§ 3. Принцип аномальности  Аномальная Россия выживает абсурдным путем

Российская Система аномальна с точки зрения принципов модерна, европейского просвещения, господства права, норм демократии и прав человека. Не является она и успешным авторитарным режимом современного образца. Она почти не пытается обрести признанную государственную оболочку в рамках существующих правил глобализации.

Система РФ не интегрируема и не включаема в глобальный мировой порядок, возникший в западном мейнстриме. При этом Москва пользуется инструментами, разработанными в западном мейнстриме, не подыскивая им замены, как делал советский коммунизм.

Из времен, когда Москва возмущалась упреками в аномальности, она вступила во времена, где аномальность подчеркивают. Ею бравируют, акцентируя самые абсурдные из действий. Так было с присоединением Крыма, вторжением в Донбасс, со сбитым малайзийским боингом, идиотски реакционными законами Государственной Думы и хулиганскими выходками российского МИДа.

Подчеркивая аномальность, Москва пользуется ей в целях отпугивающего сдерживания – слабый правитель надевает «маску безумца», готового к невообразимому. В Кремле знают, что РФ не станет ни империей, ни национальным государством российского народа. Но, по мнению Путина, Система может войти в элиту будущего не­обычного мира, мейнстрим которого невообразим, как она сама.

Проблемой, которую Системе уже скоро придется решать на этом пути, является риск глобальной изоляции России – «расизации» русских и россиян: превращения их обычной жизнедеятельности актов в токсичную, отверженную мировыми сообществами. Этот риск огромен и действительно может кончиться ликвидацией России как страны русского народа. Но этот риск неотделим от самой эффективности Системы РФ. Ей придется взять на себя и нести его в дальнейших действиях.

Успешная аномальность Системы

Что такое российская ненормальность? Это не дефицит и не абсурд, а позитивное свойство Системы. Ее аномальность эффективна, хотя извращенным образом.

Система РФ – система-шлюз, обеспечивающая включение страны (какова та есть) с государственной властью (какова та есть) в мировую норму успешности. В глобальный нормативный мейнстрим на своих условиях.

• Верткость Системы – ее маневренная аномальность, проявляемая в моменты кризисов, эскалаций и других экстраординарных состояний

Система РФ лишена рецепторов безопасности. Требуя от всех «соблюдать порядок», она игнорирует собственную аномальность. (Яркий пример – борьба с доступностью мессенджера Telegram в России.)

Эффективность как выгода аномального. Нигилист срезает углы

Выборы 1999–2000-х закрепили доктринальный статус эффективности. Путин всегда любил этот термин. В его представлении эффективность позволяет обойти запреты, чтобы «расшить» ситуацию любого серьезного конфликта. Эффективность понята им как право срезать углы и обходить нормы, стремясь к победе.

Система РФ – это система срезания углов, спрямления и сокращения пути ценой нормы. У этой манеры в русском прошлом есть великие образцы. Конструктор Сергей Королев, не имея достаточно сильного двигателя для броска человека в космос, просто связал три слабых двигателя в пучок «веником». Но не имея задач, которые сегодня реально решать таким образом, Система срезает углы всему миру, «обстругивая» устройство России и планеты. На первый план в ней выступает русский нигилист.

В допинговых скандалах вокруг зимней Олимпиады 2014 года эта философия вскрылась весьма наглядно.

• Эффективность в Системе РФ – это опережение других с использованием неконвенциональных средств

Михаил Эпштейн: «Изобретение путинизма, которое потенциально может завершить ход истории: холодная ненависть, которая упорно ищет слабые места в миропорядке и расчетливо в них бьет, оставаясь по сути беспричинной и бесцельной»[31]. Не стоит преувеличивать демонизм там, где царит извращенная версия рыночной калькуляции издержек и выгоды. Даже в убийствах здесь заметна схема аномальной калькуляции.

Верткость Системы РФ не самоцельна. Она выживает, как может, даже когда реально не находится под угрозой. Но как ей об этом узнать?

Геном Системы как случайно найденная устойчивость

Власть новой России не столько построена, сколько сложилась при известных обстоятельствах. Важны ресурсы, доступные для ее ранней формы. Форма хранит оттиск генеалогии, тех забытых первоситуаций.

Несовременность России является намеренной практикой. Она создавалась искусственно, а не струится из глубины веков. Взглянув на цифры российской экономики последних тридцати лет, с ее колеблющимися долями зависимости от экспорта сырья, мы обнаружим, что и сырьевая идентичность была избрана и поддерживается намеренно.

