§ 2. Принцип сдерживания  Антироссийские санкции и новое сдерживание – бодрящая предвоенная атмосфера

В режиме санкций Система нашла и целиком раскрыла себя. Антироссийские санкции – одно из тех внешних приключений, к которым Система РФ готова, как никакое регулярное государство. Санкции обновили все виды аффектов, которых добиваются люди в Системе.

Всемирный масштаб режима санкций подарил Кремлю глобальную сцену игры, какой Москва искала, не умея к себе привлечь. Режим санкций – идеальное чрезвычайное состояние, заданное со стороны Запада, декорируемого как «геополитический враг». Подарком Кремлю стало западное понятие «антироссийских санкций» – удобнейший медиамем, не выдуманный местной пропагандой, а взятый из мировых медиа. Возник стратегический субститут войны в мирное время, при отсутствии больших военных рисков и обязательств.

• Режим санкций – это режим исключения. Он ставит вопрос, кто кого исключает, – вопрос о власти, для Системы РФ очень комфортный

Экономическая болезненность санкций автоматически переложили на население – создав новый повод для молчаливых массовых сделок за счет населенцев, но при условиях, когда населенец испытывал нечто вроде гордости. Новые экономические трудности идеально легко ставились в вину внутреннему врагу – «пятой колонне» прозападных либералов, якобы радующихся бедствиям РФ («партия 6-го флота США»).

Глобальный режим санкций. Путинская доктрина чрезвычайности

Политика санкций в паре с московскими «антисанкциями» образуют подвижный глобальный режим санкций – новое состояние Европы и мира. Режим санкций подрывает устойчивость современного миропорядка. Заодно испытываются и пределы устойчивости Системы РФ. Пройдя эти испытания, Команда Кремля обновит горизонт собственной легитимности либо потеряет ее.

Еще на «прямой линии» 2015 года Путин ясно сформулировал доктрину чрезвычайности для Системы РФ: «А по поводу того, сколько и долго ли нам терпеть санкции, я бы сказал: не терпеть! Нам нужно использовать ситуацию, которая складывается в связи с санкциями для того, чтобы выходить на новые рубежи развития. Мы, может быть, и не делали бы этого». Здесь признание в тяге к экстремальности в Системе едино с презрением к нормам, которые ее ограничивают. Санкции за нарушения международного права оценивают вне связи с нарушенной нормой, дебаты о праве исключены. Санкции восприняты Москвой как природная неизбежность – вроде global warming, облегчающего арктическую навигацию.

Режим санкций и фактически мало связан с будущими действиями России. Пролонгацией санкций Соединенные Штаты и Евросоюз лишь зафиксировали нижний порог конфликта так, чтобы не допускать его эскалации. Но не этого хотели в Кремле. Там ищут масштабирования ситуации.

Мировой режим санкций и Система как контригрок

Начатые без ясной конечной цели, санкции против России вместе с внутрироссийскими «антисанкциями» перешли в новый глобальный режим санкций. Главными свойствами этого режима являются:

1) отсутствие четкой конечной цели со всех сторон (сторон уже больше двух) ведет к обрастанию режима все новыми фальш-целями, задачами и участниками;

2) стремление сторон перевоспитать друг друга (о чем писали коллеги Крастев и Холмс[28]) неминуемо становится силовым. Силовое «перевоспитание» в сталинской модели называлось пенитенциарной педагогикой. Оно никогда не вело к исправлению объекта;

3) стороны ведут игру уже не за соблюдение норм (нормы нарушены давно), а на опережение. У каждой стороны есть основания надеяться заставить работать фактор времени на себя.

• Москва использует чрезвычайные обстоятельства, извлекая из них непредвиденные ресурсы. В Системе РФ всегда ждут выгодной катастрофы

Ею может стать что угодно – выборы Трампа, его импичмент, ураган в Атлантике, раскол внутри Евросоюза.

Санкции для прозападной оппозиции – проекции чужой силы вместо своей

Западное прогнозирование будущего российской Системы линейно и напоминает комикс: падение экономики ведет к падению благосостояния граждан и к оппозиционному протесту, который сметет Путина. Но логика событий может быть прямо обратной. Экономический и социальный коллапс – экстраординарная ситуация, которой дожидается Система РФ. Она оправдывает ее аномальность, а эскалация открывает новые чрезвычайные перспективы.

