§ 2. «Это предатели демократии»  Эталон имитаций как боевая технология Системы РФ

В описаниях Системы преобладают ее живописный абсурд и эксцентрика. Мы постоянно упускаем из виду обстоятельство (можно равно признать его достоинством или угрозой), что речь о глобальном предмете. Интеллектуальная и культурная атмосфера Москвы провинциальна, но сама Россия – ничуть нет. Это опасная вещь мирового класса, и только такой она поддерживает свое существо­вание.

Сравнение с благоустроенными европейскими нациями мало что тут подскажет. Как возникла Система? Как отвоевала место среди успешных посткоммунистических наций, присоединившихся к Евросоюзу и НАТО? Великий Советский Союз был бы неплохим объяснением этому, если б не погиб. Россия уцелела в метеоритном поясе обломков СССР и Варшавского блока, но что сделало ее глобальной?

В этом параграфе я позволил себе опереться на тезис Ивана Крастева об «эпохе имитаций»[7], не вполне соглашаясь с ним насчет места и роли России в этот период. Крастев применяет понятие Эпохи имитаций к европейскому тридцатилетию – от падения Берлинской стены до настоящего времени. Это царапает слух, но в идею стоит вслушаться. Это рефлексия провальной модели выхода из противостояния Запада и Востока.

Увы, никто не позаботился заранее обдумать сценарии выхода из холодной войны и соблазнов, которые пойдут в ход. Крастев говорит лишь об одном – соблазне имитации. Образ победы Запада подсказывал путь подражания победителю – имитировать западный образ жизни, либеральные ценности и институты. Альтернативу вычеркнули из представлений о мире – что встало на ее место для тех, кто спешил войти в состав победителей?

Подражать! Подражание утвердилось императиву посткоммунистического мира. Конец холодной войны образовал на Востоке клуб стран – имитаторов либерализма.

Директивный мимесис

Имитационная либерализация Восточной Европы рассмотрена в статье Крастева (и его коллеги Стива Холмса) «Понимание Восточной Европы: имитация и ее противоречия»: «Чтобы понять истоки сегодняшней центрально- и восточноевропейской нелиберальной революции, надо смотреть не на идеологию и не на экономику, а на сдерживаемую враждебность, порожденную центральной ролью мимесиса в процессах реформ на Востоке после 1989 года. После падения Берлинской стены Европа уже не была разделена между коммунистами и демократами – она была разделена между имитаторами и имитируемыми. Нелиберальный поворот региона не может быть понят отдельно от ожиданий «нормальности», созданных революцией 1989 года, и политики имитации, которую он узаконил»[8].

Мимесис Евровостока прошел полный цикл – от восторга «бархатных революций» и «падения Стены» через ряд государственных и экономических успехов к итоговому чувству вторичности и обмана. Хозяином и контролером игры был Евросоюз золотого брюссельского двадцатилетия. Объявив себя «нормой», Европа взялась ее контролировать. Но императив нормальности скрывал сегрегацию имитаторов и эталона. Крастев и Холмс отмечают «дисциплинарную» стилистику правительств и обществ западных стран по отношению к догоняющим нациям, неловко пытающимся им подражать, «изображая Запад».

Императив имитации в душе Восточной Европы спорил с переживанием возвращенного суверенитета. Авторы замечают, что антизападная идеология современных неопопулистов сама по себе фиктивна и идейно ничтожна. Их истинный мотив – «отвращение к принудительному подражанию». Либеральный мимесис был недоброволен и привел к «отказу быть судимыми иностранцами в соответствии с иностранными стандартами»[9].

Сегодня венгерская власть отводит брюссельскую критику, указывая, что каждая ее антилиберальная уловка скопирована из законодательства государств – членов Евросоюза. Определяя венгерский режим как «государство Франкенштейна», авторы пишут: «Нелиберальный мутант из гениально сшитых элементов западных демократий… Премьер-министру Виктору Орбану удалось уничтожить либеральную демократию, реализовав умную политику поэтапного подражания. Он поженил концепцию политики Карла Шмитта с ее мелодрамами отпора врагам и фасадные институты либеральной демократии»[10]. Так похоже на Россию, только все же не Россия.

