ТЕРРА ИНКОГНИТО — В ПЕРЕВОДЕ: КОЛХОЗ «КАЛИНИНА» (Поездка в пореформенное село)

ТЕРРА ИНКОГНИТО — В ПЕРЕВОДЕ: КОЛХОЗ «КАЛИНИНА»

(Поездка в пореформенное село)

Впечатление от официальных поездок никак не «ложились» на бумагу. Помучившись день — другой над очерком, я отложил работу и стал ждать случая, чтоб побывать где?нибудь инкогнито. Может, таким образом я увижу и услышу нечто, похожее на объективность. Говорят, «процесс пошел» — создано столько?то тысяч фермерских хозяйств, агрофирм, малых сельхозпредприятий, которые вот-вот накормят страну. Ничего подобного! Страну по — прежнему кормят колхозы. Хотя их травят, давят экономически, насилуют политически, вынуждая прятаться на модные теперь вывески, отбиваться от горе — реформаторов, прохиндеев и проходимцев всех мастей, которыми зачумлена земля — наша кормилица. Экономические отношения правителей и колхозников приобрели дефективный «рыночный» характер: правители напустили на колхозников дикие цены на технику, горючее и удобрения, колхозники ответили им тем же салом да по сусалам. В результате мы имеем обморочные цены в магазинах. Наши радиотелегеббельсы обрушили потоки лжи и клеветы на колхозы, чтобы сломать последний хлебный оплот, пустить нас по миру с протянутой рукой. На протесты людей — циничные ответы: не нравится — не слушайте, не смотрите. Ах, так, сказали люди, когда вам не понравятся пустые магазины или наши цены на продукцию, мы посоветуем не ходить туда, питаться святым духом.

Так вот и живем — кто кого больнее доймет. Или кто кого ловчее обманет: правители врут и обещают лечь на рельсы, колхозники делают вид, что верят, и гнут свое дело. С чисто кубанским юмором и Лукавинкой поменяли внешние атрибуты: вместо колхозов они теперь называются Акционерными обществами, агрофирмами… А колхоз «Калинина» выдал еще тоньше — отказался даже от имени некогда славного Всероссийского старосты. И теперь называется Акционерным обществом «Колос». Вот в этом колхозе я и побывал инкогнито. Я наверное открою тактический секрет селян, но они простят меня, потому что игра?то пошла уже почти в открытую: одни крикливо притворяются, что двигают какие?то реформы на благо

людям, на самом же деле просто разрушают в очередной раз «до основанья, а затем»; другие делают вид, что подпирают эти «реформы» плечом, сами трудятся потихоньку на благо людей. Именно это я понял, побывав в колхозе «Калинина». И именно это вот — вот приведет в бешенство троцкистов всех мастей.

Попал я в колхоз действительно по случаю: племянник Коля, живущий в Новороссийске, отремонтировал свой автомобиль, разбитый «всмятку» товарищем по кооперативу, и решил его опробовать на большом расстоянии. Чтоб выявить послеремонтные дефекты и потом довести до ума. Он вспомнил о давней нашей с сестрой Валей (его мамой) просьбе свозить нас в станицу Придорожную, где нас приютили в войну как беженцев. Повидать и поблагодарить, если они еще живы, людей, давших нам кров и даже пищу на первых порах. Было у нас там и дело: взять справки, что мы работали в войну в колхозе. Зятю Павлу кроме того надо было подновить могилку брата.

Словом, помчались мы на юрком жигуленке по полям и весям Кубани: Крымск, Славянск, Тимашевск, Брюховецкая… Нам сопутствовала прекрасная погода: чистое небо, солнце. Обоч дороги — густые зеленя и тополя, подернутые зеленым пушком первых листочков. Весна!..

Мы вспоминаем: весна 1941 года, Новороссийск. Почти беспрерывные бомбежки. И днем и ночью. Завывания сирены, оглушительная пальба зениток, бомбы, пожары. Мы почти не вылезали из бомбоубежища. Именно в эти жуткие дни у нас переночевала женщина из Придорожной, приехавшая в город за хамсой. Они познакомились с мамой на рынке. «Та хиба ж можно так жить? — возмутилась она, побегав с нами ночь в бомбоубежище. — Поихальг к нам у станыцю…»

Помню, я никак не мог наспаться в станичной тишине.

Но война настигла нас и здесь: в один далеко не прекрасный день в Придорожную вошло бесхозное стадо свиней. Голодные, измученные жаждой, они кинулись по дворам, прося есть и нить. Их загоняли во дворы пачками. Кормили, поили, а потом пытались выставить за калитку. Но куда там! И тут по станице пронеслась шуточная песенка на полном серьезе: «Раз идет война — режь кабана…» И взметнулся над станицей отходный поросячий визг…

А потом появились немцы. Первая колонна их возникла на той же гребле со стороны профиля. (Магистральной

дороги). И началось: матери вымазали взрослым дочерям лица, нарядили в грязные кофты, попрятали в сараях в сене. (От немцев). А они ходили по дворам, вытряхивали свежеприготовленные колбасы и окорока. За одно требуя курки, яйки, млеко.

Вдруг они ушли. Без боя, без шума даже. Появились наши, и жизнь пошла своим чередом. Миновала зима, начались весенне — полевые работы. А потом взошли хлеба. Мы, пацаны, работали наравне со всеми. Мне было тогда 11 лет. Выпалывали на полях осот штрикачками. Я был погонщиком лошадей на косилке — лобогрейке, работал на конных граблях, хотя силенок едва хватало, чтобы отжать рычаг сбрасывания валка. Подвозил воду. А летом с Федькой Чуяном, станичным сиротой, пасли коров верхом на лошадях. Мне начисляли трудодни…

Сразу на кладбище. А потом поехали искать ночлег.

