§ 3. Заговор «элит»  Элиты как класс генератора неравенства

Конец 1980-х был эрой обмена советских местовладений (по термину Лена Карпинского) на разные виды частной собственности. Собственность на места власти превращается в высоколиквидные активы. Многие стремятся сохранить за собой и места как точки извлечения ренты.

Система РФ обслуживает этот процесс, иначе ее просто не было бы. Она возникает сначала как элитная подсеть, облегчающая и страхующая необходимые трансакции.

С первых лет возникновения РФ ее «элиты» существуют якобы под вечной угрозой истребления «народом»: меняется только образ угрозы, от «красно-коричневых масс» до «популистского и патерналистского населения».

Элиты возникли одномоментно, как и сама РФ, но чуть раньше – в 1989–1990 годах, еще в СССР. В «элиты» переименовали себя некоторые группы советской интеллигенции, прежде всего гуманитарной: журналисты, литературные критики, писатели, актеры и режиссеры. Далее в них кооптировали так называемых «хозяйственных людей», то есть тех, кто готов был субсидировать проекты интеллигентов. «Элиты» видели в будущей персонократии своего эксклюзивного мецената и не хотели ограничений для власти этого мецената.

Известно bone mot руководителя Совета по правам человека при президенте РФ, в прошлом – гранда перестройки Михаила Федотова: «Высшая форма демократии – это абсолютная диктатура настоящего демократа» (октябрь 2010-го). Фраза симптоматически четко отразила коллективное сознание интеллектуальных элит тех лет, при их взаимодействии с обществом, властью и политиками России.

Так возник сначала культ личности Горбачева, а за ним сразу – культ Ельцина. Поэтому в момент (несостоявшейся) Преображенской революции августа 1991 года столичная интеллигенция, в руки которой попала судьба новой власти, немедленно передала ее Борису Ельцину без всяких условий. После чего «элиты» попали в зависимость от кремлевского Центра и проектируемой им государственности. Расширение «элит» шло далее микшированием старых и новых групп.

Критически важно, что наиболее активные кадры нового рыночного уклада были силами вчерашней советской интеллигенции. В ядре ельцинской коалиции сложился союз «грандов гласности» с новыми предпринимателями и кооператорами. Еще недавно те и другие принадлежали к единой интеллигентской среде, говорили на одном языке и имели общие предрассудки. Успехи и неуспехи поразительного десятилетия 1990-х, пафос его политики диктовался аномальной задачей.

• Как создать демократическое государство, которое не было бы государством, оставаясь сервисной аппаратурой комфорта элит – столь гуманных, что не забудут об интересах рядового населенца?

«Элиты» в РФ не являются носителями какого-либо ценностного начала и не требуют того же от власти. Представители власти зато всегда могут напомнить элитам о корыстолюбии прошлых десятилетий.

Сакрализация неравенства. «Богатая страна бедных людей»

Ликвидация Советов шла под флагом сакрализации неравенства. Антикоммуни­стические реформы постулировали существование двух неравенств, «естествен­ного» (здорового) и «аморального». Аморальное неравенство, приписав власти коммунистов, отвергли, зато «естественное» неравенство превознесли как залог демократии.

Синхронно культивированию неравенства в массовый оборот вошло понятие элиты – мира восславленных, защищенно неравных всем остальным.

Создание центральной властью искусственных групп в РФ – сословных, льготных, привилегированных и «заслуженных» – поддерживает ансамбль неравенств вместо институтов. Такие неравенства становились непреодолимы, изначально фиксируясь законом. Их изобретение и репрезентация со стороны технологов Кремля велась демонстративно, декоративно сопровождаясь «состраданием населению».

«Мы богатая страна бедных людей!» Софизм путинского спичрайтера 2000 года со временем трансформировался в экономическую доктрину Путина – государства, богатеющего изъятием доходов у населения.

Жертвы искусственного неравенства попали под опеку того государства, которое ими пожертвовало. Эта идеологическая игра элит с неравенством имеет проработанный контур, и ее легко обнаружить в каждый момент на протяжении всего тридцатилетия Системы РФ.

Фикция конфликта с «элитами»

В третьем президентстве Владимира Путина власть демонстративно дистанцировала себя от элит, перейдя к театрализованному закручиванию гаек, которое не меняет материального положения и состава «элит».

Как и простые населенцы Системы, так называемые элиты имеют стратегические ресурсы, заставляющие власть с ними считаться.

В 1990-е годы элиты создали видимость влияния на власть тем, что оказывали Кремлю некоторые финансовые и организационно-технические услуги. В нулевое десятилетие Кремль резко ограничил эти их притязания. Они давно устранены от влияния на выборы в стране и на кадровую политику власти. Тем не менее за ними сохранились виртуальные прерогативы «творцов королей», восходящие лишь к немногим, но очень ярким событиям августа 1991 года, выборов 1996-го и до 1999–2000 годов.