Монетизация имитаций

Система РФ при возникновении оказалась среди двух трофейных полей, а не одного советского, как думают. Не менее важны трофеи поля имитаций. Объявленный в Беловежье конец СССР «как геополитической реальности» распахнул перед Москвой вторую геополитическую реальность – поле выгодной двойственности, манипулирующей разными ликами России. Вопреки жалобам Кремля, Россия – не пассивная жертва униполярного мира. Конечно, Запад на примере русских охотно демонстрировал свою безальтернативность. Сознавая двусмысленность роли, Россия ее просто использовала. Не возражая против «имитационного императива», здесь внимательно разбирали его устройство – так развинчивают вражеский истребитель, случайно попавший в руки.

В отличие от любой из стран посткоммунизма, РФ не обещали присоединения к Западу. Зато предоставили бонус советских трофеев, с округлением частью трофеев антисоветских. Двусмысленно было уже понятие ближнего зарубежья РФ (термин министра-демократа Андрея Козырева). Право на вмешательство в СНГ Москве формально не дали, зато и уровень присутствия РФ на Евровостоке не уточнялся. Доктрина «ближнего зарубежья» РФ опиралась на встречные недомолвки.

• Запад уходил от обсуждения российских интересов – Москва принимала западные недомолвки за их молчаливое признание

Яркий момент – знаменитое выступление-троллинг министра иностранных дел РФ Козырева на Стокгольмской конференции СБСЕ в декабре 1992 года, где тот известил мировых лидеров о том, что Россия меняет политический курс, отказывается от дружбы с Западом и перенацеливается на старое имперское пространство. «Пространство бывшего Советского Союза не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. Это, по сути, постимперское пространство, где России предстоит отстаивать свои интересы с использованием всех доступных средств, включая военные и экономические. Мы будем твердо настаивать, чтобы бывшие республики СССР незамедлительно вступили в новую федерацию или конфедерацию, и об этом пойдет жесткий разговор».

В зале воцарилась необыкновенно глубокая тишина, госсекретарь США Иглбергер кинулся прочь из зала… Через час министр Козырев заявил, что пошутил: так он сымитировал планы российских реваншистов. Вслед этому Москва получила миллиард долларов американской помощи на развитие демократии – троллинг монетизировали. Здесь видна вся схема – мы согласны притворяться, что побеждены, лишь пока известно, что мы притворяемся и за это хорошо платят.

• Россия делала вид, что подражает Западу, – на Западе делали вид, что не видят грубой показухи

Век имитаций стал для РФ веком лицемерия – веком Системы РФ. А это заставляет иначе взглянуть на российский участок его траектории.

Дефект имитационной политики – нехватка нормальности

Подход Крастева и Холмса (следует подождать их книги, которая основательнее развернет метафору Века Имитаций)[11] позволяет поставить Систему РФ в глобальный контекст слома порядков конца XX – начала XXI века. Это не абсурд и не чума аномальности, свалившаяся на Россию с небес­.

• Система РФ сложилась в ответ на глобальный вызов окончания холодной войны, породивший миф о победе Запада и утопию невозможной нормальности

Здесь намечается развилка путей из коммунизма. Страны ЦВЕ обретали «норму», идеализируя досоветский суверенитет. У них появился контролер нормы в Брюсселе, куда они стали в очередь. Не оспаривая западный эталон, Россия не имела контролера – в ней не видели кандидата на вступление в Евросоюз. Регалии, которыми ельцинскую Москву награждали в 1990-е годы, – членство в Совете Европы и в G-8 – утешительные заменители членства в клубе. Выражение «американское лидерство» и в 1990-е годы вызывало в Кремле смех, Брюссель же вовсе не был значимым авторитетом. Внутри непонятной многим русско-европейской полемики о суверенитете Иван Крастев верно заметил сопротивление «императиву имитаций». Западное раздражение скрывало защиту монополии нормы, отвергавшуюся Москвой.

Возникает надрыв эталона развития. Досоветская царская норма не могла быть положена в основу – западный эталон не имел директивной силы.

Путь к новой идентификации

Система РФ не родилась будто из головы Афины целиком в один из громких моментов – Беловежские соглашения, 1993 год, дефолт и первые выборы Путина, дело ЮКОСа, Мюнхенская речь Путина… Все эти важные, но не окончательные развилки выбора уточняли складывающуюся конструкцию Системы.