• Система управления реформами стала их единственным результатом

Экономика, власть и самосознание Системы РФ формировались одновременно. Систему РФ структурирует случайная синхрония цепочки необязательных факторов. Не будь совпадения отчаянных бедствий с бумом нефтяных цен в первое президентство Путина, Система не сложилась бы в виде ресурсной империи. Добавка путинского режима лишь принцип резервирования остатка, распределяемого среди населения (идея осталась бы пустым словом, если бы не сырьевой «пузырь» 2000-х).

• Российское государство стало сырьевым потому, что таким образом оно могло оставаться подражательным, но не наоборот

Ресурсная Россия выдумала себя такой и сохраняет в таком состоянии. Цена выбора колоссальна и будет расти.

Происхождение вертикали власти из процесса реформ

Странная сверхвласть президента размещена Конституцией «над» основными властями, что уже в 1990-е превращало любую из властей в урезанную. Гарантией сдерживания властями друг друга назначены были не они сами, а присматривающий за ними «гарант Конституции» из Кремля.

У «вертикали власти» были предшественники, главные из них – структуры так называемого процесса демократических и рыночных реформ в 1990-е годы. Казалось бы, там процесс – тут вертикаль, что общего? Общее – сверхзадача власти, отделенной от граждан и вознесенной над ними: поверх субъектов Федерации, поверх жизни земель, их согласия и несогласия. С начала 1990-х «процесс реформ» породил неподвижный центр в администрации президента, который далее рассылал по стране комиссаров под разными именами – представителей президента, губернаторов, уполномоченных ФСБ и Роскомнадзора.

Сегодня вертикаль власти превратилась в обширный, непрерывно действующий генератор конфликтов – и биржу обмена ими.

Иллюзия секторальной модернизации и «актив сбережения власти»

Во всякой системе возможны поэлементные усовершенствования: оптимизация аппарата, ревизия расходов и звеньев управления и т. п. Но в Системе РФ, начав оптимизацию ее, невозможно успешно ее завершить. Реформированный блок выпадает из нереформируемой системы. Он становится опорой теневой партии в аппарате, готовой бросить вызов статус-кво.

В 2010-е можно говорить об установленном Системой РФ «табу» на апгрейд ее в целом. Приоритет сохранения власти делает невозможной ревизию Системы. Боязнь, что рост эффективности затронет приоритет выживания, невыносима.

Невозможность оптимизировать, сочетаемая с неуловимостью виновников безобразий, порождает манию сохранения той власти, что есть. Эту манию следует отличать от нормального инстинкта безопасности. Даже функциональные некогда группы элиты, втягиваясь в бюджетируемое «укрепление вертикали», теряют компетентность, пополняя актив сбережения режима. Такой актив уже не способен быть элитой: разделять эти два понятия совершенно необходимо.

Первые успехи Системы обросли инерцией преуспеяния функционеров. Успех в Системе запускает механику защиты успеха от притязающих его разделить. Обостряется желание закрыть достигнутое от населенцев, которые могут на него посягнуть.

• Победа заходит в тупик и обрастает швалью. Охрана швали подавляет государственность, обостряя аномальность

В посткрымской фазе власть бездумно сгребала в свою орбиту гиперактивный кадровый сброд. Увлекая их за собой, перестала отличать от компетентных функционеров. Росло число отмашек на инициативу, получаемых новыми «кадрами». А дав отмашку, о ней забывали либо пролонгировали.

Уязвимость ради стабилизации Системы РФ. Правила нарушения правил

Уязвимость населения в СССР имела неравный характер, считаясь несправедливой. (Сталинское уравнительное терроризирование забыли – после Хрущева восстановление его считалось невозможным.) Потребительский, криминальный и национал-республиканский кризис 1990–1991 годов вернул людям в СССР повседневную уязвимость. Любой стал уязвим – или мог стать – по рыночным, этническим и просто случайным основаниям. Центрального распорядителя уязвимостью не стало. Никто не прикрывал от нее, не перед кем было даже упасть на колени, чтоб спастись. Этот ужас стал фатальным для СССР. Затем и рыночные реформы были обесславлены, став генератором добавочной уязвимости. Возникло страшное подозрение о намеренном садизме элит, причиняющих боль, раздавая ее столь же неравно, как собственность.

При консолидации Системы РФ вернули насилие, встроив в него дозировку уязвимости, умело поддерживаемой на должном уровне. В постсоветской Системе работает успешный генератор уязвимости масс, он же манипулятор правилами и запретами.