Запад интенсифицирует конфликт на Украине поставками летальных вооружений. Эта стратегия столь же работает на выигрыш, сколь на потерю, грозя обернуться «выгодной» для Путина катастрофой самой Украины.

Что выглядит в санкциях ценным для оппозиции? То, что санкции проецируют чужую силу. Санкции – парализующий оппозицию симптом отказа от поиска собственной силы. Свою силу не строят. Моральное алиби ищут в мифе «несокрушимости режима», чему противопоставлен антимиф «несокрушимой воли свободного мира». Политической работе оппозиции места нет, вместо – требования усиления санкций, с проклятиями в адрес «полезных идиотов» и «агентов Путина» на Западе.

Санкции и паразитарный лоббизм. Аберрация санкций: свои как чужие

Доктриной Системы стал тезис, что люди должны привыкать жить хуже, раз уж страну завели в изоляцию. Тирания создает обширные поля запрета ради заработка немногих корпораций. Семья минсельхоза превращается в бенефициара продовольственных контрсанкций. Изоляция России создает класс бенефициаров ее изгойства, достаточно сильный и креативный, чтоб втянуть в коалицию часть населения. В РФ появился опасный класс санкционных игроков. Фирмы, разрабатывающие софт для ФСБ, максимализируют прибыль, нанося явный ущерб всей отрасли. Ряд решений на государственном уровне прямо направлен на ухудшение положения граждан и их потребления. (Пример – те же контрсанкции.)

Минские соглашения, давление на ЦАР и Идлиб показывают, что сегодня Система РФ расположена в мире разбросаннее, чем старая добрая «управляемая демократия». Последняя глобальна по способу выживания – нынешняя экспортирует конфликты в гущу современного мира, не распознавая сильных игроков. «Думать некогда – трясти надо»: многие тайные и военно-политические операции РФ объясняются именно таким образом.

Выступление Володина, где, разъясняя смысл антисанкций, он говорил, что из тысячи американских лекарств «аналогов нет только для девяноста», и те, мол, под запрет не попадут[29], – симптом косоглазия русского мира. Речь идет об ущербе, добавочно наносимом населению РФ своим же правительством, – Володин говорит о потерях граждан России (а не американских корпораций); населенцам он доказывает, что их ущерб будет терпим. Вот яркий симптом того, как глобальность Системы ведет к отказу от национального основания. Последнее делают то опорой, то мишенью по выбору Центра.

• Население опекаемо властью при условии, что согласно оставаться ее добычей

Группы населения, которые при новых зигзагах Системы РФ понесут непоправимый ущерб, рассматриваются как «меньшинства» – незначимые группы, своими потерями укрепляющие «путинское большинство». А поскольку Система ведет эпические мировые битвы (в воображении), гражданин РФ, отказавшийся пополнить ее список потерь, – дезертир и сливается для власти с образом мирового врага.

Обвальная глобализация РФ и синтез ее фрагментов в инфраструктуре вмешательства («Коминтерн»)

Девяностые стали годами обвальной глобализации России. Элиты в падении наспех создавали средства выживания, рекомбинируя фрагменты советской инфраструктуры с передовыми техниками. В синтез вошли новые элементы: cash, современные массмедиа (к ним присоединился интернет), западные посредники и банки. Все это сплавилось в инструмент российского мирового лобби – фигура Билла Браудера была в нем весьма характерна. Все это Кремль поджег, присоединив Крым, но сгорело не все – оставшееся сплавилось в бронзу нового инструментария. Его именуют «пропагандистским», это неверно. Он не пропагандирует – он глобалистски вторгается в западное общество.

Всякое лобби мобилизует чужие средства в своих интересах. Попытка всемирной мобилизации для признания аннексии Крыма была неудачна, но указала на тех, кто готов рискнуть репутацией для Москвы. Но когда легальные лоббистские схемы рухнули, вскрылась проблематичность русского присутствия на Западе: оно глобализовано, однако архаично. Технически современно, но крайне реакционно и культурно неактуально. Его обнаруживают во всех узлах западных обществ, где оно отличается двойной лояльностью, учитывающей желания Москвы.

