ЗОЛОТАЯ МЫСЛЬ РОССИИ (о Дубровине Е. П.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЗОЛОТАЯ МЫСЛЬ РОССИИ

(о Дубровине Е. П.)

(К 55–летию со дня рождения известного писателя — сатирика, бывшего редактора журнала «Крокодил» Е. П. Дубровина).

Печально, что в день рождения хорошего талантливого человека приходится писать в прошедшем времени.

«Литературная газета» поместила тогда жгучее слово прощания Секретариатов Правления СП СССР, РСФСР, Московской писательской организации и редакции жур

нала «Крокодил»: «Остановилось сердце Евгения ДУБРОВИНА… Не выдержало перегрузок…»

Он ушел из жизни в канун своего пятидесятилетия. За несколько месяцев до выступления в популярнейшей программе телевидения «Встреча в студии «Останкино». А на встречу в студии, как известно, приглашают людей, у которых есть что сказать многомиллионной аудитории телезрителей. Шла интенсивная подготовка к этой передаче, и вдруг…

Ну а дальше, как у нас часто бывает, — почти полное забвение. Остается только поражаться, как легко мы разбазариваем наше национальное достояние. Как бездумно и расточительно бросаем в небытие славные имена соотечественников.

Ну да Бог с ними, с теми, кто шел с ним бок о бок, боролся плечом к плечу; кому он был многие годы поддержкой и опорой в жизни и творчестве, кто при жизни его не скупился на дифирамбы, но как только его не стало, умолкли разом, будто и не было в их жизни рядом с ними этого немногословного, всегда выдержанного и благорасположенного, бесконечно талантливого человека. Бог с ними!

Мне бы в этот день, в день его пятидесятипятилетия (не могу удержаться, чтоб не сказать — возраст?то, который просто обязывает быть среди живых; возраст, когда создаются шедевры, когда все лучшее еще впереди, когда просто нелепо говорить о человеке в прошедшем времени), хочется вспомнить о том, каким он был замечательным человеком. В дружбе, в работе, в семье, в общении… Каким он парнем был! Как широко мыслил!

Судьба свела нас в 1963 году при поступлении в Литинститут им. А. М. Горького. Мы вместе сдавали вступительные экзамены. (Он написал сочинение ручкой, которую тут же смастерил из веточки сирени. Мы что?то замешкались и не успели сбегать в магазин, обзавестись ручками. Он сломал веточку сирени, расщепил конец ее, воткнул в расщеп перо и спокойно написал сочинение. И сразу прослыл среди нас оригиналом).

Мы попали в один семинар. К Кузьме Яковлевичу Горбунову. Писателю — старейшине, которого заметил еще Горький «и в гроб сходя, благословил» — говоря словами поэта.

Мы жили всегда в одной комнате в общежитии Литинститута. Кто раньше приезжал на сессию, тот занимал

комнату на всех — нас было тогда трое: он, я и Семен Кудинов из Донецка. Потом Женю сменил Валера Шатыгин — только что демобилизованный из армии, бравый старший лейтенант.

Мы вместе готовились к экзаменам, гуляли по вечерам на бульваре Капуцинов, прозванном так в шутку студентами сквере возле общежития Литинститута на ул. Дмитриевой. Вместе «отмечали» удачную сдачу экзамена, вместе отдыхали в Серебряном Бору…

Кроме книжек, Женя брал с собой свою рукопись. Писал он тогда роман «Тысячелетний дождь». Почитает, почитает учебник — попишет, лежа на животе, на деревянном лежаке. Неторопливо выводит строчку за строчкой. С левой стороны — толстая пачка уже исписанных листов, справа — пачка чистой бумаги…

Меня поражало его умение писать в такой обстановке. Мы тут резвимся на песке, он вроде с нами вместе зубоскалит, купается, а чуть затишье — пишет. Мы загораем на солнышке или млеем в тени, а он — строчечка к строчечке, абзац за абзацем. Мы подтруниваем над ним, а он похехекивает и пишет себе. И вдруг, как снег на голову, — приезжает с корректурой повести «Грибы на асфальте». Эта совершенно замечательная, искрометная сатирическая повесть с лирическим уклоном готовилась к выходу в журнале «Подъем» в май — июньском номере 1964 года.

Он всех нас сразил своими «Грибами…». Солидный, уравновешенный, спокойный, серьезный — и вдруг такой фейерверк юмора. Мы на него смотрели, как на восьмое чудо света.

Третьим в нашей комнате был Сеня Кудинов. Этот — прямая противоположность Жени: шумный, беспардонный, самовлюбленный, грубоват и навязчив. Хотя тонкий поэт-лирик.

В своих произведениях, как и в обыденной жизни, Женя был неистощим на выдумки.

