«Литература мне не интересна, если героев я не воспринимаю как живых людей»

«Литература мне не интересна, если героев я не воспринимаю как живых людей»

Корреспондент «Витрины» встретился с писателем Юрием Поляковым и попросил рассказать его о творчестве, житейских заботах, а также оценить современную издательскую ситуацию.

– Юрий, странное дело: читаешь ваши произведения критической направленности, а в душе остается ощущение чего-то доброго…

– В этом-то и отличие, например, «Ста дней» от «Стройбата» Сергея Каледина. У меня идея не доминирует над образом. В «Ста днях» отразился опыт службы в Германии в 1976–1977 годах. Но Германию в повести мне изобразить не дали. Поэтому получилось, что служат герои вроде бы в России, но в увольнения почему-то не ходят. Сейчас армия стала хуже, чем тогда. Сказалась многолетняя антиармейская кампания, ряды Вооруженных сил вынуждены были покинуть наиболее опытные офицеры. И в обществе отношение к армии изменилось. Сейчас уклоняется от призыва 20–30 процентов призывников. В советское время такое даже представить было невозможно.

– А как вы расцениваете современную ситуацию в стране?

– В годы перестройки били по всему советскому – культуре, патриотизму, армии, не замечая, что за десятилетия после 1917 года все это уже прикипело к русскому, неразрывно соединилось с ним. В результате сейчас в обществе нет никакой идеологии. В 80-е годы был произведен демонтаж прежних ценностей, и в результате мы получили, по сути, то же общество, что при социализме, но без каких-либо социальных гарантий для человека. Основная масса населения, как и раньше, живет как бы в социалистическом обществе, но без прежних гарантированных государством благ. Верхние же несколько процентов живут как при капитализме, но без накладываемых на Западе юридических и налоговых ограничений на богатых.

– Юрий, в литературе вы какого направления придерживаетесь?

– Я – сторонник реализма в широком смысле слова. Кроме Булгакова на меня в наибольшей степени повлиял Бунин, а из поэтов – Тютчев, Блок, поздний Заболоцкий. Пушкина даже не называю, его влияние и так понятно и неизмеримо. Он повлиял на всю русскую культуру.

– Каково значение языка в вашем творчестве?

– Язык – одна из главных моих проблем. Новая тематика всегда рождает и новый языковой аспект. Например, я впервые ввел в литературу аппаратный язык и язык казармы. Обновление языка идет посредством внесения в литературные тексты новой языковой формулы. Я горжусь, что ввел в русский язык несколько новых слов: «апофегей», «господарищи», «отчизнопродавцы». А названия моих произведений стали нарицательны и часто используются в прессе: «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Работа над ошибками», «Демгородок». Тоже своего рода лексический ассоциативный прорыв.

– Юрий, пора поговорить о вашем «Козленке». Мне кажется, что здесь вы, опираясь на опыт «Двенадцати стульев» и «Мастера и Маргариты», сумели блестяще спародировать процесс создания литературной репутации.

– Если «Демгородок» – повесть-памфлет, то «Козленок в молоке» – роман-эпиграмма. Как-то я просматривал список нобелевских лауреатов и поймал себя на мысли, что многие из них выпали из дальнейшего развития литературы. В советский период у нас была идеологическая обойма прижизненных классиков. Но посмотрите, многие ли, например писатели 30-х годов, пережили свое время? Никто или немногие, единицы. Иллюзия, что с крахом коммунистической идеологии положение изменилось. Принципы формирования литературных репутаций остались те же. Так же как когда-то ВААП проталкивал за границу произведения «идеологически выдержанных» писателей. Только критерии поменялись на противоположные. Отсюда и родилась идея писателя без текста, как Виктора Акашина в «Козленке», которого проталкивает к вершинам литературной славы безымянный автор. Все остальные персонажи играют роль ретрансляторов для Акашина.

– Ваша оценка современной издательской ситуации?

– Ее состояние я ощущаю на себе. В 1991–1993 годах был кризис, в 1994 году началось возрождение интереса к отечественной литературе. Благодаря этому и у меня вышло несколько книг – двухтомник в издательстве «Культура», однотомники в «Республике» и «Стелле», причем не такими уж маленькими тиражами – от 30 до 50 тысяч. «Козленок в молоке» должен выйти еще в «Роман-газете», пойдет в библиотеки. Сейчас больше стали издавать современную русскую прозу. Окончательно читательский вкус не испорчен.

– Что, по вашему мнению, необходимо издать сейчас?

– Преступление, что до сих пор не издан «Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского. Можно по-разному относиться к этому автору, но его книга – незаурядное произведение. Фактически прекращен выпуск поэзии. Ведь поэзия у нас, в отличие от других стран, не была герметизирована, являлась общенациональным чтением.

– Ваше эстетическое кредо?

– Без гнева, но с пристрастием.

– Какая у вас мечта?

– Написать книгу, которую будут перечитывать, – вот моя сверхзадача, как и у всякого писателя.

Беседу вел Борис СОКОЛОВ

«Витрина», № 7–8, 1996 г.