Система РФ не наивна – она искушенно-аномальна. Правила неформальны, но населенцы в них включены и знают правила, которые хотят нарушать. Система держит своего актора на грани правил и их отсутствия, «предлагая» ему их нарушить только со своего ведома.

• Взрослому населенцу хорошо известны все правила нарушения правил

От аномального вызова к аномальному ответу

Четверть века попыток строить воображаемое государство, чтоб «войти в клуб цивилизованных наций», привела к совершенно другим аномальным результатам. Запрет «возвращаться в совок» при одновременном советском ресентименте – «Где же, наконец, сильная власть?!» – при попытках не потерять места, связанные с привилегиями, привели к возникновению необычайного парагосударственного субъекта Системы РФ.

Система – не государство, но довольно успешная государственность, основанная на опыте советских и постсоветских неудач. Ее живучесть выше всяких похвал. Ее идеологии часто менялись и интересны лишь тем, насколько обслуживают ее задачи.

В то же время Система, скорее всего, промежуточное государственное состояние. Синтез новаторских свойств с Grand Corruption бенефициаров Системы. Нынешняя государственность едва ли имеет долгое будущее без разрушительной встряски. Но свойства Системы, рассматриваемые как «извращения», сохранятся и в моделях-эпигонах. Они тактически найдены и стратегически оправдали себя – как русский вид обработки травматического прошлого.

Challenge and response

В советской истории конца XX века бывали случаи, когда резкое воздействие власти на общественную среду (его можно сопоставить с тойнобианским вызовом (challenge)) порождало необычайно сильный ответ (response). Так, попытка Хрущева в конце 1950-х одним махом ликвидировать в тюрьмах воровской закон привела к кристаллизации неожиданно новой тюремной иерархии с кастой «опущенных» и жесточайшими архаичными практиками «опускания». А смягчение дисциплины и сокращение офицеров в Советской армии при смещении Жукова привело к взрывной экспансии дедовщины.

Феномен, появившийся в ответ на вызов, всякий раз возникал почти моментально, но оказывался чрезвычайно устойчив. Всякий раз он нес черты воскрешенной архаики, странным образом встроенной в навязанную властями «модернизацию».

С помощью этих прецедентов можно пытаться пояснить аномальные свойства Системы РФ. Она также явилась исторически моментально, без различимых предшествований и предвестий. Она также несла в себе черты передового и несовременного, сплавленные нераздельно. Здесь мы также имеем дело с неким антропологическим ответом на болезненный исторический вызов.

Система РФ практикует поведенческий режим выживания рывком. Мы обнаружим всю структуру этого симптома уже в событиях 21.09–04.10.1993, особенно в поведении Кремля. Это была та самая ельцинская «загогулина». А чем были Беловежские соглашения, если не успешным нарушением правил и норм?

• Успех аномальности здесь полностью закрывает вопрос о норме

Система власти в России основана на нарушении норм – и тех, которые сама она прежде создала или признавала. Успешное нарушение норм на время приводит захват в рамки статус-кво, что для власти комфортно.

Но особенно переживается комфорт теми, кто пережил стресс предельной опасности своему существованию. Власть неумело губит, но затем вдруг неумело спасает (не всех).

Использование «несовременности» Системой РФ

Несовременность России – это активный ансамбль анахронизмов, где разновременные уклады втянуты в моментальный синтез и неполностью сплавлены в нем. Анахронизм стягивает немыслимо противоречивые фрагменты в один ансамбль, упрощая стратегическую задачу.

Применение экстремальных инструментов отменяет моральные неувязки и ощущение устарелости. Технократы из бывших либералов используют рабские схемы обращения с населением. Последнее не считают субъектом происходящего – оно лишь материал. В этом направлении кадры Системы могут зайти далеко – реновация и пенсионная реформа указывают направление сдвига, что не потребует от них отказа от современных технологий и гаджетов. Усилия по старту «цифровизации» сочетаются с запугиванием кадров и науськиванием силовых структур на население. Процветает институт пытки и тайных убийств, продолжается экспансия варварства. Все такое «попускается» при обслуживании частных интересов.

• Система – в охоте за остро необходимым ей ярким успехом, который разом оправдает сердечное единство тех, кто планирует, с теми, кого пытают

РФ как государство отсутствия СССР

Трудность представляет собой описание механики действия Системы и ее успешности. Ведь Русское государство с таким количеством выпадающих блоков просто не должно было существовать.

