Праздник на завтра

Праздник на завтра

Фото: Григорий ТАРЛОВСКИЙ

"Я пришёл посмотреть на завтрашний праздник", - говорит в самом начале один из героев спектакля «Жорж Данден, или Сон одураченного мужа», и режиссёр использует слово «праздник» как предлог для выхода из реальности сначала в музыкальность, потом в сон, потом в бред, а потом и вовсе в безумие с примесью чего-то демонического.

Сюжет пьесы переиначен: Жорж Данден теперь одурачен не в реальности, а во сне – измена любимой жены ему только приснилась. Молодой артист Александр Хатников переживает предательство трагически, и его дарование позволяет делать это на очень высоком уровне актёрского мастерства. Очистительное начало и выход из ситуации, отсутствующий у Мольера, режиссёр задумал предложить зрителю через финальный монолог, когда Данден словами из Книги Притчей Соломоновых примиряется с судьбой и прощает жене все её грехи: «Любовь всё покрывает, всё терпит. Ты прекрасна, моя возлюбленная, и пятна нет на тебе!» Затем сон кончается, и наступает счастливый финал, будто награда за прощение, которое великодушный Данден сумел найти в своём сердце.

С точки зрения концепции на первый взгляд перед нами довольно интересная история. Тема прощения всегда актуальная, мистическая, религиозная, как и тема любви. Но ложится ли это на пьесу Мольера? Сама по себе попытка интерпретации автора – явление частое на театре. Но если режиссёр решается на этот шаг, то как минимум ожидаешь его оправданности, не говоря уже о том, что ждёшь, конечно, что создание режиссёра окажется более талантливым, более умным, или, может быть, в чём-то более интересным, чем то, что написал великий автор.

Спектакль Кабанова лишён социального подтекста, примирительный финал разрушил знаменитое мольеровское «Tu l"as voulu, Georges Dandin!»; ушла глубокая ирония в отношении всех персонажей, и в первую очередь в отношении самого Дандена: он оказался у режиссёра почти Гамлетом; отсутствует тема жажды наживы, а вместе с ней и вопрос об измене девушки, если это брак по расчёту, – ничего этого в спектакле нет. Остались упрощённый до примитивного юмор и голая любовная интрига, которая зачем-то, однако, пытается коснуться космического смысла бытия. Шекспировский трагический герой в любовной истории с юмором «ниже пояса» – это вещи, несочетаемые по смыслу и несопоставимые по масштабу, это безвкусица – когда балаганный капустник занимается решением мировых проблем.

Герой Хатникова представляет в спектакле сильную линию реалистического психологического театра, в то время как остальные персонажи «играют в игру», обнаруживают черты марионеток, гротескны и как бы в своих ужимках издеваются сами над собой. Пространство сцены освоено до последнего миллиметра: тут и кованые решётки, и фонари, и таблички, и каскады сирени, а используются из всего этого нагромождения бочка, дверь и лестница на балкон. Запоминается кукла, сидящая на бочке в луче света в начале второго акта: сделано со вкусом, со смыслом и красиво (эта же кукла будет символично растерзана во втором акте). Стёб, противопоставленный реализму: на фоне «эффектных появлений» с дымом из-под двери, «замедленных кадров» под звуки ветра, красной лампой, светящей из глубины сцены в зрительный зал, – Данден, у которого всё всерьёз и которому вообще не нужны для игры никакие декорации. Может быть, создатели спектакля задумали сыграть на контрасте между силой трагедии и бредом – и особенно это ощущение усиливается к финалу спектакля, в «демонических» сценах тотального унижения Дандена. И можно было бы сказать, что это всё символизирует реализм и существует параллельно со смешением стилей в постмодернизме, но если бы это было сделано со вкусом, если бы это было внятно обозначено, если бы это было хотя бы визуально красиво...

На деле же пространство сна очерчено только беременностью супруги Дандена – ни свет, ни костюмы, ни поведение героев – перед сном и после него – практически не меняются. И получается, что на фоне реалистической декорации с вьющимся по стене плющом мелькают фантастические костюмы кричащих цветов, с чулками в горошек, крылышками бабочек, негнущимся огромным воротником, перьями, хвостиками и рожками[?] Артисты пляшут, кричат, носятся по сцене в каком-то бешеном темпе… И только реплика Хатникова «Условный театр! Не верю!» как-то реабилитирует весь этот цирк, но и эта реплика звучит уже ближе к концу второго акта, и уставшее воображение оказывается не способным её адекватно воспринять и переосмыслить в этом ключе увиденное ранее.

Нельзя не отметить смелость начинающего режиссёра. Попытка подойти к классическому тексту в ускоренном ритме, через музыкальность – несомненное достоинство спектакля. Ирония и стёб сами по себе в случае, когда они выдержаны на определённом интеллектуальном уровне и оправданы, позволяют зрителю не скучать во время развития интриги.

Теги: искусство , театр