На улице Партизанской за ветхим заборчиком синего цвета стоит старенький дом. Небольшой дворик с курятником и навесом для мотоцикла. Замшелая от времени внутренняя изгородь. Летний стол под виноградником…

Хозяин, Дмитрий Прокопьевич Савченко, долго и строго всматривается в лица непрошенных гостей. Наконец узнал Павла (они с ним братья и кумовья). Поздоровались, обнялись, потискали друг друга. Вышла его жена Софья Порфирьевна — моложавая, крепкая женщина. «Проходьте, сидайте». Вопросы, расспросы. Новости скороговоркой. А мы с сестрой, и к нам присоединился племянник Коля, пока не стемнело, пошли по улицам, чтоб посмотреть, где мы жили. Повспоминать. Улицы разбиты тяжелыми машинами и тракторами. А тогда по ним ездили на подводах и обоч дороги были зеленые лужайки, на которых мы играли. Грустно! Тех домов, в которых мы жили и квартировали, нет. «Их раскидалы, — сказала нам встречная женщина. — Чтоб построить новые».

Зашли к Маслиевым. У них новый дом. До калитки вышла сама Ксения, которая нас перетащила сюда. Красивая, дородная когда?то. Теперь маленькая сухонькая старушка. У нее сохранился плавный льющийся говорок и такие же добрые — добрые глаза. Постояли, повспоминали и простились…

…Тем временем братья уже наговорились, пропустили по рюмочке на радостях. Раскраснелись, разомлели от хмельного и прилива родственных чувств. Сели и мы за стол. Поели станичного «обалденного», как сказал Коля, борща, попили молока с паскою, которую хозяйка взяла с прибожницы. Божница устроена щедро в красном углу: большая икона Николая Чудотворца. В рамке и красивом окладе. Рушник и все прочее. А в простенке между окнами, над трельяжем вдруг портрет Сталина. В форме и при регалиях генералиссимуса.

— Уважаете? — спрашиваю.

— Уважаю, — без всяких уверток отвечает хозяин. Ему вторит хозяйка. — Руководил твердо…

Домик старенький. Потолок с трудом удерживают четырехгранные балки, уже надтреснутые, а потому на болтах. По стене, где печь, змеится трещина от потолка до самого пола. Старенький шифоньер. И… Чудо — кровагь, уснащенная подушками почти иод потолок. На стенах фотографии. На них хозяева молодой парой, отец Дмитрия Прокопьевича — суровый, скуластый человек. Дети. Они наезжают сюда редко.

— Но колхоз наверно не дает скучать? — реагирую на жалобу о скуке.

— Какой гам! Сидить, говорят, и не рыпайтесь. Вы свое отробылы. Правда, когда прополка свеклы… Ось! — И хозяин достает бумажку. Это Договор на прополку двух гектаров свеклы в 1993 году. Оплата сахаром. — Председатель у нас хороший, — продолжает Дмитрий Прокопьевич. — Анатолий Тихонович Кузовлев. Уважает нас, ветеранов, пенсионеров. Я всю жизнь механизатором. Кажен год в сентябре, або в октябре собирает нас — на автобус, и возит по хозяйству, показывает, что сделано. Как бы отчитывается перед нами. В этот, как его, в мигрофон. — «Мегафон», — поправляю я. — Да, в мигрофон. Чтоб всем слышно было… А нащет фермеров?.. Есть у нас фермеры. Только у них силы разрознены. И они теперь горбузуются до кучи: у кого трактор, у кого плуг, у кого сеялка. Как бы вскладчину. Вроде маленького колхоза. Кажу им, шо ж воно получается — из колхоза та в колхоз?.. А как же! Новшества… — Он не отводит глаза, чтоб я не подумал, что он вешает мне лапшу на уши. Хотя и он и я отлично понимаем, что у всех у нас висит она, всероссийская лапша.

Побывал я в конторе колхоза: справки ж надо взять. О том, что работали здесь. Пообщался с начальником отдела кадров. Справки он нам пообещал. Всем, кроме меня. Так как мне в то время не было еще 14 лет. (Работать имел право, а вот получить справку…)

Постоял я возле доски показателей. Если верить ей, колхоз неплохо сработал в 1992 году: урожайность зерновых 53,6 центнера с га, свеклы 377, надой на фуражную корову 3893 кг, общая рентабельность 202,5 %. Дай?то Бог! Но вот продажа зерна государству резко упала за последние годы. И вспомнил я безмолвный ответ сельчан телерадиогеббельсам на их циничное «не нравится — не слушайте, не смотрите». И понял вдруг, почему наш «всенародно избранный» побежал к Клинтону и попросил срочно кредит в 1,6 миллиарда долларов на закупку зерна. Пошел, значит, в обход своих. Зачем? Взял бы карандаш да подсчитал: 1,6 миллиарда на теперешний курс (около 1000 рэ) и получил бы 1 триллион 600 миллиардов рублей. Да заплати он эти деньги своим крестьянам, они вырастили бы ему золотое зерно. Нет же! Назло своему народу разгрузил казну в карман чужому дяде. А свое крестьянство загнал иод дырявые крыши новомодных веяний. По сути в подполье. Теперь, чтобы нормально работать, кормить свой народ, колхозники вынуждены прятаться, ховаться от бдительных глаз за названия. Жить и работать инкогнито. И родные земли свои обращать в неизвестные — герра инкогнито.

Май, 1993 г.