Именно эта аура творцов сорвана с них и отвергнута Путиным в третьем президентстве – ради дисциплинирования элит. Но призрак ее бродит в элитной среде и предъявит полномочия на участие в транзите.

Элиты: рост элитизма в Системе, гегемония над населением, барский суверенитет

Крушение демократии и государства в России увязано с элитистской порчей политики 1980–2010-х годов. То не был монотонный элитизм – их было несколько, и каждый, сходя со сцены, оставлял следующим свои предрассудки и инструменты.

Элитарность горбачевской политики необъяснима ее номенклатурным истоком. Она производна и от диссидентской «неполитической политики» 1960–1980-х – меритократических практик советской интеллигенции. Внутри этого раннего элитизма гнездилась мечта о добром лидере-меценате в кругу его мудрых наставников. Оттуда происходит образ союза интеллигентов-мудрецов, творящих партии, не беря ответственности ни за одну из них. Обе иллюзии рано сопряглись с элитарной же моделью СМИ, курируемых их главными редакторами – собственниками «по праву таланта».

На эту почву ступил поощрительный ельцинский элитизм 1990-х годов – компенсация интеллигентам, добровольно отдавшим власть, взятую в августе 1991 года. В рамках ельцинского консенсуса сложилась медиакратия, связанная более с финансистами и властями, чем с интеллигенцией. Рождается идея проектной политики. Все эти замыслы, не сумев их политически удержать, культурные элиты 1990-х передоверили путинскому режиму.

Элитизм «управляемой демократии» 2000-х систематизировал элитизм 1990-х. Он технологизировал мониторинг настроений и чувств опасных масс, балансируя между населением и элитами.

Кремлевский двор – комиссары захвата

Есть революции, а есть захваты – в том числе как фаза революции.

НСДАП, взяв власть в 1933 году, представляла группу, надстроенную над уже данным обществом и государством. Нацизм в него проникает и захватывает, превращая в суверенную диктатуру, не пытаясь разрушить общество.

Система РФ – это государственный симбионит. Команда кремлевских «комиссаров» вторгается извне в дважды разрушенное (сначала перестройкой плюс ельцинскими реформами) искусственное общество, утерявшее к тому моменту всякую идентичность. Общество рыхлое и многоукладное. Но, не ставя цели государственного строительства, «комиссариат» Кремля развил политику завладения Россией. Важную, хотя и неглавную роль сыграла кадровая сеть ФСБ с их консолидированным укладом, восходящим еще к суверенной диктатуре в советской версии.

Все это важно для обсуждения трудного вопроса: преступно ли данное государство? Или преступен лишь круг «комиссаров», захвативший его функции?

Чемпионы выживания

Премиальный класс – класс вечных чемпионов выживания. Критикуя современность, они самодовольны, пока имеют гарантированные места внутри нее. (В начале 1990-х я назвал этот феномен в России ковчегом выживших.) Каста призеров состязаний, которые давно перестали проводить. От «команды победителей, в которой приятно быть», к победе навсегда, капитализация которой растет за счет шансов для остальных. Чемпионы закрытых чемпионатов блокировали горизонт подъема всем прочим даже психологически.

Новое государство РФ мыслилось ими как персональное достояние небольшой группы «блестящих умов», выступающих гувернерами и доверенными советниками президента, сохраняя место «властителей дум» граждан России. Государственность в этой схеме является услуживающей элите техноструктурой. Современной, бдительной и комфортной системой охраны позиций правящей элиты страны.

От всех потрясений новой русской истории и благодаря выживанию в них, казавшемуся почти невероятным, у чемпионов выживания осталось поразительное чувство преемственности. Вопреки явным случайностям, благодаря которым они взмыли вверх, а не ушли в небытие, их чувство времени – это чувство плавной эволюции. Осмысленного прогресса, который step-by-step вел их к нынешним высотам – и поведет еще выше. Как? Неважно.

Имиджевая антиэлитарность Путина раздвигает пределы возможного

Феномен Путина возник в поле выборов ранних 2000-х. Тогда он имел потенциал электорального сдерживания способности элит ему противиться – из опасения разозлить своего избирателя.

Теперь его антиэлитарность – капитал и страховка для Путина, и тот позволяет себе безнаказанно ущемлять элиты. Так, Путин на съезде ЕР призвал регионы зарабатывать деньги без Центра. Это идентично призывам трудящихся в СССР к «передовому высокопроизводительному труду»: регионы финансово связаны Центром, как советские люди – советской системой.

Из истории российских так называемых элит

Аномальность российской модели несомненно связана с крайне специфичной позицией элит в новой России. Можно сказать, что при формировании РФ постсоветские элиты пожертвовали строительством гражданской нации ради обустройства Системы как сервиса защиты их мест при всякой новой власти.