СССР был отстающим государством, но считался государством модернизированным: повестка модернизации была в Союзе официозной. СССР распался – или возникла РФ? Это совсем не одно и то же. Движущим фактором госстроительства в РФ поначалу был коллапс коммунистического Союза. РФ правильнее было бы называть не «государством-правопреемником», а государством отсутствия СССР. Выпадение, нехватка, вакуум, дефициты всякого рода стали определяющим содержанием этого раннего момента РФ. В новой РФ человеку не предлагалось ничего нового – ни идей, ни вещей. Зато возник потребительский рынок, ставший генератором молниеносного расслоения общества, разрыва его социальной однородности и коммуникаций. Для одних то был склад редкостей и сокровищ, только им и доступных. Для других – источник зависти и страсти прорваться туда любой ценой, любыми силами.

Удержим в сознании оба фактора: нехватка вещей и символов ушедшего советского мира – при окончательной неактуальности этого погибшего мира: состояние выпадения угрожающее и вместе с тем вдохновляющее – ввиду советских вещей, ставших бесхозными при отмене запрета к ним прикасаться.

Выпадение советского – чрезвычайно напряженная реальность, сама по себе уникальная. Для одних это угроза существованию – прежнему семейному бюджету, страховке в сберкассе и Госстрахе. Для других эта угроза стала коридором аномальной активности, ничем более не ограниченной и никем не сдерживаемой.

Симптоматична маленькая история первых месяцев РФ: неистовая война режиссера Григория Горина против ночного клуба с девочками, поселившегося у него в доме на ул. Горького, будущей Тверской. Горин не мог понять, как это возможно – ведь он принадлежал к элите победителей СССР. Они, советские интеллигенты, низвергли «тоталитарное чудище», и теперь только им решать, нужен ли бордель в доме, где они живут. Но борьба была безнадежна: Горин умер, и его мемориальная доска висит рядом с вывеской все того же ночного клуба.

Политическому эксперту трудно схватить состояние предельной подвижности, экстраординарной деятельности в начале РФ. Эта сверхактивность вдохновляется не идеалами, а отсутствием и компрометацией прежних. Эта деятельность не признавала отсрочек. Она движима двумя временными факторами: страхом истощения личных запасов и страхом, что другие уведут твой шанс – твою возможность выжить и преуспеть.

Эта деятельность не признает целей, которые нельзя консумировать немедленно. Эта деятельность ощущает себя единственно государственной – ведь кроме твоего дома никакого другого государства нет. У гражданина РФ фронтир прямо под ногами, и отстоять домохозяйство может только он сам.

Это состояние, вероятно, близко самочувствию пиратов-авантюристов XVII века. Сегодня, спустя двадцать пять лет, в такой форме оно встречается реже. Исчез сдвоенный экзистенциальный мотив выпадения-выживания: выживания при выпадении государства со всеми его обязательствами. Но в начале 1990-х он сыграл свою роль социального тигля – среды, где институты, люди и вещи советского общества превращались в некий расплав (или communitas по Тернеру). Именно здесь, в ослепительном моменте, занявшем не так много времени, два-три года, сложился необычный тип постсоветской аномальности. Эта аномальность была сознательна и рефлексивна. Человек понимал, что он – в ненормальном состоянии, хотя обвинял в нем других: Горбачева, Ельцина, коммунистов или Гайдара.

Человек РФ теперь намеренно аномален. Устанавливая связь с другими, он устанавливает их в аномальном консенсусе выживания – и они понимают его так же, как он их: все выживают.

Арнольд Тойнби называл вызовом и не столь жуткие потрясения: на вызов должен быть дан ответ, иначе деструктивность станет фатальной. Ответ – устроение искусственной государственности из месива советского с постсоветским. Советское не актуально – но и других образцов, имен и понятий, нежели советские, нет. Без государства – смерть, но и верить государству нельзя: исчезнув однажды, оно может исчезнуть повторно, а новых сил для броска не будет.

Это полностью меняет требования человека к государству. С одной стороны, оно должно быть небывало надежно. С другой – не вправе требовать от тебя никаких новых вложений в него, никаких инвестиций. Государство, которое будет строиться, должно быть невероятным – державно свирепым и в то же время слабым, отсутствующим, но доступным, как шлюха.

Что в аномалии считают возможным?

