была лет двадцать назад. Что вы о ней думаете?
– На мой взгляд, наша журналистика сыграла роковую роль в судьбе российской государственности в конце двадцатого века. Это вовсе не обвинение. Просто советская журналистика в силу ряда причин оказалась не готова к глубокому анализу серьезных процессов в жизни страны, которые пошли после перестройки. Она не увидела и не смогла раскрыть обществу действительные механизмы, пружины, движущие силы этих процессов. Те же люди, что занимались созданием и поддержанием советского мифа, занялись созданием другого мифа – антисоветского. Повторяю: обвинять нашу журналистику за это нельзя – просто она была так воспитана. Воспитана как мифологическая журналистика, и просто поменяла идеологический знак с коммунистического на антикоммунистический, вот и все. В этом и заключалось ее обновление в новых условиях.
Лишь благодаря отдельным талантливым людям, благодаря Богом данному им интеллекту она прорывалась изредка сквозь туман современности, провидела, что грядет. Но мало кто к этому тогда прислушивался. В те годы, помню, в одной газете была такая рубрика «Гранды гласности». Сейчас прямо-таки стыдно перечитывать, что писали под этой рубрикой «гранды» перестроечной журналистики. Стыдно, что взрослые люди, подчас с немалым жизненным опытом, несли такую, прямо скажем, ахинею.
И все же полбеды, если бы только эта ошибка была допущена, весь народ тогда ошибся, попавшись на лукавые посулы. Журналистика в известной степени подтолкнула народ именно к революционной ломке сложившегося в стране уклада, государственных и общественных структур, хотя можно было пойти эволюционным путем, постепенно, секторами перестраивая экономику и все остальное, не разрушая, не подрывая научный, военный, экономический, культурный потенциал, не теряя международный авторитет, не отталкивая союзников… Выбрали же китайцы такой путь. Наша страна пошла революционной дорогой, а революция – это взрыв, когда ломается, теряется почти все, что создано за прошлые годы. Да, наша журналистика была сформирована в советском обществе, где считалось, что революция – это благо, что поступательное развитие общества, прогресс, пусть и не так быстро, как хочется, всегда ведет к улучшению жизни людей, к процветанию страны. Нам и в голову не приходило, что развитие может пойти вспять, к резкому ухудшению жизни. Но, снова говорю, если бы только этой ошибкой все ограничилось, то претензии предъявлять было бы нелепо. Ошибались-то всем народом.
К сожалению, значительная часть журналистов в девяностых годах беззастенчиво, откровенно продалась разным политическим силам, ельцинской группе, олигархам. Многие журналисты, не скрывая, похвалялись до дефолта девяносто восьмого, какие деньги «имеют» и за что. Они превратились в идеологическую обслугу олигархических и политических кланов. Где уж тут думать о судьбе народа, участи страны! В газетной журналистике это было, может быть, не очень заметно, но на телевидении доходило до смешного: человек, вещавший с одного канала, переходил на другой канал и начинал утверждать подчас прямо противоположное тому, что говорил буквально вчера. Люди служили не делу, а лицам, кланам, мамоне. Говорить, что свобода слова была чуть ли не единственным нашим достижением в годы перестройки и становления демократии, – глупо. Мы воспользовались этой свободой слова, как ломом, а не как скальпелем.