Вот его первая книга «Грибы на асфальте». В ней он как бы с сочувствием и даже вроде с любованием изображает целую плеяду пронырливых мальчиков — интеллектуалов, которые решили любыми правдами и неправдами остаться после института в городе. Они даже создали смешное общество грибов — городовиков (сокращенно — ОГГ) во главе с пройдохой и выдумщиком Вацлавом Кобзиковым. На какие только ухищрения они не пускались, чтоб зацепиться за город, не возвращаться в село, И им что — то

вроде удается. Словно грибы — поганки, пробиваются они сквозь городской асфальт. Отсюда «Грибы на асфальте». В самом названии — четкая позиция автора. Хотя по тексту изобилуют места симпатии и даже любования автора смешными похождениями неунывающих героев. Лихими выдумщиками, целеустремленными, нахрапистыми ребятами.

С первой же книги критик Юрий Томашевский отметил самостоятельность сатирического мышления автора. «От классиков «избавиться» трудно, — пишет он во вступительной статье к книге, — и избежать соблазна не следовать им удается далеко не всегда даже маститым. А если автор — начинающий сатирик? Ведь как бы ни стремился он создать вполне оригинальную вещь, ему очень и очень сложно — то ли в сюжетных ситуациях, то ли в манере обрисовки характеров, то ли (что бывает особенно часто) в языке, интонации — вырваться из «цепких когтей» уже знакомых в сатире образов и выйти на свою, самостоятельную дорогу.

Такая вот самостоятельная дорога открывается, на наш взгляд, перед большим фантазером и насмешником, молодым воронежским писателем Евгением Дубровиным».

Это было в 1966 году. А три года спустя тот же Юрий Томашевский пишет уже к новой книге Евгения Дубровина: «И сейчас, когда я знаю Дубровина, каков он есть, я не могу представить его разобщенным, разложенным на «составные»: на Дубровина — сатирика и юмориста, Дубровина — серьезного повествователя и Дубровина — лирика. Только в единстве названных «составных», в их неразрывном сцеплении можно понять и оценить Дубровина».

Да, за «Грибами…» последовала повесть «В ожидании козы». Это серьезная, как говорит критик, художественная проза. Кстати, вещь экранизирована. Фильм называется «Француз». В сюжете повести я слышу мотивы из моих рассказов о детстве в приморском городе Новороссийске. Во время наших с ним прогулок по бульвару Капуцинов он часто просил меня рассказать что?нибудь о себе. Я ему рассказывал о нелегком детстве, об отце. О послевоенной голодухе… И вот повесть.

Эта повесть вышла отдельной книгой в Воронеже в 1968 году. А год спустя в том же Воронеже выходит его объемная книга. В ней под одной обложкой собраны уже три повести: знакомая нам «Грибы на асфальте» и новые — «Племянник гипнотизера» и «Марсианка». В этих двух

повестях, как и в повести «В ожидании козы», уже четко просматривается Дубровин — беллетрист.

Появление этих его «серьезных» вещей было для нас, его друзей, несколько неожиданным. Дело в том, что несмотря на его очевидный успех в дебюте сатирика, мы видели в нем автора более серьезного и изо всех сил старались убедить его, что сатира — слишком узкий профиль для его дарования. По тому, как он иронически реагировал на наши речи, мы не ожидали от него «серьезных» вещей. И вдруг!.. Значит, наши с ним споры возымели на него действие. В «Племяннике гипнотизера» и в особенности в «Марсианке» сатира уже на втором плане. В «Марсианке» даже появляются четкие элементы детектива. Если читать эти повести одну за другой, в том порядке, в каком они появились на свет, то покажется, что автор отходит от жанра, в котором он так ярко дебютировал. Хотя и в этих вещах нет — нет да и прорывается неугомонный Дубровин-насмешник.

В спорах с ним кто?то из нас, теперь уже не припомню кто, сказал, что чистая сатира и юмор — это утлый плотик, на котором очень трудно ему будет устоять во весь рост на бурном течении литературы. Наверно, эти наши «лицейские» споры как?то повлияли на него. Потому что мы стали свидетелями появления на свет и серьезных вещей, и «смешанных», если можно так сказать. Его «Эксперимент «Идеальный человек» я бы отнес к смешанным. Да и «Курортное приключение». Здесь посредством смеха ставятся архисерьезные вопросы жизни — воспитание молодого поколения и пагубное пьянство народа. Здесь смех сквозь слезы, растерянная улыбка целого погибающего поколения. Здесь смех на краю безумия.

А вот к откровенно «серьезным» вещам я бы отнес «Билет на балкон».

Эта повесть явилась результатом нашего с ним пешего перехода через горы по маршруту Абинск — Кабардинка. Эту идею, идею пешего похода, мы с ним вынашивали еще в институте. Осуществили ее в 1969 году. Мы дали клятву друг другу, что напишем об этом каждый по — своему. Он через три года выдал книгу «Билет на балкон». Я же только спустя шестнадцать лет написал об этом. В год его смерти. Написал и собрался в Москву показать ему свою повесть. Но по дороге в аэропорт узнал из «Литгазеты» о его кончине.

Повесть «Билет на балкон» уже не назовешь сатири

ческой, хотя там есть места, полные убийственного дубровинского сарказма в адрес Василия Петровича — «естественного человека», жизнь которого, как пишет В. Скобелев, — «цельная, здоровая, исполненная внутреннего спокойствия, оказывается кощеевым царством, застойным, тусклым, не более того».