Для систем типа нашей важен уникальный опыт осуществления чего-то, что казалось немыслимо. В российской Системе таким опытом стали выборы 1996 и 1999–2000 годов. (Конечно, для Путина и его питерского круга 1996 год – не год триумфа, но тем ярче скачок от краха к триумфам 1998–2000 годов.) Победы 1996 и 2000 года создали эталон рывка сквозь безнадежность к необъятной власти. Уникальный случай превратился в стратегическое правило. Но и риск при этом стремительно возрастал.

Эталон прорыва аппаратно заразителен: исполнителям разрешается нарушать нормы. При «отмашке» на экстраординарное поведение в зоне прорыва кадры присваивают право на эксцесс. Закрепляется рефлекс связи нарушения правил (избирательных кампаний) и победы. Мысль о регулярной работе по правилам вытесняется рывками «от победы к победе» – ценой норм. Аномальность вошла в обычай. Но такой навык не мог удержаться на «скромном» уровне аномальности. Стремясь нарастить масштабы триумфа, повышают ставки – и риски взлетают до небес.

Синдром аномальной жизни

Система РФ, в отличие от «обычного» государства, несет в себе постоянную и тревожную интригу. Тайна не сводится к неопределенности. Страшит аномальная манера обращения с собой и с миром, дающая Системе временное преимущество. Но, честно говоря, преимущество добыто путем, который страшит и когда ведет нас к успеху. Человек не может отселиться в аномальное состояние полностью. Впустив аномию в свой обиход, он страшится, что Система ответит такими видами аномальности, с которыми ему не совладать.

Прибегая к эскалациям всякого рода и не покидая мечту о сценарии Большой эскалации – «эскалации Б-типа», Система ведет населенца в мир невольного, бесконтрольного и неконвенционального.

Некоторые из свойств Системы, обеспечивающих подвижность, опасны вне процедур. Никто не знает, кому прямо сейчас делегирована высшая власть. Кто ответственен за принятие крайних решений. Казус Крыма, расколовший страну, плох процедурой независимо от согласия с ним. Такая процедура негодна в случаях, грозящих войной, – особенно ввиду интенции Системы, вечно стремящейся к экстреме.

Здесь вопрос колоссальной важности для будущего Российской Федерации как Системы РФ – аномально эффективного государственного объекта. Подлежит Система оптимизации? Допустит инкорпорацию в себя какой-либо управленческой культуры? Способна встроить внутрь себя нейтральную, постоянно действующую бюрократию, лояльную суверенному государству, а не персоне? Появится ли однажды в Системе относительно честный суд?

Главные вещи здесь не скрыты в глубинах, а лежат на поверхности. Обсуждение сценариев постпутинского транзита и безобидных мечтаний о «прекрасной России будущего» мешает понять, что Российская Федерация не справится с транзитом и преемством Путину в обход местной жизни российских земель. И неважно, какая из территорий окажется камешком в машине, scrupulus’ом. Важно понимать, что это условие, без которого мы не решим то, что обязаны решить. Чтобы после удивительного первого тридцатилетия РФ перейти к регулярной, пусть странной, но сравнительно нормальной государственной жизни.

Аномальная страна для аномального мира

Сегодня мы присутствуем в финале проекта, начатого в романтические времена мечты о «безъядерном мире». Сложилась Система РФ – фрагмент и актор истинно иного мирового порядка. Поскольку Система дееспособна, можно предположить, что и иной мировой порядок уже фрагментарно существует.

Людям старого порядка вроде меня новый видится ужасным. Он разрушает послевоенный антифашистский консенсус 1945–2014 годов. Он лишает идейного смысла Организацию Объединенных Наций. Вопрос о прогрессе, передаваемый «на местный уровень», – научный и технологический прогресс, сколь угодно грандиозный, оторван от человеческой архитектуры мира. От просвещенности и гуманности как государственных догм.

Система РФ – эмбрион этого Brave New World. Она в центре его координат, игнорируя наличие других центров и искажая метрику этого нового порядка. Можно порадоваться тому, что РФ – страшно слабая государственность: в отличие от СССР, она не в силах навязать свой подход другим. Но и наша слабость входит в правила игры: новый мир и порядок будет бесконечно слаб: мелькание балансов и мутаций, безостановочная игра сил, слабостей и перверсий.

Еще недавно европейцы гневно отвергали еретическую мысль о возвращении к политике баланса сил в стиле XIX века. А баланса сил и не будет – для этого нет платформы. Новый мировой порядок – это пространство стратегического маневрирования, цели которого неясны. Как неясен и глобальный функционал Системы РФ – но та сложилась и в целом меняться не будет.