– Выступая в Центральном доме журналиста на собрании в честь 175-летия «Литературной газеты», вы сказали, что вы лично и газета не играют во всякого рода мифологемы, вроде «свободы слова»…
– В самом деле, не играем. Свободы слова – в том смысле, которое вкладывали в это понятие лучшие умы России, – у нас никогда не было. Ни при советской власти, ни в 90-е годы. Я под свободой слова понимаю честное выполнение своего профессионального долга. А профессиональный долг журналиста заключается в том, чтобы разобраться в сути явления и объяснить читателям. Честно все проанализировать и честно про все написать. При советской власти сказать на страницах государственной прессы, что ты на самом деле думаешь, если это идет вразрез с партийной линией, тебе никто бы не дал. И многие шли на конфликт, шли в диссиденты, печатались на Западе. Они рисковали практически всем. И вот все стало по-другому: сказать неугодное власть или деньги имущим ты можешь, но тебе за это просто не заплатят, в худшем случае попросят уйти из издания. И многие этого не выдержали, сломались. В девяностые годы всегда можно было сказать, что ты думаешь о чем-то или о ком-то, в неангажированных изданиях, но у них были маленькие тиражи, маленькие гонорары. Как ни странно, люди, которые раньше готовы были бодаться с КГБ, становиться диссидентами, в новых условиях ломались, покорялись…
Сейчас, наконец, повели речь о том, что пора бы начать выстраивать нормальную постсоветскую журналистику – со своим кодексом чести, со своей профессиональной ответственностью за сказанное слово, с пониманием того, что если ты сегодня наврешь, то завтра будешь отвечать за это. Отвечать публично. У нас нет элементарных основ ни журналистской этики, ни корпоративной чести, нет журналистики, которая идейно стоит на стороне общества, государственности – подчеркиваю: государственности, а не государства. Всегда будут стрингеры, будут продажные журналисты, но, надеюсь, будет и честная, принципиальная журналистика. Она должна задавать тон в обществе. Как в литературе: написал честную книгу – тебя будут уважать, написал халтуру – руки не подадут. В журналистике нет такого сейчас – критерии размыты, все смешалось. Мы находимся пока в самом начале пути. А обвинять государство в наступлении на свободу слова – по меньшей мере, смешно, потому что наступать не на что.
Пока только начинает выстраиваться диалог между властью и прессой, между прессой и обществом. Своя правда есть у власти, своя правда – у общества, своя – у прессы. И здесь должен быть достигнут именно консенсус (хотя я и не люблю это слово). Власть, чтобы достичь своих целей, всегда готова использовать насилие. Общество само по себе склонно к анархии. Пресса склонна «ради красного словца» манипулировать фактами, смыслами, здравым смыслом… Как сопрячь все это? Не знаю…
– Не дают ли вам как главному редактору такого, к примеру, совета: чтобы повысить тираж, добавить газете желтизны, немножко писать, скажем, об интимной жизни писателей? Многие менеджеры почему-то считают, что желтизна привлекает любого читателя.
– Таких советов, слава богу, не дают. Они ведь бесполезны. Еще до моего прихода в газету была попытка за счет желтизны поднять тираж, но ничего не получилось. Наш читатель всегда был интеллигентным человеком. Если кто хочет почитать клубничку, есть множество по-настоящему желтых изданий, они доступны. А нашему читателю больше интересна аналитика, причем аналитика не моноидеологическая. Почему так упал тираж «Литературной газеты» в девяностых годах? Она на смену коммунистической моноидеологии принесла такую же моноидеологию, только либеральную. А хрен редьки не слаще. И читатель отвернулся. Сегодня в нашей газете представлены абсолютно все точки зрения, от правых до левых. Одно время меня за это сильно критиковали: с одной стороны, обзывали черносотенцем, с другой – человеком, продавшимся либералам. Но, как говорится, собака лает, а караван идет. Благодаря такой политике, за четыре года мы увеличили тираж газеты в два с половиной раза. Мы сделали ее открытой для людей всех взглядов, вернули на страницы столкновения мнений, диалог. И читатель к нам пошел. Ему ведь не много нужно – чтобы за дурака не держали и давали спектр мнений, а не единственно правильное решение…
– А вас не смущает такой бескрайний диапазон, когда на страницах одного издания может быть предоставлено место и оголтелому сталинисту, и суперультралибералу?
– Нет, не смущает. Я могу не разделять чьих-то взглядов, меня может искренне возмущать чья-либо точка зрения, но это вовсе не повод, не основание для того, чтобы закрывать материалу дорогу на страницы газеты. Надо иметь в стране хотя бы одну газету, которая бы отражала весь спектр нашей духовной жизни. Я, как писатель, по профессии призван понимать всех. Понимаю, например, позицию сталиниста, семью которого никак не задели репрессии и прочие ужасы «той» жизни, – а таких в стране было все-таки большинство. Для такого человека прошлая жизнь представляется ярким солнечным днем, и он никогда не поймет человека, в чьей семье есть расстрелянные, прошедшие лагеря, высланные и т. д. Но мы же один народ, одна страна – и что нам, снова воевать друг с другом? Несмотря ни на что, надо выслушивать друг друга, понять. Газета ни в коем случае, я убежден, не должна разжигать взаимонепонимание. Духовное развитие невозможно без переплетения различных идей, взглядов, судеб людей.