Историю РФ последних 25–30 лет можно написать как историю советских и постсоветских «элит», выступавших в роли необщественного субъекта своих частных интересов. Идейность по инерции была свойственна многим грандам перестройки, не исключая самого Горбачева. Но уже раньше, с 1990 года, можно говорить о тенденции к отслоению советских демократических групп в полузакрытый клуб бенефициаров перестройки.

Симптоматически это проявилось в том странном обстоятельстве, когда одна и та же группа примерно человек в полста годами выступала в эксклюзивных ролях – «грандов гласности», экспертных советов при лидерах перестройки в роли лидеров партий и движений. И всегда политическое лицо этих партий определялось фамилией лидера, а не его платформой. Переходя из партии в партию, эти люди якобы не меняли своих «демократических» идейных позиций. К началу 1990-х закрытый клуб грандов обжился между Кремлем и СМИ, мигрируя сквозь редакции во власть и бизнес.

Конечно, речь уже велась не только о «демократической интеллигенции». С 1990 года демократы окончательно сделали ставку на лидерство номенклатурного бунтаря Бориса Ельцина. Глубоко не доверяя друг другу, они не решились выдвинуть лидера из собственной среды. Тем самым они выбрали принципиальную схему «движка» новой государственности.

Новое государство строили, отталкиваясь от недостатков прежнего – советского, того, что ими считали. Что люди, принадлежавшие элитам Советского Союза, считали его недостатками? Прежде всего – принудительную коллективность (партийный контроль – «контроль невежд»), сравнительное равенство социальных групп («равенство в нищете» говорили, желая оторваться, «отслоиться» от населения), неуклюжий партийно-хозяйственный аппарат («номенклатура» – клеймо тех лет, понятое как первенство управленцев с хозяйственной повесткой над интеллектуалами с их повесткой)…

Все это звалось «преодолением сталинизма, партократической диктатуры и советской охлократии». Но внутри этого заметно отвержение государства людьми, которые были отстранены от государственной ответственности. Последнюю они знали только в карательном модусе преследования инакомыслящих и идеологической цензуры.

• Для советских элит понятие государства неразличимо сливалось с репрессивностью, застойной и некомпетентной

Теперь они собирались строить, как говорили, «новое, современное, демократическое, цивилизованное государство». Но содержание проекта формировалось как «позитив негатива» – вычитанием всего, что огорчало элиты СССР. Если проявить этот перевернутый негатив, мы не найдем там государственной концепции. Представления о государстве не были даже утопическими – они отсутствовали. Ясной была лишь цель исключить на все времена всякую зависимость интеллигенции, сомкнувшейся с правящим истеблишментом.

Обретение гегемонии и переход от оппозиции к статусу хранителей государственности мыслился как расширение премиальной коалиции путем присоединения «здоровых сил государственного аппарата» к грандам демократии.

Это проясняет ожесточение конфликта Кремля с Верховным Советом России – то был конфликт проектов выживания. Верховный Совет России, при его несомненной посткоммунистической окраске, был собранием советских государственных элит. Независимо от идейных разногласий, они несли спектр представлений о государстве, новом по отношению к СССР. Противостоящий им ельцинский Кремль, со сплоченной вокруг него демократической прессой и интеллигенцией, государственной идеи не имел. Демократическая государственность мыслилась лишь как аппаратура консалтинга и выработки решений в интересах элит – при гарантиях безопасности группы премированных новой властью.

На переломе кризиса 1993 года проекты сближаются и сливаются. Коалиция власти собирается вокруг Ельцина и воспринимает проект государственности – России как государства элит.

Попытки «прорыва» этой политически запертой ситуации и были кризисными спазмами, ответами на которые стали радикальные акты, определившие стиль Системы РФ. Узкая группировка вокруг Кремля боролась за место монопольного лидера всех остальных элит, одновременно контролируя лояльность низового населения РФ (что требовало предоставить ему шансы на выживание). Все это перемежалось спазмами институционального реформаторства и избирательного популизма.

В этой борьбе элиты обросли наилучшими в мире технологиями поддержания аномального контроля масс и затем, под именем РФ, перешли к внешней экспансии.

Лужковская Москва – элитарная прародина путинизма

Сколько ни проклинали «питерских», именно Москва – колыбель управляемой демократии Лужкова стала первым и вернейшим союзником Путина. Считать ли случайностью, что такова была система управления московского мэра Лужкова с 1990-х годов? Лужков был первый «управляющий демократ» России, и он же был первый меценат элит. Лужковское меценатство как прикорм столичной элиты властями началось с его подражания Горбачеву, а далее развивалось. (Трагедия Собчака в том, что в Питере ему нечем и некого было прикармливать.) Оттого компромисс Путина с Лужковым мог состояться только после разгрома последнего на его домашнем поле московских управляемых выборов. С того момента Москва становится пьедесталом Путина и витриной путинской России – парком ее культуры[25] (Михаил Ямпольский).