РФ не подражала западному «победителю» – имитирование в Москве изначально применяли как технику. РФ декларирует готовность имитировать западные институты. Но сама российская аппаратура имитации не являлась институтами демократии и не собиралась ими быть.

• Государственность РФ расщеплена – она строит не то, чем является

Уникальной была ситуация, а не страна, искавшая ответа на вызов травмированной идентичности. Государственность РФ не могла стать ни русской, ни демократической – ни европейской в том имитационном варианте, который ей предлагали. Тогда – какой же?

Московская модель тяжеловооруженной имитации

Кремлевский имитатор демократической модели не стал строить институты и вести препирательства с чиновниками в Брюсселе. Русским методом имитации стали танки Т-70 у Белого дома в октябре 1993-го. Танковая битва при Белом доме якобы в защиту западной цивилизации от коммунизма покончила с шансом России на внутрироссийский сценарий развития. Столица РФ преобразилась в глобальный центр мирового мейнстрима (тогда еще – демократического), с амбициями, выходящими за пределы РФ. Население и власть вошли в симфонию на базе медиа-военно-добывающего комплекса, обороняющего глобальный мейнстрим. Россия получила право государственно существовать, не строя государства.

В победном стартапе октября 1993 года РФ уже не могла стать регулярной государственностью – на мировой сцене ей следовало быть победоносной всегда. Когда через год президентский рейтинг Ельцина упал вдвое, ответом стали не внеочередные выборы (обещанные им на лето 1994-го и отмененные), а вопрос о войне. Вопрос о (цитирую либеральный меморандум по памяти) «показательном разгроме какого-либо одного региона, противящегося центру реформ».

Дудаевская Чеченская Республика ничуть не была глобальной проблемой России, но глобализированный Кремль после 1993-го нуждался в новой победе над мировым злом. Интернационализация Кавказа притянула столь знаменитых после людей, как Шамиль Басаев, Хоттаб и Бен Ладен. Страсть к глобальному масштабированию нашла контрагентов в авантюристах внутри и вовне РФ. Система искала, чем укрупнить себя, не строя государства, – и укрупнением стали эскалации, военные и политические.

Первую годовщину Конституции танки РФ отметили, подходя к городу Грозному. Все можно было еще остановить и передоговорить. Но договоренности теперь были не нужны Системе – ей требовалась еще одна победа в стране. Инфраструктура мирового величия, основанного на эскалациях, – вот чем стала Система РФ.

Пока в униполярном мире длилась Эпоха имитаций – наперегонки ей в России строилась Система РФ. Аномальный близнец униполярного мира, Система родственна ему и в симбиозе с ним развивалась все 20 лет. Когда униполярность надорвалась в военном авантюризме Буша-младшего и финансовом кризисе, Система РФ вчерне состоялась, и задача имитировать мейнстрим у Кремля отпала. С того момента и мировой порядок, организованный вокруг имитационного «лидерства США», не был далее актуален для Москвы.

Российская Федерация, жители который упраздняли Советский Союз под лозунгом «Иного не дано» и «Ельцину нет альтернативы», – пламенные борцы с альтернативностью вернулись в новый альтернативный мировой мейнстрим. В глобальном альтернативном мейнстриме Системы РФ протекает сегодня жизнь российской аномальности.

XXI век – век России?

С 1990-х годов Россия шла в авангарде «Века имитаций». Шла осознанно, что в данном случае означает «лицемерно». Технология лицемерия, техника допинга пиара и фальши апробировались Системой РФ с середины 1990-х годов. К этому толкала и ложно заданная цель быстрого переустройства страны ради «возвращения к нормальности». Утопия нормальной жизни подстегивала политическую креативность. Но креативность ушла в отработку технологий срезания углов, моделей обгона, искусства выигрыша времени. «Стероидная» техника допинга, пиара и фейка – технология коктейлей Григория Родченкова.

Система РФ – глобальный актор Эпохи имитаций, а не ее жертва. Она не с имитаторами и не с теми, кого имитируют. Подобно восточно­европейским популистам, она с лету воспринимает либеральные девайсы и техники – в отличие от тех, не присоединяясь ни к кому. Она использует подобия как опорные структуры концентрации власти­.

Это не аномалия, это Система РФ в ее мировой эпохе. Это вход в аномальный мир будущего для России.