Эскалация как страховка рисков

Система РФ упрощает сложные задачи до уровня правящей команды. Она оперативно улавливает прямые угрозы, а непрямые упрощает. Отсюда ее эффективная, но разрушительная действенность. Нехватки ресурсов, протесты бюджетников – даже агрессия извне не застанет Систему врасплох: они учтены при ее возникновении и наталкиваются на броню охранных рецепторов власти.

Зайдя в тупик, команда Кремля повышает ставки, переходя к эскалации и запредельно наращивая риск. Снизить уровень риска можно за счет деградации всего игрового поля (примеры: чеченское урегулирование 2000-х или донбасско-минское 2015-го). В логике страхующей эскалации (радикализации ради страховки рисков) Кремль всегда держит в виду запасное поле, реальное или воображаемое. Вслед Крыму – Донбасс и «Новороссия», за Донбассом – Сирия. После Сирии – Ливия, Ирак, ЦАР.

• Безопасность слабой Системы только в скорости ее перемещений. Не можешь заморозить конфликт – утопи в новом конфликте, эскалированном относительно прежнего

В Кремле верят, что так проиграть невозможно.

Государственность России слаба. Скрывая слабость, она годами уходит от простых решений, как вдруг накидывается на сверхтрудную задачу с намерением с ней быстро разделаться. Летом 2014 года сбитый малайзийский боинг вынудил Москву к стратегическому отступлению из грозной военной эскалации. Через год выход нашелся на сирийском направлении. Оставив ДНР/ЛНР догнивать в трясине Минских соглашений, Москва бросилась в новую безопасную, как ей казалось, эскалацию на ближневосточных землях. То же было с пенсионной реформой, запущенной в угаре «триумфальной победы» Путина на выборах 2018 года.

Система отказывается ограничивать свои проекты собственными границами. Кремль избегает считать что-либо чужим. Сегодня это делает его идеальным объектом для внешних розыгрышей.

Много говорят о «путинском коминтерне». Но Коминтерн был формой мирового коммунистического движения. Даже «коричневый коминтерн» нацистов был видом идейной и политической экспансии. Ничего подобного не скажешь о путинском коминтерне – он экспансивен и сохраняет от прежнего только свойства инфраструктуры проникновения.

Зато реальностью стала угроза, которой (зря) опасался Сталин в 1930-е годы: перехват инфраструктуры и обращение в дирижируемый извне инструмент воздействия на политику и мысли Кремля. Так случилось на украинском треке, где представлениями Москвы о происходящем и ее интересами давно манипулируют киевские интересанты.

Тема внешнего управления Системой неожиданно воскресает. Эскалациями Системы РФ весь последний год несанкционированно управляли внутриамериканские акторы. Кремлю навязывали деструктивные для РФ эскалации, а собственная его инициатива была вяло-оппортунистической. Но для глобально масштабированной Системы намерения руководителей уже не важны: она неспособна удержаться от повышения ставок, когда ей подбрасывают соблазнительные поводы к эскалациям, как дело Скрипалей и суперсанкции США.

Речь не о двойной агентуре, а о стратегической слабости. Когда московский манипулятор нагромождает хорошо различимые противнику структуры вмешательства, те обращаются в улику его злых намерений. Затем активность перехватывает собственный аппарат, навязывая «большой земле» свои фальшивки, «хотелки» и предпочтения. Дирижировать этакой рыхлой самодеятельностью для Запада одно удовольствие.

Сдерживание. Маска безумца

Блок-схема сдерживания еще в годы холодной войны была редуцирована к неядерной. Вместо мощности потенциала уничтожения было довольно убедительно подтверждать решимость применять его без оглядки. Пугать Хиросимой ни к чему – решимость доказывали на малых предметах. Интервенция Рейгана в Гренаду – крохотный суверенный островок кажется курьезом холодной войны. Но тогда, в 1983 году, сигнал с Гренады был принят Кремлем всерьез – Америка готова идти до конца! У Путина теперь тоже своя «Гренада» – присоединенный Крым.

Чем вызвать опасение тех, кого надо сдержать? Не силой, а внезапностью ее применения, раз неизвестен момент, когда и где это будет, как с Крымом. Когда неясны пределы эскалации – как в Сирии и Турции. Или техника влияния, выглядящего бесцельным, как в ЦАР или в деле «русских хакеров» в США. Сохранит Путин здравый смысл или сорвется, обостряя игру в ущерб всем своим интересам (как было с антисанкциями)? Способен ли кто-то прогнозировать реакции русских? В игре 2010-х все эти карты оставались на стороне России – до появления президента Трампа.