В этом «застойном» «кощеевом» царстве мечется в поисках себя одаренная душа Бориса Глорского. Два разнополярных характера в столкновении высекают естественную мысль «Зачем ты?».

Прекрасна наша земля — ее леса, горы, реки, моря… Ну а ты, человек? Зачем ты на земле?

Это уже не хиханьки — хаханьки. Это уже серьезные размышления над смыслом жизни. Итогом этих размышлений разумеется ответ: «Затем, чтобы созидать». Вот главное предназначение человека. Вот для чего ты. И в этом смысле повесть стала программной для самого автора — борьба и созидание. Это становится религией автора.

Герой повести Борис Глорский не выдерживает ритма, который он сам себе задал. «Выбиваясь из этого ритма, — пишет во вступительной статье В. Скобелев, — он выбивается и из романа — из творчества, в котором для писателя — вся жизнь, если только он настоящий писатель».

Задал себе жизненный ритм и Е. П. Дубровин и, как и его герой Борис Глорский, не выдерживает заданного себе ритма. Вспомним слово прощания: «Остановилось сердце Евгения ДУБРОВИНА… Не выдержало перегрузок…»

Е. П. Дубровин был неистощимым фантазером, но он был и глубоким реалистом.

Руслан Киреев об этом пишет: «…но за фантастическими историями, что с такой великолепной изобретательностью рассказывает ироничный и грустный писатель, отчетливо просматривается наша с вами реальность. Не всегда, увы, радужная…»

Дубровин об этой реальности говорил честно и смело. Сейчас трудно поверить, но изданная в Воронеже в 1972 году «Одиссея Георгия Лукина» поднимает, по сути дела, те самые проблемы, что и опубликованные много позже распутинский «Пожар», айтматовская «Плаха», астафьевский «Печальный детектив».

За свою короткую жизнь он написал и издал около пятидесяти книг. Хорошая и завидная судьба у его книг — они не залеживаются на книжных полках. Они расходят — ся мгновенно. И тот, кто приобрел его книгу, уже ни за что не хочет с нею расстаться.

Феноменальный талант, феноменальная трудоспособность, феноменальный успех у читателя: увы, это у нас веская причина, чтоб тебя забыли. Как забыты и все его инициативы, с которыми он входил в правительство страны. Предложения о системе воспитания нашей молодежи; о создании в нашей стране детских игрушечных городов-сказок типа «Дисней Ленда», но с более широким кругом аттракционов и игр, где малыши могли бы путешествовать не только по странам мира, сказкам, но и в любимые профессии, в любимые книги, в космос, наконец. Забыто почему?то и его предложение (хотя оно уже одобрено на коллегии Совета Министров РСФСР в 1985 году) об издании 50–томной энциклопедии «Золотая мысль России», где было бы коротко рассказано о россиянах, чья мысль обогатила не только российскую, но и мировую науку, технику и культуру.

Получается — пока жив человек, мысли его, хоть и с трудом, но пробиваются, идеи его на слуху; как только не стало человека, то пусть хоть золотые, хоть бриллиантовые у него идеи и мысли — они уже не нужны. Даже если они уже одобрены на правительственном уровне. Что же это за подход, как назвать такое отношение к интеллектуальным ценностям России? У нас всего много? И умов, и золотых мыслей? По — моему, самая пора понять, что у нас действительно всего много, но умом мы как раз не блещем, чтобы распорядиться всем по уму.

Давайте же уважать собственные решения. Давайте ценить свои сокровища. К Вам обращаюсь я, товарищи руководители России, светлым именем Евгения Пантелеевича Дубровина.

И к Вам, уважаемые критики. Словами С. В. Михалкова: «Дело критиков — проанализировать идейно — художественную структуру интересных и веселых повестей Евгения Дубровина, мне лишь хочется обратить внимание читателей на его сюжетную изобретательность. Сюжеты его обеих повестей (речь идет о повестях «Эксперимент «Идеальный человек» и «Грибы на асфальте». — В. Р.) свежи, оригинальны и очень современны. А это много значит и дорого стоит!»

Золотая мысль!

ЗИНОВЬЕВ Николай Александрович родился в 1960 году в г. Кореновске Краснодарского края.

После окончания средней школы учился в ПТУ, потом в станкостроительном техникуме, в Кубанском госуниверситете на филфаке…

Работал на стройке. Стихи начал писать в юношеском возрасте. Период ученичества прошел для него сравнительно быстро.

В 1987 году в Краснодарском книжном издательстве вышла книжка стихов «Я иду по земле». С нею он поехал на VIII Всесоюзное совещание молодых писателей в Москву, где был замечен как самобытный, с обостренным мировосприятием поэт. С тех пор его глубокие по мысли, выразительные стихи охотно печатают в центральной и краевой периодике, в журналах, в коллективных сборниках. Одна за другой выходят книги «Полет души», «Седое сердце»…

Член Союза писателей России.

Живет в Кореновске.