И еще одна сторона дела. Я филолог и представляю, как через сорок-пятьдесят лет какой-нибудь студент или аспирант будет по страницам «Литературной газеты» пытаться составить представление о нашей духовной жизни. И не сможет понять, куда после девяносто первого года на десять лет исчезли имена Шолохова, Распутина, Белова. Я сам, к примеру, на пять лет был отлучен от «ЛГ» за протест против расстрела Белого дома. Это ведь все похоже на то, как если бы в девятнадцатом веке со страниц газет и журналов пропало имя Лескова – его ведь прогрессисты тоже не любили.
– Недавно по телеканалу «Культура» в цикле «Линия жизни» показывали вашу встречу с читателями. Одна из участниц встречи спросила вас, будет ли снова по средам, когда выходит «Литературная газета», праздник для читателей. Будет ли? И мешает или помогает вам в работе былая слава и невиданная всесоюзная популярность «Литературной газеты»?
– Раз такой вопрос был задан, значит, пока еще праздника нет. Но я уверен, что он будет. Мне кажется, мы вывели газету на верный путь. А что касается славы, то, конечно, помогает. Ведь именно «Литературная газета» и «Известия» сохранились как мировые бренды. А могли бы кануть, как журнал «Юность» после ухода Андрея Дементьева.
– Скажите, подпиской, розничной продажей газеты занимаетесь вы как главный редактор или это обязанность и ответственность генерального директора? Я знаю, что очень часто за недостаточный рост тиражей снимают с работы как раз главных редакторов, не трогая генеральных директоров.
– Конечно, это обязанность генерального директора. Но и я не остаюсь в стороне, это ведь обратная связь с читателями. Ну, а насчет снятия с работы, то могут главного снять за что угодно. Тиражи, как правило, – лишь повод.
– Вам как главному редактору нужен новый Закон о средствах массовой информации или достаточно действующего? В нем ведь многое не прописано, например, существование владельцев печатных СМИ, отношения с ними.
– Я пока не чувствовал потребности в Законе. Может быть, потому, что мы пока ни с кем не судились и к защите со стороны Закона не прибегали. Говорят, он нужен для защиты от давления властей – меня власти не давят. Говорят, нужен для защиты от давления владельцев, хозяев. Но тут уж, если мы живем в условиях рынка, какого-то давления не избежать. Иначе зачем хозяину содержать газету, если она живет сама по себе? Это же не аквариум с рыбками! Нужно находить с владельцем общий язык, понимать, что он хочет, что требует, если, конечно, он не олигархический отморозок.
Когда я пришел в газету четыре года назад, многие в редакции выражали недовольство создавшимся к тому времени положением вещей. Я прямо сказал: «Вы боролись за капитализм, я – за усовершенствованный социализм. Вы победили. Но теперь хотите, чтобы вам в редакции оставили немножко социализма для внутреннего пользования. Но так не бывает. И давайте будем работать так, как положено при капитализме».
– Так теперь и работаете?
– Так и работаем…
– И последний вопрос. Уже несколько лет по инициативе Союза издателей и распространителей печатной продукции ежегодно проводятся конгрессы в поддержку чтения. У общественности они встречают поддержку. Но их эффективность так просто определить невозможно. А как вы лично относитесь к этим конгрессам?
– В одном из конгрессов я участвовал, выступал там. Считаю, что дело очень нужное, очень полезное. Воспитание интереса к чтению, общественной потребности к чтению должно стать заботой общегосударственной. Государство, я думаю, рано или поздно спохватится, что упускает такое важное дело. Конгрессы же способствуют тому, чтобы спохватились поскорее. Надеюсь, и ТВ начнет пропагандировать книги, чтение. Пока же писателей под разными предлогами фактически выжили с телевидения.
– Знаете, чем мне показалась необычной наша беседа? Зачастую, когда берешь у кого-либо интервью, примерно знаешь, каким будет ответ на твой вопрос. Будут, конечно, приведены незнакомые тебе, а то и вообще новые цифры, факты, примеры, но направленность ответов, суть их как бы предвосхищаешь. Ваши ответы во многом были просто неожиданными. Спасибо.
Witrina.ru, 18 февраля 2005 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.