Маневрирования неопределенностями – рабочий режим стратегии устрашения. Московская версия Mad Max, или «Путин в параллельной реальности» (Ангела Меркель) – когда редкие сутки без плохих военных новостей с Востока казались европейцу даром небес. Акт безрассудной политики опрокинул знания Запада о пределах русской решимости. Ценой неверности к Украине слабая Россия обрела стратегический капитал весомее Крыма, убедительно доказав готовность к неограниченному сдерживанию.

Сдерживание и алиенация

Сдерживая Запад, Россия не выглядит надежной силой для Незапада – почему? Русское сдерживание – это безнаказанное нарушение правил, а это не выглядит силой. Кремль не выработал и не предложил понятные правила в качестве общих, доказательно настояв на них. Сила, выглядящая надменно тщеславной, не убеждает в законности своих посягательств. К тому же она часто просто смешна.

Советская культура оценки рисков – наследница коварной сталинской осторожности. Советская дипломатия контроля рисков при накоплении преимуществ в 1970-е достигла виртуозности, затем утраченной в Афганистане.

• Система, выходя за границы РФ, готова рискнуть самой Россией

В отличие от нее, российский «социум власти», порождая бесконтрольные риски, усугубляет их грубостью пиар-мероприятий. Есть ли в Системе РФ датчик предельных рисков и где он? Судя по выступлениям глав Совета безопасности, действиям ГРУ или ФСБ, у них такого органа нет.

«Реконструкторская» версия российской войны с Западом – некомпетентный игровой эпатаж на руинах архитектуры принятых правил.

Русские сдерживают непредсказуемостью вероятного поведения и уровнем его эскалации. Вульгарное хамство представителей российского МИДа тоже вспомогательное средство защиты – как опасен даже мелкий бандит, яро и агрессивно бранящийся.

Но и там Кремль попал в ловушку деструктивной передозировки. Непредсказуемо вредный злой русский уже не пугает – он Alien, Чужой. Он вызывает рефлекторное желание брезгливо отстраниться и выработать долгосрочную стратегию его изоляции. Идущий в мире процесс – не «русофобия», а алиенация русских.

Интегрируема ли еще в мир Россия, развившаяся в Систему РФ? Или предстоит искать новый модус взаимодействия со всеми в мире – не страшась, что поиски отнимут массу сил, а искомое может выглядеть еще монструознее?

Обнуление мировой повестки

«Сдерживание России не удалось», – сказал Путин[30]. Это свидетельствует о непонимании Путиным сути стратегий containment. Сдерживание – дисциплина вовлечения, а не одноразовое отпугивание и не система угроз выживанию. Сдерживание мешает попирать правила и приучает их уважать volens nolens. Сдерживание – непременное условие сосуществования разных миров вне и внутри России. Россию, естественно, нужно сдерживать так же, как необходимо сдерживать США или Китай.

Первое сдерживание времен холодной войны знало, что оно защищает: альтернативный строй и свободную жизнь нации, основанную на ее ценностях. Эта политическая вера лежала в основании тогдашних стратегий. Теперь Москва практикует пустое отпугивание – от чего? Система РФ не может стать образцом альтернативы для других наций и не пытается служить им образцом.

Бесценностная надменность отталкивает и тех, кто хочет симпатизировать России.

При всем внимании президента к мировым делам глобальная повестка России им обнулена. Оттуда ушли два признака глобальной державы: борьба за эталонность – за лидерство и заявка солидарной ответственности за мир. Впервые со времен наркома иностранных дел Литвинова Россия отзывает оферту глобальной ответственности, отрекаясь от принципа «Мир неделим».

Вместо поля смелых инициатив стратегической коммуникации с Западом и Востоком – темные субподрядчики и коррумпированные клиентелы. Демонстрируя безудержность, РФ оставляет неясным, что она вообще намерена делать. Новое сдерживание (в отличие от классического) – сдерживание без целей, вне ценностей и без перспективы разрядки.

Россия более не одна из Объединенных Наций.